Джозеф Конрад - Зеркало морей

-- Не догонит он "Тремолино",-- сказал я радостно. Доминик не смотрел на меня. Он только рассеянно заметил, и это было верно, что непогода на руку нашим преследователям. Патрульное судно было в три раза больше "Тремолино". Следовало не давать ему приблизиться к нам до сумерек (это было нетрудно), а там круто повернуть в открытое море и обсудить положение. Но мысли Доминика, казалось, наткнулись во мраке на какую-то неразрешимую загадку, и он скоро совсем замолчал. Мы шли и шли, все ускоряя ход. Мыс Сан-Себастьян был уже близко впереди, он то как будто отходил назад, исчезая в водяных шквалах, то опять выходил нам навстречу, все более ясно видный между потоками дождя.

Я вовсе не был убежден, что этот gabelou l (1 таможенник (фр.) (так называли его между собой наши матросы, произнося это слово, как ругательство) гнался за нами. Погода была явно угрожающая. Я высказал вслух оптимистическое предположение, что таможенник, ничего не подозревая, просто уходит от шторма, меняет стоянку.

-- А я вам говорю, что это погоня,-- сердито перебил меня Доминик, бросая беглый взгляд за корму.

Я всегда полагался на его мнение. Но пыл новичка и тщеславие способного ученика делали меня в то время великим казуистом.

-- Вот чего я не могу понять,-- сказал я настойчиво.-- Каким образом при таком ветре он смог оказаться там, где мы его в первый раз увидели? Ясно, что он не мог за ночь сделать двенадцать миль. Есть и другие непонятные вещи...

Похожий на черный каменный конус, Доминик неподвижно сидел на кормовой палубе около руля и некоторое время молча размышлял. Затем, наклонясь вперед, с отрывистым смехом, он поделился со мной горькими плодами своих размышлений. Сказал, что теперь все отлично понял. Сторожевое судно оказалось там, где мы его впервые увидели, вовсе не потому, что догнало нас: просто мы ночью прошли мимо него там, где оно заранее ждало нас, зная, каким путем мы пойдем.

-- Соображаете теперь? -- яростным полушепотом бормотал у меня над ухом Доминик.-- Оно уже ждало нас! Вы знаете, что мы вышли на добрых восемь часов раньше, чем собирались. А выйди мы вовремя, оно бы успело зайти за мыс и ожидало бы нас там! -- Доминик по-волчьи щелкнул зубами у самого моего лица. -- И зацапало бы нас, как бог свят!

Теперь и я понял все. Ведь у тех на "таможеннике" и глаза и мозги на месте. Мы миновали их в темноте в то время, как они трусили себе не торопясь к намеченному месту засады, воображая, что мы еще далеко позади, а когда рассвело, увидели впереди balancelle на всех парусах и стали догонять ее.

-- Но если это так, значит... Доминик стиснул мне руку.

-- Да, да! Они вышли за нами по доносу... Понятно? По доносу. Нас предали... Но кто? Для чего? Как это могло случиться? Мы всегда так хорошо платили всем на берегу... Нет! Голова у меня готова треснуть...

Он словно поперхнулся словами, рванул пуговицу плаща у горла и вскочил, уже открыв рот, чтобы проклясть и разоблачить изменника, но овладел собой и, запахнув плащ, сел на палубу с прежним спокойствием.

-- Да, это дело какого-то мерзавца на берегу,-- заметил я. Доминик низко надвинул капюшон и отозвался не сразу:

-- Мерзавца... Да... Очевидно.

-- Ну, все равно. Им нас не поймать, это ясно.

-- Нет,-- согласился он спокойно,-- не поймать. Мы проскользнули мимо мыса очень близко, чтобы избежать встречного течения. С другой стороны ветер на некоторое время совсем улегся, так что оба больших верхних паруса нашего "Тремолино" вяло повисли на мачтах, под громовой рев волн, бившихся о берег, который остался позади. А когда новый порыв ветра снова надул паруса, мы с изумлением увидели, что половина новенького грота совершенно вырвана из ликтросов, а мы-то думали, что он скорее потопит судно, чем уступит ветру! Мы сразу же спустили реи и спасли положение, но это был уже не парус, а куча мокрых лоскутов, завалившая палубу и утяжелявшая судно. Доминик приказал выбросить все это за борт.

-- В другое время я бы и рею выбросил,-- сказал он, уводя меня снова на корму, -- но тут такой случай...

-- Вы виду не подавайте,-- продолжал он, понизив голос,-- я вам сейчас расскажу ужасную вещь. Слушайте: я заметил, что веревки, которыми сшит этот парус, разрезаны. Понятно? Разрезаны ножом в нескольких местах. И все-таки он держался столько времени! Видно, неглубоко надрезаны. А сейчас ветер сильно ударил по ним -- и готово. Но не в этом дело. Слушайте: здесь, на этой самой палубе, засела измена. Клянусь рогами дьявола! Сидит у нас за спиной. Не оборачивайтесь, синьорино!

Мы стояли в эту минуту лицом к корме.

-- Что же делать? -- спросил я в ужасе.

-- Ничего. Молчите. Будьте мужчиной, синьорино!

-- Но что же дальше?

Чтобы показать себя мужчиной, я решил не раскрывать рта, пока у самого Доминика хватит выдержки молчать. Кроме того, сообщение о предательстве словно парализовало мои мысли и чувства. С час или больше мы наблюдали, как наш преследователь подплывал все ближе и ближе, ныряя между шквалами, которые временами совсем скрывали его из виду. Но даже тогда, не видя его, мы ощущали его близость, как нож у горла. Он с ужасающей быстротой нагонял нас. А "Тремолино", под жестоким ветром и в гораздо более спокойных водах легко мчался на одном парусе, и какая-то пугающая беспечность была в радостной свободе его движений. Прошло еще полчаса. Я, наконец, не выдержал.

-- Они поймают бедную тартану! -- пробормотал я чуть не плача.

Доминик был недвижим, как статуя. Чувство ужасного одиночества сжало мое неопытное сердце. Я подумал о своих товаищах. Вся компания, по моим расчетам, сидела сейчас в Монте-Карло. И они мне вдруг ярко представились -такие крохотные, с деланными голосами и деревянными жестами, -- ну точь-в-точь шествие марионеток на сцене кукольного театра. Я вздрогнул. Что это? Из глубины черного капюшона послышался таинственный и безжалостный голос:

-- Il faut la tuer 1. ( 1 Надо ее убить (фр.)

Я слышал это ясно.

-- Что вы говорите, Доминик? -- переспросил я беззвучно И голос из глубины капюшона шепотом повторил:

-- Ее надо убить.

Сердце у меня громко заколотилось.

-- Да... но как?

-- Вы ее любите?

-- Люблю.

-- Значит, у вас хватит духу сделать это. Правьте сами, а в позабочусь о том, чтобы она умерла быстро и чтобы от нее в щепки не осталось.

-- Правда? -- шепнул я и, как зачарованный черным капюшоном, пошел без колебаний с кормы. Я словно заключал греховный союз с этим древним морем работорговцев, магов, изгнанников и воинов, морем легенд и ужасов, где в далекие времена мореплаватели слыхали порой, как громко рыдает во мраке не находящий себе покоя призрак скитальца.

-- Я знаю одну скалу, -- шептал таинственно из капюшона голос моего учителя. -- Но смотрите! Это надо сделать раньше, чем матросы догадаются о нашем замысле. Кому сейчас можно доверять? Стоит проткнуть ножом фалы -- и фок слетит, и через двадцать минут прощай, свобода! Даже лучшие из наших людей могут испугаться гибели. У нас, конечно, есть шлюпка, но в таких случаях никто не может быть уверен, что спасется.

Голос умолк.

Мы вышли из Барселоны, ведя на буксире нашу маленькую шлюпку. Потом было уже слишком рискованно втаскивать ее наверх, и ее предоставили самой себе, привязав на длинной цепи. Много раз нам казалось, что ей уже совсем не под силу бороться, но затем она снова выскакивала на волну, такая же резвая и невредимая.

-- Понимаю,-- сказал я тихо.-- Хорошо, Доминик. Когда?

{}Рано еще. Сначала надо уйти подальше в море, -- ответил он замогильным голосом.

XLV

Решение было принято. Только теперь у меня хватило мужества обернуться. Матросы на палубах с встревоженными, унылыми лицами все глядели в одну сторону -- следили за нашим преследователем. В первый раз за это утро я увидел Цезаря, растянувшегося на палубе около фок-мачты, и спросил себя: где ж он прятался до сих пор? Впрочем, он мог бы все время вертеться рядом, -- я бы его все равно не заметил. Мы были слишком поглощены мыслями об ожидавшей нас участи, чтобы обращать внимание друг на друга. Никто с утра еще ничего не ел, и матросы только беспрестанно ходили пить к бочке с водой.

Я сбежал вниз, в каюту. Там, в шкафчике, у меня было заперто десять тысяч фунтов золотом, и об этом, кроме Доминика не подозревал ни один человек на судне. Когда я снова вышел на палубу, Доминик стоял спиной ко мне и вглядывался в берег. Мыс Крейс скрывал от наших глаз все впереди. Слева широкий залив, где бешеные шквалы взметали воду, весь словно заволокло дымом. За нами небо имело грозный вид.

Увидев меня, Доминик тотчас же безразличным тоном осведомился, что случилось. Я подошел к нему вплотную и, стараясь казаться спокойным, сказал вполголоса, что я нашел шкафчик взломанным, а пояс с зашитым в нем золотом исчез. Вчера вечером он был на месте.

-- Что вы хотели сейчас делать с этим поясом? -- спросил Доминик весь дрожа.

-- Надеть его на себя, разумеется,-- ответил я, с удивлением замечая, что у него стучат зубы.