Виктор Гюго - Гаврош
Когда он умолк, настоятельница бросила перебирать четки и сказала:
– Можете ли вы сегодня же, до наступления вечера, раздобыть крепкий железный брус?
– Для чего?
– Чтобы можно было употребить его вместо рычага.
– Да, честна€я мать, – ответил Фошлеван.
Не сказав больше ни единого слова, настоятельница встала и удалилась в соседние покои, бывшие залом заседаний капитула, где, по всей вероятности, собрались матери-изборщицы. Фошлеван остался один.
Глава 3
Мать Непорочность
Прошло приблизительно четверть часа. Настоятельница вернулась и вновь села на стул.
Оба собеседника казались озабоченными. Записываем со всей тщательностью их диалог.
– Дедушка Фован!
– Да, честна€я мать?
– Знаете вы часовню?
– У меня там есть свое местечко, откуда я слушаю обедню и прочие службы.
– А заходили вы на клирос по служебным надобностям?
– Два или три раза.
– Вот в чем дело. Там надо приподнять камень.
– Тяжелый?
– Каменную плиту возле алтаря.
– Которая закрывает вход в склеп?
– Да.
– Вот случай, когда бы пригодился еще один мужчина.
– Матушка Вознесение вам поможет, она сильна, как мужчина.
– Женщина никогда не заменит мужчину.
– Мы можем дать вам в помощь только женщину. Каждый делает то, что в его силах. Только потому, что отец Мабильон приводит четыреста семнадцать посланий святого Бернара, а Мерлонус Горстиус всего триста шестьдесят семь, я ведь не отношусь презрительно к Мерлонусу Горстиусу.
– И я так же отношусь.
– Заслуга в том, чтобы работать сообразно со своими силами. Монастырь – не дровяной склад.
– А женщина – не мужчина. Вот брат мой, тот силен!
– А кроме того, у вас будет рычаг.
– Только такой ключ и подходит к таким – дверям.
– В плите есть кольцо.
– В него я продену рычаг.
– А плита устроена так, что можно ее повернуть.
– Хорошо, честна€я мать. Я отворю склеп.
– А четыре матери-певчие вам помогут.
– И когда склеп будет отворен?..
– Тогда его придется вновь закрыть.
– И это все?
– Нет.
– Приказывайте, пречестна€я мать.
– Фован, мы доверяем вам.
– Я здесь, чтобы исполнять все приказания.
– И соблюдать молчание.
– Да, честна€я мать.
– Когда склеп будет открыт…
– То я его опять закрою.
– Но сначала…
– Что, честна€я мать?
– В него надо будет кое-что опустить.
Наступило молчание. Настоятельница поджала нижнюю губу, точно сомневаясь в чем-то, затем, прервав молчание, заговорила:
– Дедушка Фован!
– Да, честна€я мать?
– Вам известно, что сегодня утром скончалась монахиня?
– Нет.
– Разве вы не слыхали колокольного звона?
– В глубине сада ничего не слышно.
– Правда?
– Я даже с трудом слышу звон, которым вызывают меня.
– Она скончалась на рассвете.
– А кроме того, ветер сегодня дул не в мою сторону.
– Преставилась матушка Распятие. Праведница.
Настоятельница умолкла, пошевелила губами, словно мысленно произнося молитву, и продолжала:
– Три года тому назад госпожа Бетюн, янсенистка, приняла истинную веру только потому, что видела, как молится мать Распятие.
– А, верно! Вот теперь я слышу похоронный звон, честна€я мать.
– Монахини перенесли ее в покойницкую, смежную с церковью.
– Я знаю, где это.
– Ни один мужчина, кроме вас, не смеет и не должен входить в эту комнату. Следите за этим. Каково было бы, если бы в покойницкую проник какой-нибудь мужчина!
– Как бы не так!
– Что?
– Как бы не так!
– Что вы говорите?
– Я говорю, что как бы не так!
– Что как бы не так?
– Честная мать, я не говорю «что как бы не так!», а говорю «как бы не так!».
– Я вас не понимаю. Почему вы говорите «как бы не так»?
– Чтобы подтвердить то, что вы сказали, честна€я мать.
– Но я не говорила «как бы не так!».
– Вы этого не говорили, но я это сказал, чтобы подтвердить то, что вы сказали.
В эту минуту пробило девять часов.
– В девять часов и во всякий час хвала и поклонение пресвятым дарам престола, – произнесла настоятельница.
– Аминь, – сказал Фошлеван.
Часы пробили очень кстати. Они пресекли это «как бы не так». Не пробей они, вполне вероятно, что настоятельница и Фошлеван никогда бы не выпутались из этого дела.
Фошлеван отер пот со лба.
Настоятельница опять что-то пробормотала про себя, наверное, из Святого Писания, потом, повысив голос, изрекла:
– При жизни матушка Распятие творила обращения; после смерти она будет творить чудеса.
– Уж она-то будет их творить! – подтвердил Фошлеван, подделываясь к настоятельнице и стараясь больше не сплоховать.
– Дедушка Фован, для общины матушка Распятие была благословением божьим. Конечно, не всякому дана такая кончина, как кардиналу Берюлю, который, служа обедню, со словами «Hanc igitur oblationem»[16] на устах, отдал богу душу. Но, хотя наша усопшая и не была удостоена такого счастья, кончина ее все же достойна зависти. Она до последней минуты была при полном сознании. Она говорила с нами, потом говорила с ангелами. Она сообщила нам свою последнюю волю. Если бы вы были крепче в вере и если бы могли тогда быть у нее в келье, то она одним своим прикосновением исцелила бы вашу ногу. Она улыбалась. Так и чувствовалось, что она воскресает в боге. Блаженная кончина!
Фошлеван решил, что настоятельница заканчивает молитву.
– Аминь, – сказал он.
– Дедушка Фован, волю умерших надо исполнять.
Настоятельница пропустила сквозь пальцы несколько зерен на четках. Фошлеван молчал. Она продолжала:
– По этому вопросу я справлялась у многих духовных лиц, трудившихся во Христе над подвигами монашеской жизни. Плоды их усилий удивительны.
– Честна€я мать, отсюда похоронный звон слышен много лучше, чем из сада.
– Кроме того, она больше, чем просто усопшая, она – святая.
– Как и вы, честна€я мать.
– Она двадцать лет спала в своем гробу, с особого разрешения святого нашего отца папы Пия Седьмого.
– Того самого, который короновал импе… Буонапарта.
Для такого смышленого человека, каким был Фошлеван, подобное воспоминание было неудачным. К счастью, настоятельница, всецело поглощенная своей мыслью, не расслышала его. Она продолжала:
– Дедушка Фован!
– Да, честна€я мать?
– Святой Диодор, архиепископ Каппадокийский, пожелал, чтобы на его склепе было написано единственное слово: «Acarus», что значит «червь земляной»; это было исполнено. Не так ли?
– Так, честна€я мать.
– Блаженный Меццокан, аквилийский аббат, пожелал быть преданным земле под виселицей; это было исполнено.
– Верно.
– Святой Теренций, епископ города Порта, расположенного при впадении Тибра в море, пожелал, чтобы на его надгробной плите была вырезана такая же надпись, как у отцеубийц, надеясь, что все прохожие будут плевать на его могилу; это было сделано. Волю усопших следует исполнять.
– Да будет так.
– Тело Бернара Гвидония, родившегося во Франции близ Рош-Абейль, было, как он приказал и вопреки королю Кастилии, перенесено в церковь доминиканцев, в городе Лиможе, хотя Бернар Гвидоний был епископом испанского города Тюи. Можно ли на это что-нибудь возразить?
– Никак нет, честна€я мать.
– Этот случай засвидетельствован Плантавием де ла Фос.
Молча пропустив еще несколько зерен, настоятельница продолжала:
– Дедушка Фован, матушка Распятие будет погребена в том гробу, в котором спала двадцать лет.
– Это правильно.
– Это будет продолжение ее сна.
– Значит, мне придется заколотить ее в этот самый гроб?
– Да.
– А казенный гроб мы так и оставим без дела?
– Именно.
– Я к услугам пречестной общины.
– Четыре матушки-певчие вам помогут.
– Это чтобы заколотить гроб? И без них обойдусь.
– Не заколотить, а спустить.
– Куда?
– В склеп.
– В какой склеп?
– Под алтарем.
Фошлеван так и подскочил на месте.
– В склеп под алтарем!
– Под алтарем.
– Но…
– У вас будет железный брус.
– Да, но…
– Вы приподнимете плиту за кольцо, продев в него этот брус.
– Но…
– Воле усопших надо повиноваться. Быть погребенной в склепе под алтарем часовни, не лежать в неосвященной земле, остаться после смерти там, где молилась при жизни, – это предсмертная воля матери Распятие. Она просила нас об этом, иначе говоря, приказала.
– Но ведь это запрещено.
– Запрещено людьми, повелено богом.
– А если об этом узнают?
– Мы вам доверяем.
– Ну, я-то нем, как камень из вашей ограды.
– Капитул собрался. Матери-изборщицы, с которыми я только что опять советовалась и которые продолжают еще обсуждение, решили, что матушка Распятие, согласно ее желанию, будет похоронена в своем гробу под нашим алтарем. Вы только подумайте, дедушка Фован, сколько здесь будет твориться чудес! Как прославится во имя господа наша обитель! Из могил и исходят чудеса.
