Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

-- Не только.

-- В отрицании всяких деяний аллаха. [А-017]

-- Это неправда! Он врет.

-- Газзали вопит: мир в опасности, Омар Хайям уводит нас к безбожию!

-- Это неправда, -- возразил хаким. -- Я говорю, я утверждаю: мир создан аллахом. [А-017]

-- А дальше?

-- Аллах сделал великое дело... [А-017]

Его превосходительство прочитал некие стихи. Наизусть. Стихи о том, что аллах создал землю, небо, моря: аллах сотворил чело- [А-017] века, дал ему дыхание; и тот же аллах создал невероятное -- [А-017] смерть. Зачем? Чтоб погубить свое же творение? Разве умный так поступает?..

Прочитал стихи визирь и посмотрел в глаза хакиму. Он ждал, что скажет Омар Хайям.

-- Твои? -- строго спросил визирь,

Омар Хайям молчал.

-- Я спрашиваю тебя, уважаемый хаким.

Омар Хайям вздохнул. И сказал, вздыхая, словно бы сожалея о чем то:

-- Да, мои, твое превосходительство.

-- Ты их давал кому-нибудь?

-- Нет.

-- А как же они попали ко мне?

-- Я этого не ведаю.

-- Я никому не поручал добывать их.

-- Значит, принесли тебе мои недруги.

-- Их прислал сам Газзали.

-- Стихи пишу только для себя, -- сказал хаким. Глупо писать стихи после великого Фирдоуси.

-- Понимаю твою скромность. -- Его превосходительство говорил озабоченно и доброжелательно. -- Твои враги, уважаемый хаким, не дремлют. Они жаждут твоей крови. Ты это знаешь?

-- Да?

-- Зачем же ты даешь им в руки оружие, которое они обращают против тебя?

-- Это получается против моей воли. -- Хаким добавил: -- Как и у тебя, твое превосходительство.

Визирь вздрогнул, словно услышал нечто удивительное. Он скрестил руки и грозно спросил:

-- А как это получается у меня?!

-- Не знаю. Но врагов у тебя еще больше, чем у меня. И они тоже жаждут твоей крови. Я это не раз говорил и хочу, чтобы ты долго, долго жил, долго здравствовал здесь, у трона. Это великое благо для нас.

Визирь, вспыхнув, быстро успокоился. Подергал себя за бороду. Покашлял, будто у него вдруг запершило в горле. И сказал ровным голосом, как о деле давно известном:

-- Это верно: врагов у меня много! Увы, против моей воли. Но отступать нельзя! Если хочешь руководить большим государством, всегда приходится рисковать. Над нами его величество, а над ним сам аллах. На нас устремлены острые взоры того и другого. А еще [А-017] глядят на нас тысячи глаз наших подданных. Есть среди них люди благоразумные, но есть и разбойники. Вроде Хасана Саббаха. Он спит и видит меня в могиле. Однако руки у него коротки. Он слишком бешеный, и в этом наше счастье. Кто может поверить его бредовым речам? Кто?!

Хаким решил, что в данном случае благоразумнее промолчать. А как с календарем? Вот к календарю и надо повернуть разговор...

Его превосходительство признал, что не всем нравятся его действия. Не все довольны правлением его величества. А все ли довольны учением Мухаммеда? Разве все почитают его должным образом? Разве полностью искоренены семена безбожия и ереси?

Стая зеленых попугайчиков вдруг разом взлетела с большой зеленой ветки и, покружив над садом, уселась на соседнее дерево. Попугайчиков было множество, и они произвели большой шум своими небольшим крыльями и резкими голосами.

Визирь удивился, прекратил свою речь и спросил хакима :

-- Можно подумать, что птицы эти взлетели сговорившись. Но мы не слышали голоса их предводителя. Ведь должен быть у них предводитель? А?

Хаким сказал, что, вполне возможно, кто-то и подает им знак, но кто? И каким образом? Голосом? Взмахом крыла? Или еще каким-либо иным способом? Он признался, что специально не занимался этим, но что, если это интересует главного визиря, хаким попытается ответить на этот вопрос позже, после обдумывания.

Визирь махнул рукой:

-- Не будем морочить себе голову повадками глупых птиц. У нас и без этого много дел и хлопот.

Тут было самое время ввернуть словечко по поводу календаря. И это сделал хаким с большим умением и тактом. Он сказал, что много времени отнял у его превосходительства. Что время главного визиря расценивается на вес золота, что не надо лишними разговорами отвлекать его превосходительство от важных государственных дел. И что если он, хаким, посмел заговорить о календаре "Джалали", то только потому, что календарь и его введение в обиход представляется лично ему, хакиму, делом большой государственной важности. Да будет известно милостивому и большого ума визирю, что календарь "Джалали" давно составлен и неоднократно выверен. Попутно, точнее одновременно, составлены астрономические таблицы и проверены многие данные о светилах, дошедшие от древних, в частности от Птоломея. Календарь "Джалали" очень и очень точен. Дело заключается в измерении промежутка от одного весеннего равноденствия до другого, с тем чтобы календарь по возможности устранял неточности. За тридцать три года -- это промежуток времени -- должно быть четыре високосных года через каждые семь лет и одни високосный год через пять лет. При таком чередовании лет получается ничтожно малая разница, скажем в восемнадцать-двадцать секунд.

-- Секунд? -- вопросил визирь.

-- Да, твое превосходительство.

-- И такая точность, по твоему, необходима?

Хаким ответил:

-- Его величество распорядился составить точный календарь. И мы не могли ослушаться его. Мы не могли подвести нашего великого покровителя, каким являешься ты, твое превосходительство.

Визирь снова залюбовался чистой водою бассейна. Гладкое дно просвечивало со всеми малейшими подробностями сквозь пятилоктевую толщу воды. Бассейн манил к себе. И он был целебным и спасительным в пору зноя...

-- Хорошо, -- сказал визирь. -- Я поговорю с его величеством, я посоветую ему ускорить введение нового календаря. Ты его назвал "Джалали"?

-- Да, твое превосходительство.

-- Это хорошо, но ты должен представить, уважаемый хаким, некоторые трудности, с которыми будет связано введение календаря.

-- Все трудности и пути их обхода в твоих руках.

-- В его руках, -- поправил визирь и указал на небо.

-- Я слишком утомил тебя своими разговорами, -- сказал хаким. -- Я не смею больше...

Низам ал-Мулк, который был старше хакима чуть ли не на три десятилетия, выглядел прекрасно. Голова его была ясна, осанка вовсе не старческая, плечи крепкие, ноги выносливые. И хаким подумал, что много еще добрых дел суждено совершить его превосходительству.

Визирь встал, направился вместе с хакимом к другой, противоположной стороне бассейна, Шел он неторопливо, размеренным шагом, о чем-то думая. Визирь подвел хакима к самому краю бассейна.

-- Ты видишь дно? -- спросил он.

-- Да, вижу.

-- Оно чистое?

-- Вполне.

-- А толща воды какова? Светлая?

-- Очень светлая, твое превосходительство.

-- А теперь взгляни наверх.

Хаким запрокинул голову и увидел бирюзовое небо. Это был великолепный купол над Исфаханом, купол, какого и не вообразишь, если не запечатлелся он в твоих глазах хотя бы единожды.

-- Ты видел это дно и любовался этим куполом. Визирь указал на бассейн, а потом поднял руку кверху. Говорил он торжественно и чуть нараспев, как поэт. Что тебе приходит в голову? О чем твоя мысль?

Хаким не сразу сообразил, чего от него ждут. Чтобы не смущать ученого, его превосходительство сам ответил за него:

-- Первая мысль -- о величии аллаха, Вторая мысль -- о пов- [А-017] седневной животворной силе его. И третья мысль -- все от аллаха [А-017] -- и сегодня, и во веки веков!

Сказал и отпустил хакима.

24

ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

О НЕКИХ ЗАГОВОРЩИКАХ

Сегодня Хусейн находился в кругу своих истинных друзей. Сегодня, как ему казалось, мог дать полную волю своим словам и усладить слух свой правильными речами.

Началось с того, что неистовый Хусейн заявил, как и там, у Али эбнэ Хасана, что намерен убить подлого совратителя хакима Омара эбнэ Ибрахима. Того самого, который ведает обсерваторией, что за рекою Заендерунд, и который, по слухам, является надимом [Н-001] его величества.

Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой. Однако все дело в том, что цели, которые ставились и обсуждались здесь, нравились кой-кому, Поэтому слово "шайка" не совсем точно в данном случае. Эти молодые люди представляли собою самое крайнее крыло исмаилитов. Были они особенно нетерпеливы и беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.

Когда Хусейн произнес имя хакима, хмурый волосатый молодой человек по кличке Тыква спросил:

-- За что ты хочешь наказать его?

-- Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.

У Тыквы была большая голова и брови нависали над глазами, словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны, как у филина. А лицом был рыж к угрист. Он криво усмехнулся.

-- А как же еще отбивают женщин? Ясно же деньгами.

-- Нет, -- возразил Хусейн, -- не просто мошной, а нагло, хорошо зная, что она моя.

-- Если твоя, бери ее, -- резонно посоветовал Тыква,