Мария Романушко - Не под пустым небом
– Тогда мы сядем на лавочке у вашей гостиницы и до утра будем петь песни. Чтобы согреться, – сказал Володя.
Мы вышли. И он решил осуществить свою угрозу. Он уселся на скамью у самого входа и громко запел:
– А нам всё равно!… А нам всё равно!… Не боимся мы волка и сову! Маш, подпевай, а то одному скучно!
Я вспомнила, как меня тащил когда-то Никулин в цирковой манеж – петь вместе с ним эту же самую песню… И мне опять казалось, что совершенно не пора, не время. А мой спутник продолжал горланить… Окна в гостинице стали зажигаться и, одно за другим, распахиваться:
– Это кто тут безобразничает среди ночи? Хулиганьё! Куда смотрит милиция? Приехали отдохнуть, называется!
– Володя, пойдём отсюда!
– Вы спите там в тепле – ну и спите себе на здоровье! А мы согреваемся песней среди холода ночи…
– Володя, пойдём, отнесём стакан, – просила я его.
И тут он вспомнил про стакан.
– Ах, да! Надо спешить, а то они скоро уйдут!
И мы отправились дальше по тёмным спящим улочкам. И пришли к ресторану. Он был закрыт, но внутри горел свет. Володя постучал, нам открыли, он прошёл куда-то в глубь и вернулся уже без стакана.
– Отдал?
– Отдал.
– А то, что он разбит?
– А какая разница? Что, у них стаканов нет, что ли? Давай посидим тут, пока они ещё здесь. Вон за тем столом.
Мы сели за стол, заваленный всякой едой: фруктами, пирожными…
– Угощайся! – сказал он.
– Как это? Бесплатно?
Он засмеялся:
– Бесплатно! Тут коммунизм. Это – остатки сладки: то, что клиенты не осилили сожрать.
Играла тихая музыка… Официанты убирали со столов. Кто-то ужинал. Кто-то считал деньги. Было тепло и уютно. И смешно: оказаться в ресторане в три часа ночи. Сидеть и задарма лопать фрукты из огромной вазы.
Подошла девушка-официантка:
– Ребята, хотите чаю?
– Сделай, Света. Только погорячей. Что-то холодная ночь сегодня.
И вот уже перед нами дымятся два обжигающих стакана…
– Ты часто ходишь в рестораны? – спросил он.
– Вообще не хожу.
– Вот как? – удивился он. – А я люблю рестораны.
– В качестве кого?
– И того, и другого. Когда я гость, то стоит щёлкнуть пальцем – и всё появляется перед тобой, как в сказке. А когда я сам с подносом в руках, – я радушный хозяин. Люблю угощать. Люблю, когда людям хорошо. Но и о себе не забываю. Знаешь, сколько я зарабатываю за один день?
– Сколько?
– Сто рублей.
– Правда?
– Конечно, правда. И это смешно. У меня месячная зарплата сто рублей. А я – каждый день столько состригаю.
– Как тебе удаётся?
– Очень просто. Просто я с каждого клиента беру рубль за хлеб. А клиентов у меня приблизительно сто человек в день.
– Так много?
– Да. Тут только успевай крутиться.
– А как же ты ухитряешься слупить с каждого по рублю за хлеб?
– Всё просто. Когда человек идёт в ресторан и заказывает дорогое вино, закуску всякую, он что, будет мелочиться, подсчитывая, сколько он кусков хлеба съел? Ну, да, реально копеек на пять. А то и меньше.
– Но это ведь… как бы воровство?
– Не смеши. Никакого воровства. Я просто забочусь о клиенте, выписываю ему хлеба с запасом, чтобы он ел от пуза и не остался голодным. Вот и всё! А то, что он не доел чего-то – ну, это уж его проблемы. А я – ни какой-нибудь жулик, или вор-карманник, я – хороший, заботливый, предусмотрительный и предупредительный. Все клиенты меня благодарят. Ещё ни один не ушёл недовольный.
– А зачем тебе так много денег?
– Просто приятно. В чулок не складываю – зачем? Хата у меня в Киеве есть, с матерью живу, я у неё один. Машину не хочу – всё равно в этот же день разобью. Просто приятно: не считать копейки, не дрожать над ними. Люблю сорить деньгами, тратить на всякую чепуху.
– На какую, например?
– А чёрт его знает! Я и не замечаю, как они испаряются, эти деньги. Но мне нравится не думать о них. Приятно чувствовать себя свободным человеком. Вот моя мать всю жизнь считала копейки. Они школьная учительница, и дед с бабушкой тоже. Династия, так сказать. Я, кстати, тоже хотел быть учителем. Мечтал просвещать молодое поколение… стишки писал… Поступил на филфак – без проблем! А первую сессию завалил и загремел в армию.
– А почему завалил-то?
– А чёрт его знает! Просто прогулял полгода, ничего не делал, с ребятами и девчонками по кафешкам шлялись, или целыми днями мог слушать битлов… сам начал сочинять какие-то песенки, но ничего стоящего… А про универ в это время даже не думал. Думал: что, я литературу не сдам? А там оказались такие горы, которые надо было за эти полгода прочесть! Просто вавилонские! Ты даже не представляешь!
– Представляю. Сама в Литературном институте учусь.
– В Литературном? – он даже присвистнул от удивления. – В Литературный я даже и не пытался. Хотя, конечно, мечта была.
– Ещё не поздно попробовать.
– Поздно.
– Почему?
– Я давно ничего не пишу.
– Это, может, временно?
– Нет. Это не временно. Это в армии произошло. Что-то сломалось внутри… Теперь даже самому смешно, что когда-то стишки писал… Я из армии вернулся циником.
– Ребята, мы закрываемся, – сказали нам.
– Значит, надо выметаться, – сказал он.
Мы вышли на тёмную улицу. Было четыре утра и было очень холодно, как всегда перед рассветом. До первой электрички в Ригу было ещё далеко. Деваться было совершенно некуда.
– Послушай, – сказал он, – а пойдём обратно в Дубулты! В мой вигвам. Правда, он закрыт, и ключа у меня нет, но там есть одно окошко, которое не плотно закрыто…
И мы пошли обратно той же дорогой, которой пришли сюда. Она была всё так же пустынна…
Окошко, о котором говорил Володя, было довольно высоко над землёй. Он притащил какие-то ящики, состроил из них такую приступочку. Открыл окно палкой. Схватился за раму, подтянулся и очень ловко влез в окно. Как будто занимался этим каждый день.
– Давай, залезай! – крикнул он изнутри.
– У меня не получится!
– Ерунда, всё получится!
Он подтащил изнутри под окно стол, влез на него, протянул мне в окно обе руки и с удивительной лёгкостью втащил меня в окошко.
– В тебе хоть тридцать килограмм будет? – спросил он. – Что-то в тебе никакого веса не ощущается.
– Не тридцать, а целых сорок три.
– Ах, какая толстуха! – засмеялся он. – Ты чего такая тощая? Не жрёшь что ли ничего?
– Пантомимой занималась.
– А… вот оно что. Здорово. А ты Енгибарова видела когда-нибудь? Был такой мим.
Я не сразу ответила ему. И во тьме он не мог видеть моего лица.
– Ещё он был клоуном, – сказал Володя. – В Киев часто приезжал, в цирке выступал. Не видела?
– Видела… Даже знакома была.
– Ух, ты! Повезло тебе.
– Повезло…
– Жалко, что он умер.
– Жалко… Ровно год и три дня назад.
– Ты так точно помнишь?
– Как же мне не помнить? Если я его всю жизнь люблю.
– Что, правда?… Извини, если я что-то не то сказал.
– Всё то. Спасибо, что ты заговорил о нём. А то я уже больше двух недель езжу, а поговорить о нём было не с кем…
– Я даже не знаю, что сказать тебе…
– А ничего больше не надо. Главное – мы вспомнили сейчас о нём. А где-то он нас услышал…
– Ты веришь в это?
– Если б не верила, то просто чокнулась бы уже.
Внутри вигвама было не намного теплее, чем снаружи. Только ветра не было. Володя пил пиво, а я минералку. Из еды были только лимоны. Володя давно протрезвел и был грустный. Был слышен шум сосен вокруг вигвама…
И так мы сидели в тёмном вигваме на берегу Рижского залива, и общались, как общаются обычно случайные попутчики в поезде дальнего следования.
– Всё-таки непонятно, как после филфака тебя занесло в ресторан.
– Не после филфака, а после армии. Я же тебе сказал, что из армии я вернулся циником.
– Можно спросить: почему?
– Спроси.
– Почему? Мои одноклассники служили, но, по-моему, вернулись такими же, какими туда ушли.
– Это только кажется, что такими же. Армия, как и тюрьма, это такая мясорубка… Ну, а потом ещё важно, где служишь.
– Они служили на Украине, под Киевом.
– Ну, вот. А я служил на китайской границе… В то время, когда была вся эта заваруха… Когда китайцы лезли через границу, как тараканы… Эти психические атаки… они мне потом снились в страшных снах. Китайцы – умные черти, в психологии разбираются. Они первыми пускали детей, потом женщин, а потом шли сами за ними… И вот они идут на нас – и их бессчётно… идут молча… А у нас приказ: сдерживать – но не стрелять! Ну, нервы у многих не выдерживали… друг в дружку стреляли…
– Насмерть?
– Бывало, что и насмерть… И ещё одна жуткая вещь: на утренней поверке командир говорит: кому не под силу это выдержать (психическую атаку), у кого нервы сдали, – сделайте честно шаг вперёд.
