Современная комедия - Джон Голсуорси
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкой кофе с булкой, поехала подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселела.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек – очень элегантный, в светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
– Натурщица? – спросил он.
– Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
– От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светло-зеленая – высокая комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья, – и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеленые, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.
– Вы будете позировать как угодно?
– Да, сэр, – машинально ответила Викторина.
– Снимите, пожалуйста, шляпу.
Викторина сняла шапочку и тряхнула волосами.
– О-о! – протянул художник. – Интересно!
Викторина не поняла, что ему интересно.
– Будьте добры, взойдите на помост.
Викторина нерешительно оглянулась. Улыбка словно скользнула по всему лицу художника, по лбу, по блестящим светлым волосам.
– Видно, это ваш первый опыт?
– Да, сэр.
– Тем лучше. – И он указал на маленькое возвышение.
Викторина села в черное дубовое кресло.
– Вам как будто холодно?
– Да, сэр.
Он подошел к шкафу и вернулся с двумя рюмками чего-то коричневого.
– Выпейте «Grand Marnier».
Она увидела, как он залпом проглотил ликер, и последовала его примеру. Ликер был сладкий, очень вкусный, у нее сразу перехватило дыхание.
– Возьмите папироску.
Викторина взяла папироску из его портсигара и сжала ее губами. Он дал ей прикурить. И снова улыбка скользнула по его лицу и спряталась в блестящих волосах.
– В себя тяните, – сказал он. – Где вы родились?
– В Патни, сэр.
– Это занятно! Вы только посидите минуточку спокойно. Это не так страшно, как рвать зуб, только дольше. Главное – старайтесь не заснуть.
– Хорошо, сэр.
Он взял большой лист бумаги и кусок чего-то черного и начал рисовать.
– Скажите, пожалуйста, мисс…
– Коллинз, сэр, Викторина Коллинз.
Она инстинктивно назвала свою девичью фамилию – ей это казалось более профессиональным.
– Вы сейчас без работы? – Он остановился, и снова улыбка скользнула по его лицу. – Или у вас еще есть какое-нибудь занятие?
– Сейчас нет, сэр. Я замужем, и больше ничего.
Некоторое время художник молчал. Было занятно следить, как он смотрит – и делает штрих. Сто взглядов – сто штрихов. Наконец он сказал:
– Чудесно! Теперь отдохнем. Само Небо послало вас сюда, мисс Коллинз. Идите погрейтесь.
Викторина подошла к камину.
– Вы что-нибудь слышали об экспрессионизме?
– Нет, сэр.
– Понимаете, это значит обращать внимание на внешность, только поскольку она выражает внутреннее состояние. Вам это что-нибудь объясняет?
– Нет, сэр.
– Так. Кажется, вы сказали, что согласны позировать… м-м… совсем?
Викторина смотрела на веселого, скользящего джентльмена.
Она не понимала, что он хочет сказать, но чувствовала: что-то не совсем обычное.
– Как это «совсем», сэр?
– Совсем нагой.
– О-о! – Она опустила глаза, потом посмотрела на соскользнувшие платья тех двух женщин. – Вот так?
– Нет, вас я не стану изображать в кубистическом духе.
На впалых щеках Викторины загорелся слабый румянец. Она медленно проговорила:
– А за это больше платят?
– Да, почти вдвое, а то и больше. Но я вас не уговариваю, если не хотите. Вы можете подумать и сказать мне в следующий раз.
Она снова подняла глаза и сказала:
– Благодарю вас, сэр.
– Не стоит! Только, пожалуйста, не величайте меня «сэр».
Викторина улыбнулась. В первый раз художник увидел это функциональное явление на лице Викторины, и оно произвело на него неожиданное впечатление.
– Ей-богу, – сказал он торопливо, – когда вы улыбаетесь, мисс Коллинз, я вижу вас импрессионистически. Если вы отдохнули, сядьте снова в кресло.
Викторина пошла на место.
Художник достал чистый лист бумаги.
– Вы можете думать о чем-нибудь таком, чтобы улыбаться?
Викторина отрицательно покачала головой. И это была правда.
– Ни о чем смешном не можете думать? Например, вы любите своего мужа?
– О да!
– Ну, попробуйте думать о нем.
Викторина попробовала, но могла себе представить только Тони, продающего шары.
– Нет-нет, так не годится, – сказал художник. – Не думайте о нем. Вы видели картину «Отдых фавна»?
– Нет, сэр.
– А вот у меня появилась мысль: «Отдых дриады». А насчет позирования вам, право, нечего смущаться. Это ведь совершенно безлично. Думайте об искусстве и пятнадцати шиллингах в день. Клянусь Нижинским! Я уже вижу всю картину.
Он говорил, и его глаза скользили по ней взад-вперед, а карандаш скользил по бумаге. Какое-то брожение поднялось в душе Викторины. Пятнадцать шиллингов в день! Синие бабочки!
В комнате стояла глубокая тишина. Взгляд и рука художника скользили без остановки. Слабая улыбка осветила лицо Викторины: она подсчитывала, сколько можно заработать.
Наконец его взгляд перестал скользить, и он не отрывал глаз от бумаги.
– На сегодня все, мисс Коллинз. Мне надо еще кое-что обдумать. Дайте мне ваш адрес.
Викторина быстро соображала.
– Пожалуйста, сэр, пишите мне до востребования. Я не хотела бы, чтобы муж узнал, что я… я…
– Причастны к искусству? Ну ладно, какое почтовое отделение?
Викторина назвала отделение и надела шляпу.
– Полтора часа – пять шиллингов, спасибо. И завтра, в половине третьего, мисс Коллинз, – без «сэр», пожалуйста!
– Хорошо, с… спасибо!
Викторина ждала автобуса на холодном январском ветру, и ей казалось, что позировать нагой – немыслимо. Сидеть перед чужим господином без всего! Если бы Тони знал! Снова румянец медленно залил ее впалые щеки. Она вошла в автобус. Но ведь пятнадцать шиллингов! Шесть раз в неделю – да это выходит четыре фунта десять шиллингов! За четыре месяца она может заработать на проезд туда. Если судить по картинам в студии, многие женщины это делают. Тони ничего не должен знать – даже того, что она позирует для лица. Он такой нервный и так ее любит! Он выдумает бог знает что; она помнит, как он говорил, что все эти художники – настоящие скоты. Но этот джентльмен был очень мил, хоть и казалось, точно он надо всем смеется. Она пожалела, что не взглянула на рисунок. Может, она увидит себя на выставке. Но без всего – ой! И вдруг ей пришло в голову: «Если бы мне побольше есть, я в таком виде хорошо бы выглядела». И чтобы уйти от соблазна этой мысли, она уставилась на лицо пассажира, сидевшего напротив. Лицо было спокойное, гладкое, розовое, с двумя подбородками, со светлыми глазами, пристально глядевшими на нее. Никогда не угадать, о чем люди думают. И улыбка, которой так добивался Обри Грин, озарила лицо его натурщицы.
III
Майкл гуляет и разговаривает
Лицо, которое Майкл начал рисовать на промокашке, сначала походило на Викторину, но скоро превратилось в лицо Флер. Да, Флер держится очень прямо, но остается ли она и внутренне такой же прямой? За эти сомнения он всегда обзывал себя подлецом. Он не видел нового в ее
