Александр Дюма - Мертвая голова (сборник)
Едва они успели войти в замок, как раздалась музыка, молодежь встала из-за столов и побежала к месту, отведенному для танцев. По обычаю, Гаэтано должен был открыть бал с молодой женой, и он уже направился к ней, как вдруг какой-то неизвестный, пришедший по дороге, обсаженной алоэ, появился на эспланаде. Это был Паскаль Бруно, одетый в тот же самый калабрийский костюм, который мы уже описывали, однако на этот раз из-за пояса виднелись два пистолета и кинжал. Куртка, накинутая подобно гусарскому ментику на правое плечо, открывала окровавленный рукав его рубашки. Тереза первая заметила его: она вскрикнула и с ужасом уставилась на него, побледнев, будто увидела привидение. Все повернулись ко вновь пришедшему, толпа замерла в ожидании, предчувствуя, что произойдет нечто ужасное. Паскаль Бруно подошел прямо к Терезе, остановившись перед ней, скрестил руки и пристально посмотрел на нее.
– Это ты, Паскаль? – тихо проговорила Тереза.
– Да, это я, – ответил Бруно хриплым голосом, – я узнал в Баузо, что ты выходишь замуж в Карини. Полагаю, что я приехал вовремя, хочу станцевать с тобой первую тарантеллу.
– Это право новобрачного, – перебил подошедший Гаэтано.
– Это право возлюбленного, – ответил Бруно. – Идем, Тереза, это самое меньшее, что ты можешь для меня сделать.
– Тереза – моя жена! – крикнул Гаэтано, протянув к ней руку.
– Тереза – моя любовница, – сказал Паскаль, также протягивая ей руку.
– Помогите! – закричала Тереза.
Гаэтано схватил Паскаля за шиворот, но в тот же миг вскрикнул и упал: кинжал Паскаля вошел ему в грудь по самую рукоятку. Мужчины бросились было на убийцу, но тот молниеносно вытащил из-за пояса пистолет и хладнокровно взвел курок. Бруно махнул пистолетом музыкантам, чтобы те начинали играть тарантеллу. Музыканты безропотно повиновались, все стояли неподвижно.
– Идем, Тереза! – повторил Бруно.
Тереза уже была ни жива ни мертва от страха. Она не противилась и танцевала с Паскалем этот ужасный танец вокруг трупа. Можно было подумать, что только музыка и поддерживала Терезу, потому что, как только музыканты прекратили играть, она упала в обморок на тело Гаэтано.
– Спасибо, Тереза, – сказал кавалер, презрительно глядя на свою даму, – больше я от тебя ничего не хотел. А теперь, если кто желает знать мое имя, чтобы встретиться со мной где-либо в другом месте, то слушайте: меня зовут Паскаль Бруно.
– Это сын Антонио Бруно, голова которого находится в железной клетке в замке Баузо, – раздался чей-то голос из толпы.
– Он самый, – ответил Паскаль, – но если вы хотите еще видеть там эту голову, то поторопитесь, она там недолго останется, клянусь вам.
После этого Паскаль исчез, и никто не решился его преследовать. Неизвестно, из страха или участия, но все занялись Гаэтано и Терезой. Гаэтано вскоре умер, а Тереза сошла с ума.
На следующее воскресенье в Баузо пришелся праздник: вся деревня веселилась, пили во всех трактирах и стреляли в коробки на всех углах. Было шумно, а та улица, что вела к замку, всё заполнялась и заполнялась народом, поскольку там молодые люди стреляли по мишеням. Это занятие очень поощрялось королем Фердинандом IV во время его невольного пребывания в Сицилии, и многие, занимавшиеся в то время стрельбой, имели возможность пробовать свои силы на неаполитанских патриотах и французских республиканцах вместе с кардиналом Руффо. В данный же момент мишенью была игральная карта, помещалась она как раз под клеткой с головой Антонио Бруно, подвешенной у окна, к которому вела единственная лестница внутри замка. Условия стрельбы были самые простые: каждый вносивший два карлина имел право выстрелить один раз, выручка шла на покупку приза – серебряного стаканчика. Все участники тянули по жребию номерки, в соответствии с которыми и производилась стрельба. Наиболее неловкие покупали право на десять, двенадцать и даже четырнадцать выстрелов, другие же, полагавшиеся на свою меткость, ограничивались только пятью или шестью. Чья-то рука бросила два карлина, после чего голос потребовал только один выстрел. Тотчас же все в изумлении обернулись, думая, чему бы это приписать: бедности или самонадеянности. Стрелком, просившим лишь один выстрел, был Паскаль Бруно.
Несмотря на то что он не появлялся в деревне целых четыре года, его сейчас же узнали, но никто не сказал ему ни слова. Все знали, что он самый меткий охотник в округе, и никто не удивился тому, что он взял себе лишь один выстрел. Ему попался одиннадцатый номер. Стрельба началась.
После каждой попытки слышался смех или одобрительные возгласы, но, по мере того как выстрелы подходили к концу, радость становилось уже не такой бурной. Что же касается Паскаля Бруно, то он стоял мрачный и задумчивый, опершись на свой английский карабин, и не принимал участия в веселье сельчан.
Наконец, очередь дошла и до него, его вызвали по фамилии, он вздрогнул и поднял голову, точно не ожидал этого, но тотчас же оправился и стал за веревку, заменявшую барьер. Все следили за ним с замиранием сердца: ни один стрелок не возбуждал еще такого внимания и такой тишины.
Сам Паскаль чувствовал важность выстрела, который готовился произвести. Он принял гордую осанку, отставил вперед левую ногу и перенес вес на правую, потом, тщательно прицелившись, стал медленно поднимать дуло карабина. Все следили глазами за движениями стрелка и вдруг с удивлением заметили, что дуло поднялось уже выше мишени и направлено на клетку. Бруно на несколько секунд словно окаменел, потом грянул выстрел, и череп упал на землю из клетки, висевшей на стене, как раз под мишень. Все присутствовавшие вздрогнули, но никто не приветствовал этот меткий выстрел.
Под всеобщее молчание Паскаль Бруно подобрал упавшую голову своего отца и, не произнеся ни одного слова и даже не оглянувшись ни разу, двинулся по тропинке, ведущей в горы.
V
С тех пор не прошло еще и года, а уже вся Сицилия, от Мессины до Палермо, от Чефалу до мыса Пассаро, говорила о проделках бандита Паскаля Бруно. В таких странах, как Испания и Италия, где господствует социальное неравенство, выходцы из низов не способны преодолеть сословные границы. Беда человеку с возвышенной душой, если он низкого происхождения. Он постоянно стремится выйти из того круга, в который его заключила судьба, он непрерывно движется к цели, от которой его отделяют тысячи препятствий, и потому сначала он надеется, а после проклинает. Наконец, он восстает против этого строя, в котором созданы два столь различных между собой общественных класса: один из них совершенно не видит благополучия, другой же глух ко всякому страданию. Он устраняет несправедливость тем, что сам провозглашает себя защитником слабых и врагом сильных мира сего. Вот почему испанский или итальянский бандит одновременно и популярен, и романтичен. На долю его всегда выпадает какое-нибудь роковое несчастье, а потом его кинжал и карабин стремятся к восстановлению божественного равенства людей, нарушенного человеческими измышлениями.
Итак, неудивительно, что при таком прошлом, имея к тому же авантюрный склад характера, ловкость и необыкновенную силу, Паскаль Бруно превратился в ту особенную личность, какой он хотел быть. Он сделался, если можно так выразиться, судьей правосудия. Во всей Сицилии, а особенно в Баузо и его окрестностях, не могло произойти ни одного события, которое бы избежало его суда, и так как почти всегда он карал сильных, слабые были на его стороне. Если случалось, что богатый помещик хотел назначить слишком высокую арендную плату за землю, отдаваемую бедному фермеру, если свадьба расстраивалась из-за жадности родственников нареченных, если обвиняли в чем-либо невинного, Бруно никогда не оставался безучастным. Узнав об учиненной несправедливости, он брал свой карабин, отвязывал четырех корсиканских собак, составлявших всю его шайку, садился на свою лошадь из Валь-де-Ното и выезжал из собственной резиденции, в маленькой крепости Кастельнуово. Он ездил к помещику, к отцу или к судье, и арендную плату снижали, свадьба снова устраивалась, а невинного отпускали на волю. Все те люди, которых он выручил или спас, были всецело ему преданы телом и душой и всегда предупреждали его об опасности особыми знаками или сигналами, если таковая ему грозила.
Помимо всего этого, про него начали рассказывать странные истории, ибо чем проще умы, тем более склонны они верить в чудеса. Говорили, что однажды ночью, когда весь остров содрогался от грозы, Паскаль Бруно заключил договор с одной колдуньей. Он променял свою душу на чудесное заклятье: он мог, по желанию, становиться невидимым, переноситься в один миг из одного конца острова в другой и не мог быть ранен ни пулей, ни мечом, ни огнем. Соглашение было заключено будто бы только на три года, так как Паскаль Бруно подписал его исключительно для того, чтобы завершить какую-то месть, на которую ему трех лет было достаточно. Сам Паскаль и не думал опровергать эти слухи: он хорошо понимал, что они ему лишь на пользу, и даже старался укрепить их. Его многочисленные знакомства нередко давали ему возможность заставлять людей верить в его способность делаться невидимым. Благодаря своей необыкновенно быстрой лошади он иногда показывался утром и вечером в двух разных местах, находящихся на невероятно большом расстоянии друг от друга, что подтверждало рассказы о его вездесущности. Наконец, один случай, с необыкновенным искусством им использованный, ни у кого не оставил сомнений в том, что он неуязвим. Вот как это произошло.
