Преследователь (Записки Даниэля Бренделя) - Гюнтер Вайзенборн
— Господин начальник, бежавший сидит в кафе «Ринг», около входной двери, справа. Он в очках, худой, небритый. На нем коричневый костюм.
И в телефонной трубке квакал голос начальника:
— Не выпускайте его из виду! Посылаю к кафе «Ринг» дежурную машину.
Могло быть и так:
— Я обнаружил двух дезертиров, — сообщал Ридель по телефону. — Они скрываются в подвале на Арнсвальдштрассе девятнадцать.
В трубке слышался ответ:
— Сейчас же направляю туда полицейский автомобиль. Не выпускайте их из виду.
А то еще Ридель неслышно прошмыгивал в кабинет начальника, весело теребил свои усики и, улыбаясь, объявлял:
— Завтра с утра можете их накрыть. Вся семейка находится в Норддорфе, Амсельштрассе, одиннадцать. Двое взрослых, трое детей.
И начальник вздыхал с облегчением:
— Наконец-то напали на след! Отлично! Завтра с утра…
Возможно, я чересчур даю волю воображению. Но как иначе могло это происходить, скажите, как?
Я немножко знаком с тамошними порядками, меня часто допрашивали в тех самых кабинетах.
Чем дальше, тем, несомненно, успешнее действовал Ридель.
— Господин начальник, капеллан находится в церковной ризнице.
Или же докладывал:
— Господин начальник, трое рабочих…
Или сообщал по телефону:
— Обер-лейтенант все еще спит в сорок первой комнате…
Это были такие же люди, как мы. Они тоже подняли голос против войны или против террористического режима. А из Пауля Риделя, несомненно, выработался образцовый осведомитель, не то что какой-нибудь доносчик от случая к случаю, нет — прожженный шпик-профессионал. Результатом его трудов были мчащиеся к месту действия гестаповские машины, топочущие по лестницам жилых домов отряды карателей, окрики: «Стой! Ни с места!» Выстрелы и кандалы, суды и казни. Он выслеживал, он доносил, он давал показания, и стоило ему куда-нибудь ткнуть пальцем, как туда же направлялись дула револьверов. Но все это уже недоказуемо. Мертвые безмолвствуют, а охотники за черепами исчезли или умерли.
Я не выпускал доносчика из поля зрения. Я заклинал толстяка-адвоката М. помочь мне. И вот однажды он уселся за письменный стол в своем служебном кабинете, подвинул к себе папку с документами, взял из серебряной коробочки таблетку и сказал:
— Итак, могу вас порадовать, господин Брендель. Мы кое-чего добились. — Он раскрыл папку, просмотрел какую-то бумагу и взглянул на меня поверх темных очков. — На процессе бывшего государственного советника Редера из имперского управления государственной безопасности последний показал и удостоверил, что в его ведомстве в течение трех лет работал некий Пауль Ридель. В качестве тайного агента.
— Наконец-то!
— Стоп! Не увлекайтесь!
— Что ж, он отрекся от данных показаний?
— Нет. Но, во-первых, нам нужно не менее двух свидетелей. А, во-вторых, он постарается смягчить свои показания, если мы его возьмем за бока. К тому же чисто осведомительская деятельность не наказуется. Тут надо найти какое-нибудь преступление. Кстати, этот субъект Ридель давал показания по делу Редера. Он, конечно, клялся в полнейшей непричастности. А как вы докажете обратное? Можете вы доказать, что деятельность Риделя в гестапо носила преступный характер?
Я вскочил и стукнул ладонью по столу:
— Да я же своими ушами слышал его показания на заседании чрезвычайного суда!
Адвокат насупил белесые брови, поправил массивные очки.
— Возможно, но сейчас бы он все это опроверг. Документы пропали, судьи умерли. Тогдашние свидетели тоже пропали без вести. Как ни жаль, но придется поставить крест на этом деле. Я долго думал и пришел к такому выводу.
На его физиономии, непропорционально маленькой по сравнению с крупным шарообразным черепом, впервые появилось выражение безнадежности. Он неподвижно сидел за столом в элегантном светло-сером костюме и смотрел на меня.
— Ни в коем случае! — закричал я. — Это совершенное безумие! Оставить на свободе убийцу, который работал так чисто, что ни одного свидетеля не осталось в живых!
— Это ваше мнение. А на суде часто выясняется, что истцом руководила ненависть или, скажем иначе, индивидуальное предубеждение. У нас богатый опыт, у судей, у адвокатов, а также у прокуроров, да, и у них! Нередко правосудие пытаются превратить в орудие личной мести… Я не хочу отнести это к данному случаю, я только констатирую факты. Но это и вынуждает судей к сугубой осторожности.
В его тоне я уловил скрытое недоверие.
— Но ведь с этим можно бороться.
— Разумеется. И одной из мер является требование представить свидетелей, не менее двух благонадежных свидетелей. По-вашему, это неправильно? — резко спросил он. Последние слова прозвучали как свист косы, сверкнувшей во ржи.
— Нет, нет, нет… но должно же быть исключение для особых случаев. Времена были столь необычные, что ни один законодатель не мог их предусмотреть.
Адвокат снял темные очки и окинул меня тусклым взглядом.
— Можете вы добыть свидетелей или нет?
— Не могу, вы это сами знаете! — в бессильной злобе крикнул я. — Это все бюрократизм! Я требую справедливости!
Он невозмутимо взглянул на меня и ответил сухо.
— А я адвокат и требую свидетелей.
Весь дрожа от ярости, я вскочил и закричал:
— По городу разгуливает убийца, а судьи пожимают плечами. Но если ни одни суд на земле не желает помочь жертвам, я им помогу. Я уничтожу убийцу.
И сразу воцарилось молчание. Адвокат поднялся. Тучной громадой возвышался он над столом. Папку он держал под мышкой, а тут внезапно швырнул ее на дубовую доску стала так, что она соскользнула ближе ко мне.
— Значит, вы будете прямым продолжателем того, против чего тогда боролись, — заговорил он. — Неужели вы этого не сознаете? Вы подменяете право произволом!
Я сам испугался того, что открыто высказал впервые, и ответил:
— Правом ведают люди, очень часто те же люди, которые тогда, по приказу, отстаивали несправедливость.
— У вас крайне односторонняя точка зрения.
— Верно. У меня и может быть только одна точка зрения — точка зрения жертв. Верьте мне, эта позиция очень обостряет зрение.
Мы стояли у стола друг против друга, обитатели разных миров. Переживания, мысли, взгляды — все у нас было разное, возможно, даже противоположное. Он выпрямился, в голосе его зазвучали решительные ноты:
— Короче говоря, пока существует правосудие, обвинения как такового для приговора недостаточно.
— Но всего этого вполне достаточно, чтобы вынести приговор правосудию, — в бешенстве выкрикнул я.
Он перегнулся через стол, оперся на него обеими руками и, выдвинув нижнюю челюсть, произнес с оттенком угрозы в голосе:
— Выслушайте меня внимательно, господин Брендель: если этот самый Пауль Ридель внезапно умрет, случайно, разумеется, знайте, перед вами у стола стоит человек, который понимает, что здесь имело место убийство.
— Этот человек — вы?
— Да, я. Я вас предостерегаю, и помните: в вопросах правосудия я шутить не люблю.
— Я тоже, господин
