Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ
– Простите, какое жалованье было у него в фирме «Дайнэн»?
– Пятьдесят тысяч иен.
– Будь он шофер такси, получал бы примерно столько же, правда?
– Но ему больше нравилась работа автомеханика, и он был… ну, что ли, маклером по продаже подержанных автомашин…
– Да, ваш брат мне уже говорил об этом.
– Брат? Вы с ним виделись?
– Как ни странно, мы с ним встречались везде, куда бы я ни направлялся. И как раз перед тем, как приехать к вам, мы с ним дружески выпивали.
– Действительно странно.
– Приятный человек. Если так пойдет и дальше, мы с ним, пожалуй, будем видеться раз по десять на дню. Да-да, пока не забыл… Мы с ним договорились, что завтра он принесет сюда дневник вашего мужа, так что…
– Дневник?..
– Кажется, в нем нет ничего интересного.
Я наблюдаю. Чтобы не упустить малейшей перемены в выражении ее лица, после того как мы заговорили о брате. Чуть нахмуренные брови, напряженные губы… растерянность, смущение или, возможно, недовольство братом, неприятно поразившим ее… однако женщина, прикусив нижнюю губу, игриво улыбается.
– Брат всегда удивляет людей. Такой уж у него характер, с детства.
– Вы читали этот дневник – о чем мечтал ваш муж? Хотя бы в общих чертах можно себе это представить?
– Мечтал…
– Например, мечтал ли он о море?..
– Муж – реально мыслящий человек. Когда он стал начальником отдела, то очень радовался, что нашел наконец опору, чтобы не скользить вниз в этой жизни, где на каждом шагу тебя подстерегает обрыв…
– И все-таки ушел.
– Но не из-за мечты. Он без конца повторял, что дипломы – якорь в жизни.
– Бросать без конца якоря, плывя на маленьком суденышке, – не означает ли это тоже принадлежность к категории мечтателей? Не делай он этого, давно бы уж вышел в море.
Женщина медленно опускает на стол стакан, который она поднесла было ко рту, и сидит молча, задумавшись. То, что происходило, было похоже на снятое методом замедленной съемки увядание цветка: женщина увядала на глазах – ввалились глаза, заострился нос, кожа на лице, до этого гладкая и упругая, утратила эластичность и обвисла, губы запеклись и почернели, будто она ела тутовник. В душе я начал раскаиваться. Сколько бы больной ни умолял врача, тот не имеет права умертвить его, чтобы облегчить страдания, – закон разрешает убивать лишь солдат на поле боя и преступников, приговоренных к смертной казни.
Стенные часы бьют один раз.
Донесение
13 февраля. 10 часов 20 минут. Просматриваю в библиотеке подшивки газет. До 4 августа, когда исчез разыскиваемый, дождь шел 28 и 29 июля. Однако 28-го дождь пошел неожиданно, под вечер, а накануне предсказывалась лишь облачная погода. Следовательно, пропавший без вести последний раз надевал плащ 29 июля…
Начав писать, я останавливаюсь и в изнеможении закрываю глаза. Мне хочется не только закрыть глаза, но и выключить все чувства, все нервы, наконец, само мое существование. Читальный зал библиотеки. Хотя почти все места заняты, здесь тихо, будто нет ни души… посапывание, шелест страниц, крадущиеся шаги… в нос ударяет запах мастики, которым натерт пол, видимо, мастика низкосортная – пахнет нефтью…
В закрытых глазах вдруг появляется лимонный цвет. Уши женщины благодаря свету, отражаемому лимонной шторой, становятся лимонными… аромат лимонного цвета… лимонный… глупо, почему не сказать, что веснушки бананового или коричневого цвета?..
Ладно, это не поле боя и не эшафот. У меня нет никакого права ранить ее, даже если ранка будет с булавочный укол. Единственное, что мне остается, – продолжать донесение. Заявитель всегда прав. К примеру, если заявитель заведомую ложь называет правдой, она тут же превращается в правду. Но хотя факты никому не нужны и меня наняли лишь для того, чтобы уйти от них, – это пустое дело. И видимо, мне не остается ничего иного, как, продолжая охотиться за фактами, добиться лишь разочарования клиента. И я буду делать это, кружась на расстоянии вокруг любых, даже самых бессмысленных, фактов, объясняющих то, что не поддается объяснению…
Неожиданно студентка слева от меня низко склоняется над столом и лезвием бритвы начинает вырезать какую-то иллюстрацию. Я тоже опускаю голову, будто поведение девушки смутило меня, и продолжаю писать донесение.
…Таков вывод. Хотя доказательств, что в тот день он пользовался плащом, нет. Но вместе с тем существует большая вероятность, что в период с 29 июля до дня исчезновения, то есть в течение недели, он не надевал плащ, так как стояла сравнительно ясная погода и было тепло. Что же касается газеты и спичечного коробка (или номера телефона), то можно с уверенностью сказать, что он еще до этого не прикасался к ним. Вышеизложенное с достаточной степенью достоверности доказывает возможность того, что исчезновение разыскиваемого было, скорее всего, не внезапным, а заранее запланированным и заранее подготовленным.
Студентка рядом со мной кончила вырезать из журнала иллюстрацию. Я отрываю от последней страницы блокнота для донесения полоску шириной сантиметра в три и быстро пишу записку:
«Все видел. Буду молчать, но за это идите за мной. Если согласны, сложите записку и возвратите мне».
Складываю записку вдвое и подталкиваю ее под локоть девушки. В страхе съежившись, она посмотрела на меня, но я с невинным видом стал собирать со стола газеты и бумаги. В замешательстве девушка разворачивает записку и начинает читать, и сразу же ее круглое, коротконосое лицо становится пунцовым. Она замирает, похоже, даже дышать перестала… Наслаждаясь пикантной ситуацией, я терпеливо жду ответа…
Наконец оценивающий взгляд студентки. Она облегченно вздыхает, будто освобождая плечи от тяжести, неумело скручивает записку и щелчком возвращает ее мне. Но девушка не рассчитала как следует, и записка падает на пол. Наклонившись, чтобы подобрать ее, я поднимаю глаза – впечатление, что черные туфли без каблуков под толстой лодыжкой с трудом несут тяжесть ее тела. И лишь ложбинки под коленями говорят о невинности и чистоте. Уходящая юность – возраст неустойчивый, как начинающийся насморк. Видимо почувствовав мой взгляд, девушка плотно сжимает колени.
Подняв свернутую бумажку, сую ее в карман, закрываю газетную подшивку, кладу в чемодан свои записи и авторучку и как ни в чем не бывало встаю со стула. По натертому до блеска полу с быстротой, приличной для библиотеки, иду не оглядываясь к кафедре выдачи. Закончив все формальности, я лишь один раз украдкой смотрю в ту сторону, где сидит девушка. Она все еще на своем месте и,
