Ален Роб-Грийе - Повторение
– Надеюсь, после второго покушения на убийство он угодил за решетку?
– Вальтер? Да что вы… Зачем? Ему, знаете ли, и так уже досталось… И потом, семейные споры мы улаживаем сами, так надежнее.
В последней фразе уже не было и намека на фамильярность, которой девочка щеголяла с самого начала беседы. Казалось, она процедила эти слова сквозь зубы, а ее зеленые глаза тревожно блеснули. Только сейчас я обратил внимание на наряд, в котором сегодня предстала передо мной эта юная девушка: белый халат медицинской сестры, приталенный и такой короткий, что можно было любоваться шелковистой, покрытой безупречным загаром кожей на ногах, почти от самых бедер до приспущенных гольфиков. Как только Жижи поймала мой взгляд, на ее лице снова заиграла прежняя улыбка, разом ласковая и вызывающая, и она принялась объяснять, почему на ней такое странное платье сиделки, хотя доводы ее звучали не слишком убедительно:
– Без медицинского халата тут нельзя свободно разгуливать по отделениям… Вам нравится? (С этими словами она поворачивается вокруг себя, грациозно покачивая округлыми бедрами и выпятив зад.) Кстати, в некоторых наших ночных кабаре, где поднимают боевой дух солдат, такой костюм, только без нижнего белья, ценится очень высоко. Наравне с костюмами маленькой попрошайки, невольницы-христианки, восточной одалиски и юной балерины в пачке. Между прочим, даже в этом госпитале, на психиатрическом отделении, есть секция эмоциональной партенотерапии: психотерапия посредством тесного общения с девочками предпубертатного возраста…
Сразу видно, что она, по своему обыкновению, нагло лжет. Я перевожу разговор на другую тему:
– А как поживает Пьер Гарин?
– Он уехал, адреса не оставил. Он предал сразу слишком многих людей. Малеры, наверняка, укрыли его в надежном месте. На них можно положиться: честность, преданность, исполнительность… Обслуживание и упаковка бесплатно.
– Вальтер его еще боится?
– Вальтер хорохорится, но в глубине души он всего боится. Он боится Пьера Гарина, он боится обоих Малеров, которых мы называем «Франсуа-Жозеф», он боится комиссара Лоренца, он боится сэра Ральфа, он боится Ио, он боится собственной тени… Думаю, он боится даже меня.
– Что вас с ним связывает?
– Все просто: он мой сводный брат, вы и сами знаете… Но он уверяет, будто это он мой настоящий отец… Мало того, он еще и мой сутенер… И я его ненавижу! Я его ненавижу! Я его ненавижу!..
Разражаясь этой пылкой тирадой, она, как ни странно, пританцовывает в ритме вальса, повторяя в такт три этих слова с игривым и кокетливым выражением на лице, и, приблизившись ко мне, легонько целует меня в лоб:
– Счастливо оставаться, месье Фау-Бэ, не забудьте ваше новое имя: Марко Фау-Бэ, так на немецком произносится V.B. Будьте паинькой, постарайтесь заснуть. Эти водолазные трубки с вас снимут, они вам все равно больше не нужны.
Она направляется к двери, но на полпути оборачивается, так порывисто, что ее мягкие светлые волосы взмывают вверх, и добавляет:
– Ах, да! Забыла главное: к вам собирается наведаться господин комиссар Хендрик Лоренц, чтобы задать вам еще пару вопросов. Будьте с ним полюбезнее. Он зануда, но человек вежливый, и, может быть, еще вам пригодится. Собственно, он и послал меня выяснить, в состоянии ли вы ответить на его вопросы. Постарайтесь хорошенько припомнить все события, о которых он будет вас расспрашивать. Ну а если вам случится выдумать какую-то деталь или целый эпизод, остерегайтесь слишком явных неувязок. И главное – никаких синтаксических ошибок: Андришу всегда поправляет меня, когда я допускаю солецизмы – и на немецком, и на французском!.. Ладно! Не могу у вас больше задерживаться: нужно еще навестить друзей на другом отделении.
Я немного опешил от этого потока слов. Впрочем, не успела она затворить за собой дверь, как ее сменила другая, во всех отношениях более правдоподобная сиделка (которая, вероятно пережидала время в коридоре): традиционный белый халат, почти целиком прикрывающий голени, тугой отложной воротничок, волосы убраны под чепец, сдержанные, исключительно деловитые жесты, холодная дежурная улыбка. Она посмотрела, сколько осталось бесцветной жидкости в капельнице, взглянула на стрелку манометра, проверила, хорошо ли закреплен ремень, поддерживающий мне левую руку, после чего удалила почти всю мою трубчатую пуповину и сделала мне внутривенную инъекцию. Все это продолжалось не больше трех минут.
Лоренц, который заходит в палату спустя мгновение после того, как удаляется проворная сиделка, первым делом извиняется за то, что он вынужден еще немного меня потревожить, затем усаживается на белый лакированный стул возле моей койки и спрашивает меня в лоб, когда я в последний раз видел Пьера Гарина. Я долго пытаюсь собраться с мыслями (голова у меня онемела не меньше, чем все остальное) и, наконец, отвечаю, довольно робко и нерешительно:
– Это было, когда я проснулся в третьем номере отеля «Союзники».
– В какой день? Во сколько?
– Думаю, вчера… Мне трудно сказать наверняка… Ту ночь я провел с Жоёль Каст и вернулся в отель совершенно разбитый. От приворотного зелья и всяких снадобий, которыми она меня пичкала, беспрестанно пытаясь меня соблазнить, у меня под утро произошло какое-то раздвоение личности, мне так хотелось спать, что я был на грани обморока. Я даже не знаю, сколько я после этого спал, тем более что меня несколько раз будили: большой самолет, который прошел слишком низко, какой-то постоялец, который ошибся дверью, Пьер Гарин, у которого не было для меня никаких важных известий, хорошенькая Мария, которая некстати принесла мне завтрак, один из братьев Малеров, тот, что полюбезнее, которого встревожил мой крайне утомленный вид… Вообще-то, раз там был Пьер Гарин, это происходило скорее позавчера… Он ведь исчез?
– Кто вам такое сказал?
– Не помню. Наверное, Жижи.
– Да что вы говорите! Так или иначе, сегодня утром он снова всплыл на поверхность и дрейфовал по каналу. Труп выловили возле быка старого откидного моста у входа в глухую заводь, туда как раз выходят окна вашего номера. Смерть наступила за несколько часов до этого и не могла быть вызвана несчастным случаем. На спине у него глубокие ножевые раны, которые нанесли ему до того, как он перевернулся через перила на мосту и упал в воду.
– И вы думаете, что мадмуазель Каст об этом известно?
– Не просто думаю: она сама сообщила нам о том, что в канале напротив ее дома плавает чуть притопленный труп… Мне не хотелось бы вас беспокоить, но, к сожалению, подозрение падает снова на вас, поскольку вы последний видели его живым.
– Я не выходил из своего номера, после его ухода я сразу повалился как колода и уснул.
– Это вы так утверждаете.
– Да! И самым решительным образом!
– Странно это слышать от человека, у которого память пришла в такое расстройство, что он даже не может сказать, в какой день это произошло…
– Но в прошлый раз, когда у вас тоже были подозрения на мой счет, разве свидетельские показания братьев Малеров не подтвердили, что я говорил правду? Теперь у нас есть доказательства того, что Вальтер фон Брюке – помешанный убийца. Если учесть его психическое состояние, все указывает на то, что именно он убил своего отца и, возможно, прошлой ночью разделался с несчастным Пьером Гариным.
– Мой дорогой месье Фау-Бэ, не надо опережать события! По поводу расправы с оберфюрером Франсуа-Жозеф ничего нам не сообщал. Так что, признавать выдвинутые против вас обвинения необоснованными пока нет никаких оснований. И потом, не будем забывать, что именно вы пытались учинить сексуальное насилие над Виолеттой, одной из многих хорошеньких молоденьких потаскушек, которые работают в «Сфинксе» и живут в большом доме мадам Каст.
– Как это пытался? Где? Когда? Я даже ни разу не видел эту юную даму!
– Видели, конечно: по крайней мере, дважды, причем именно у Жоёль Каст. Впервые в гостиной на первом этаже, куда хозяйка дома по вашей просьбе привела к вам нескольких хорошеньких живых кукол в весьма откровенных нарядах. А во второй раз – следующей ночью (точнее говоря, с 17-ого на 18-ое), когда вы накинулись на юную девушку (глаз на нее вы, несомненно, положили еще накануне) на втором этаже на углу коридора, откуда можно попасть в спальни жильцов и в комнаты, которые предоставляют на время в распоряжение посетителей. Это произошло уже под утро, приблизительно в половину третьего. По ее словам, у вас было безумное лицо, как будто вы много выпили или приняли наркотики. Вы требовали у нее ключ – общеизвестный сексуальный символ, а сами тем временем угрожали ей другим символическим предметом: тем хрустальным кинжалом, который был среди вещественных доказательств. Пырнув жертву в подчревную область, вы сбежали и прихватили на память ее окровавленную туфельку. Когда вы выходили из садовых ворот, вас видел полковник Ральф Джонсон, который обратил внимание на ваше странное поведение. Через пятнадцать минут вы были уже у Виктория-парка. Виолетта и американский офицер описали ваше лицо и вашу толстую крытую мехом шубу, так что у нас нет ни малейших сомнений по поводу личности нападавшего.
