Джордж Оруэлл - Да здравствует фикус!
– Вздор! Мы сейчас найдем кроватку и займемся любовью.
– До свидания! – на бегу кинула она.
Гордон хотел бежать за ней, но ноги налились свинцом. И вообще, ну ее. Он поплелся обратно, найдя все еще стоящего на углу очень мрачного Равелстона, встревоженного как состоянием Гордона, так и парочкой хищно бродивших рядом потаскушек. «В стельку», – вздохнул про себя Равелстон, увидев потное, белое как мел, с одной стороны почему-то (видимо, от алкоголя) воспаленное лицо приятеля.
– Куда вы дели Розмари?
– Ушла, – проговорил Гордон, в качестве объяснения волнообразно махнув рукой.
– Слушайте, Гордон, пора спать.
– Спать, да. Только не в одиночку!
Перед глазами зыбилась жуткая полуночная иллюминация. Гордона охватила смертельная усталость. Лицо горело, тело раскисло и разбухло, череп, казалось, вот-вот треснет. И все это каким-то образом было связано с бешеной пляской мигавшего, заливавшего площадь красно-голубого неона – зловещий блеск обреченной цивилизации, огни тонущего корабля.
– Смотрите, – схватил он за руку Равелстона, – вот так, встречая нас, будет гореть адский огонь.
– Потом обсудим.
Равелстон высматривал свободное такси. Нужно немедленно доставить Гордона домой и уложить. А Гордон силился понять, в экстазе он или в агонии. Трезвая половина с ледяной ясностью видела, что завтра ему захочется убить себя: выкинул деньги на ветер, ограбил Джулию, оскорбил Розмари! Завтра – ох, каково будет завтра! Домой беги, гнала трезвая половина. Однако пьяная половина, посылая к черту малодушие, требовала разгуляться. И пьяная была сильнее трезвой. Светящийся напротив циферблат показывал двадцать минут одиннадцатого. Быстрей, пока открыты пабы! Наrо! La gorge m‘ard![20] Душу вновь вознесло лирической волной. Под рукой обнаружилось что-то гладкое, круглое – а-а, кьянти. Он вынул пробку. Равелстон услышал крик потаскушек и, повернувшись, с ужасом увидел, что Гордон, запрокинув голову, пьет из горлышка.
– Не смейте, Гордон!
Равелстон подскочил, вырвал бутылку. Струйка вина продолжала катиться по рубашке Гордона.
– Вы что, хотите, чтобы вас в полицию забрали?
– Я хочу выпить, – насупился Гордон.
– Черт возьми, здесь нельзя.
– Отведите меня в паб.
Равелстон беспомощно потер переносицу.
– О Господи! Только не на тротуаре! Хорошо, пойдемте.
Гордон тщательно закрыл кьянти пробкой и уцепился за локоть Равелстона (в чем, собственно, не нуждался, поскольку вполне твердо стоял на ногах). Перейдя площадь, они пошли по Хэй-маркет.
В пабе висел густой пивной туман с острым запашком виски. Вдоль стойки теснилась толпа мужчин, со страстью Фауста ловивших последние прекрасные мгновения. Не брезгуя толчеей, Гордон втиснулся между жирным коммивояжером, пившим «Гиннес», и тощим типом, на вид опустившимся майором, которого отличали унылые сосульки усов и весьма краткий лексикон, практически состоявший из «во как!» и «как это?». Гордон бросил на мокрую стойку полкроны:
– Литровую крепкого!
– Где литровые кружки? – прокричала барменша, отмеряя в стакан виски и кося глазом на часы.
– Литровые на верхней полке, Эффи! – зычно откликнулся с другого конца бара хозяин.
Барменша нажала на кран и подвинула пиво. Гордон взялся за ручку, приподнял огромную кружищу. Ну и тяжесть! Интересно, сколько весит? Пинта воды – это фунт с четвертью, а литр… Хватит рассуждать, пей! Долгий-долгий поток прекрасной свежести оросил горло. Гордон выдохнул, слабо икнув. Теперь еще, ну-ка! Следующий глоток, однако, едва не задушил, плеснувшись в носоглотку. Держись, не блевани! Слышалось, как хозяин кричит: «Закрываем! Последние заказы, джентльмены!» Гордон передохнул и снова припал к пиву. А-а-ах! Пусто. В три глотка – неплохо! Он постучал кружкой о стойку:
– Эй, еще сюда!
– Во как! – сказал майор.
– Хорошо пошло! – одобрил коммивояжер.
Оставшийся у входа Равелстон негромко окликнул «Гордон!» и замолчал (неудобно одергивать приятеля). Гордон напрягся – равновесие уже требовало специальных усилий. Голова по-прежнему трещала, тело пухло и плавилось. Вторая кружка показалась еще тяжелей. От запаха тошнило, от вида тоже – моча какая-то. Эта муть сейчас кишки разорвет. А зачем ты сюда явился? Давай, глотай, ну!
И вдруг – о Боже! Горло не захотело пива, или пиву не захотелось в горло, но жидкость хлынула наружу, заливая Гордона, как бедного братца-мышонка. Потоп, спасите! Народ шарахнулся в стороны. Бах! Кружка брякнулась об пол. Быстро поплыли, закружились лица, зеркала, бутылки. Гордон падал, и единственной опорой в смутном, шатком мире нечто недвижно торчащее рядом (пивной кран). Теряя сознание, Гордон цепко ухватился за надежную ось бытия.
Карусель постепенно остановилась, мозг прояснился. Равелстон старался пробиться на помощь. Из-за стойки причитала барменша:
– Видали! Для чего на кране-то повис?
– Все брюки мне, на фиг, уделал! – вопил коммивояжер.
– Для чего я повис на кране?
– Да-а! Для чего это?
Повернувшись, Гордон узнал тощее длинное лицо майора с обвислыми усами.
– Она говорит «чего я повис на кране?».
– Как это?
Подоспевший Равелстон обхватил Гордона за талию:
– Встаньте же, ради Бога! Вы совершенно пьяны.
– Пьян?
Все вокруг хохотали. Бледные щеки Равелстона вспыхнули.
– Кружек пять пролилось-то, – обиженно напомнила барменша.
– А как насчет моих чертовых брюк? – дополнил претензии коммивояжер.
– Я заплачу, – сказал Равелстон. И, расплатившись, повернулся к Гордону: – Идемте, вы на ногах не стоите.
Одной рукой Равелстон поддерживал приятеля, в другой нес доверенную ему раньше бутылку кьянти. Однако перед самым выходом Гордон вдруг негодующе качнулся в сторону и с гордым величием произнес:
– Вы, кажется, сказали, что я пьян?
Снова взяв его под руку, Равелстон смущенно забормотал:
– Боюсь, вы действительно несколько…
– Сшит колпак не по кол-па-ков-ски, его надо пе-ре-кол-па-ко-вать! – без запинки отчеканил Гордон.
– Дружище, вы перебрали, вам надо домой.
– Узри в своем глазу соринку, прежде чем видеть сучок в глазу брата твоего, – парировал Гордон.
Равелстон уже успел вытащить его на улицу. «Сейчас возьмем такси», – сказал он, напряженно вглядываясь в поток машин. Шумно валил народ из закрывшегося паба. Гордону на воздухе стало лучше. Рассудок работал как никогда. Сатанинский неоновый огонь подсказал новую блестящую идею.
– Послушайте-ка, Равелстон! Эй!
– Да?
– Давайте прихватим пару шлюх.
На пьяную болтовню не стоило обращать внимания, и все же Равелстон был шокирован.
– Не надо о таких вещах, дружище.
– А? К черту ваши барские замашки. Почему нет?
– Ну, Гордон, что вы говорите? Едва расставшись с вашей милой, очаровательной Розмари.
– Ночью все кошки серы, – заметил Гордон, ощущая себя мудрейшим циником.
Равелстон решил не отвечать.
– Пожалуй, имеет смысл дойти до площади. Там скорее такси поймаешь.
В театрах заканчивались спектакли. Толпы людей и машин текли туда-сюда в мертвенном свете. Мозг Гордона все понимал; все гадости, что сделаны и еще предстоит сделать. Словно издалека, как через перевернутый бинокль, виделись свои тридцать лет, пустая жизнь, безнадежное будущее, Джулия, Розмари. С неким сторонним, философским интересом он пристально смотрел на горящие вывески:
– Видите, как зловеще мигает мне этот неон над магазином? Это значит, что я навеки проклят.
– Вполне, – не слушая, откликнулся Равелстон. – Такси! Такси! Эх, не увидел. Подождите меня здесь.
Оставив Гордона у входа в подземку, он торопливо перешел улицу и устремился к площади. На какое-то время мысли затуманились. Затем Гордон обнаружил рядом две хищные мордашки с начерненными бровками, двух девиц в нахлобученных фетровых тарелках, карикатурно напоминавших шляпку Розмари. И они перешучивались.
– Ну, Дора, Барбара (оказывается, он даже знал, как их зовут), что новенького? Что хорошенького под саваном старушки Англии?
– О-ой, у его прям вся щека красная!
– Зачем же вы, барышни, здесь глухой ночной порой?
– О-ой, на прогулочке гуляем!
– Аки львы алчущие?
– О-ой, а другая-то щека, гляди-ка, вовсе белая! Ой, точно, дали ему по щеке-то!
Подъехал поймавший наконец такси Равелстон. Выйдя, остановился как вкопанный.
– Гордон! О Боже мой! Ну что вы тут придумали?
– Позвольте представить: Дора и Барбара.
Равелстон строго сжал губы, но злиться он совершенно не умел. Расстроиться, переживать – сколько угодно. Но не злиться. Пытаясь игнорировать девиц, он потянул Гордона за руку:
– Поехали, старина! Пожалуйста, садитесь.
Дора, крепко схватив Гордона за другую руку, как похищаемую сумочку, заверещала:
– А вам-то че? Че пристаете?
– Полагаю, вы не хотите оскорбить двух леди? – сказал Гордон.
Равелстон в смущении отступил. Требовалось проявить твердость, но этим качеством он тоже не обладал. Взгляд его все-таки скользнул, упав на Дору, на Барбару – роковая ошибка. Какие-никакие, это были человеческие лица. Что он теперь мог, чувствуя ту же беспомощность, которая мгновенно заставляла руку лезть в кошелек при виде нищего? Несчастные создания! Не хватало духа прогнать их. Более того, Равелстон понял, что придется ввязаться в это скверное приключение. Впервые в жизни его вынудили общаться с проститутками.
