Франческо Петрарка - Автобиографическая проза
Да и помимо этого, как много есть причин, делающих невозможною продолжительную, не говорю уже вечную, славу! Во-первых, смерть тех людей, с которыми человек прожил свою жизнь, и . забывчивость - естественный недуг старости; далее-одновременное возрастание славы все новых людей, которая своим расцветом подчас немало умаляет славу старых имен и которая мнит себя тем большей, чем глубже она отодвигает старших в тень; сюда присоединяется зависть, неустанно преследующая тех, кто умирает в ореоле славы; далее ненависть к истине и враждебное чувство, какое возбуждает в толпе жизнь даровитых людей; далее-непостоянство общественного мнения; наконец, разрушение гробниц, которые превратить в развалины способен, по словам Ювенала, "и бесплодной смоковницы корень", что ты в своей "Африке" не без остроумия называешь второй смертью; и я скажу тебе теперь теми же словами, которые ты там вкладываешь в уста другого:
Вскоре поникнет курган, и мрамор, надписью гордый,
Рухнет. О сын мой, в тот день ты смерть испытаешь вторую.
{231} Итак, заманчива ли и бессмертна ли слава, которой способно повредить падение одного-единственного камня? Прибавь к этому гибель книг, в которых ваше имя записано вашей собственной или чужой рукою; пусть это забвение наступает позже, так как книги дольше хранят память, нежели гробницы, однако их гибель неизбежна вследствие бесчисленных напастей естественных и случайных, которым наравне со всем прочим подвержены и книги; да и помимо всего этого, книгам присущи и своего рода одряхление, и своего рода смертность, ибо - я хочу опровергнуть твое ребяческое заблуждение преимущественно твоими же словами
Смертным быть надлежит всему, что напрасным усильем
Смертная мысль создала,
Да что! я не устану донимать тебя твоими же стишками:
Когда же и книги умрут, в ту годину
Снова сам ты умрешь. Так и третья смерть неизбежна.
Теперь ты знаешь мое мнение о славе. Я изложил его многословнее, чем следовало для меня и для тебя, но короче, нежели требовало существо дела. Или, может быть, все это еще и теперь кажется тебе баснословным?
{232}
Франциск
Нисколько; твои слова подействовали на меня не так, как действует басня, а, напротив, родили во мне новое желание отказаться от моего старого желания. Ибо, хотя почти все это было мне уже раньше известно и я часто слышал это, ведь, как говорит наш Теренций, "нет слов, что прежде не были бы сказаны",однако и возвышенность слов, и порядок речи, и достоинство говорящего действуют сильно. Но я хотел бы услышать твое окончательное суждение об этом деле: приказываешь ли ты мне оставить все мои занятия жить без славы, или ты укажешь мне какой-нибудь средний путь?
Августин
Никогда я не посоветую тебе жить без славы, но снова и снова посоветую не предпочитать искания славы - добродетели. Ведь ты знаешь, что слава-как бы тень добродетели; и вот, подобно тому как ваше тело не может не бросать тени при палящем солнце, точно так же добродетель не может не порождать славы при повсюдном сиянии Бога. Поэтому, кто отказывается от истинной славы, очевидно, отказывается от самой добродетели, а если устранить добродетель, жизнь человека остается голою, вполне подобной жизни бессловесных животных и {233} готовой во всем следовать голосу похоти, которая есть единственная любовь зверей. Итак, вот закон, который ты должен соблюдать: люби добродетель и пренебрегай славой, а между тем, как сказано о М. Катоне, чем менее ты будешь добиваться славы, тем больше приобретешь ее. Не могу удержаться, чтобы и в этом случае не указать тебе на твое собственное свидетельство:
Славу гони, от славы беги: она не отстанет.
Узнаешь ли ты этот стишок? Он твой. Конечно, безумным показался бы человек, который среди белого дня стал бы до изнурения бегать под палящим солнцем, чтобы увидеть свою тень и показать ее другим; но нисколько не разумнее тот, кто среди зноя жизни до изнеможения бегает всюду с целью распространить свою славу на далекое расстояние. Пусть первый идет к своей цели,- ведь его тень следует за ним; и пусть этот стоит на месте, учась добродетели,- слава не минет его усилий.
Я разумею ту славу, которая сопутствует истинной добродетели; что же касается той, которую доставляют другие отличия тела или ума, каких людская суетность измыслила неисчислимое множество, то она даже не достойна имени славы. И потому ты, который, особенно в этом возрасте, так изнуряешь себя писанием книг,- позволь сказать тебе,- {234} ты глубоко заблуждаешься, ибо, забывая о собственных делах, ты всецело поглощен чужими, и таким образом, убаюкиваемый пустой надеждой на славу, не замечаешь, как проходит это краткое время жизни.
Франциск
Что же мне делать? Должен ли я оставить мои работы некончеными? Или разумнее будет ускорить их и, ежели Господь дозволит, отделать их вполне? Избавившись от этих забот, я свободнее двинусь к высшей цели, потому что я не могу равнодушно кинуть среди дороги дела, столь важного и так дорого стоившего мне.
Августин
Вижу, на какую ногу ты хромаешь. Ты предпочитаешь покинуть самого себя, нежели свои книжки. Тем не менее я исполню свой долг,- с каким успехом, это будет зависеть от тебя,- но, во всяком случае, исполню честно. Сбрось с себя тяжелые вьюки истории: подвиги римлян достаточно превознесены и их собственной славою, и дарованиями других писателей. Оставь Африку ее владельцам; ты не прибавишь славы ни своему Сципиону, ни себе; его невозможно возвысить больше, и ты окольной тропинкой карабкаешься вслед за ним.
Итак, откажись от {235} всего этого, верни себе наконец самого себя, и (я возвращаюсь к тому, с чего мы начали) начни размышлять о смерти, к которой ты неприметно и не сознавая того приближаешься; разорви завесы, рассей тьму и впери взор в нее; к ней одной своди все, что представится взору или мысли твоей; меняются небо, земля и моря,- на что может надеяться бренное животное человек? Без остановки, чередуясь, сменяются времена года, и ежели ты думаешь, что ты один можешь остаться неизменным - ты ошибаешься; ибо, как изящно говорит Флакк:
Скоро небесный ущерб восполнят луны; однажды
Мы угасаем навек.
Поэтому каждый раз, когда ты видишь смену весенних цветов летней жатвою, летнего зноя - осенней прохладою и сбора плодов - зимним снегом,- говори себе: "Все это проходит, но еще не раз вернется снова, я же уйду безвозвратно". Каждый раз, когда ты видишь, как тени гор вырастают при заходе солнца, говори себе: "Вот жизнь уходит, и тень смерти удлиняется; но это солнце завтра снова взойдет, для меня же этот день исчез безвозвратно". Кто может перечислить красоты ясной ночи? Она - удобнейшее время для тех, кто делает дурное, и вместе благодатнейшее для тех, кто совершает благое; {236} и вот, будь так же настороже, как начальник фригийского флота, ибо ты плывешь не по менее опасному морю, и так же, как он, вставай среди ночи, и
Все замечай светила, плывущие в небе безмолвном.
Видя, что они спешат к западу, знай, что тебя несет вместе с ними и что тебе не на кого надеяться, кто бы остановил твой заход, кроме Того, Кто сам недвижим и не знает заката. Точно так же, когда ты видишь, как те, кого ты еще недавно знал детьми, восходят по ступеням возрастов, то вспоминай, что в это же время ты спускаешься по другой тропинке, и тем быстрее, что по закону природы таково свойство всего тяжелого. Видя обветшалый дом, думай, прежде всего, о том, где те, чьи руки его строили; видя новый, вспоминай, где они будут вскоре. О том же думай при взгляде на дерево, с ветвей которого часто не собирает плодов тот, кто его посадил и холил, ибо на многих оправдался этот стих из "Георгик":
Позднею поздних потомков обымет дерево тенью.
Любуясь быстрым течением реки (не стану приводить тебе чужих стихов), помни всегда твой собственный стишок:
Нет реки, быстротечной валы катящей, чем время
Дни нашей жизни несет.
{237} Да не введут тебя в заблуждение многочисленность дней и искусственное деление на возрасты: вся жизнь человека, как бы она ни была продолжительна, подобна единому дню, и едва ли целому. Вспоминай часто одно уподобление Аристотеля, которое, как я заметил, тебе весьма нравится и которого ты никогда не мог прочитать или услышать без глубокого волнения; ты найдешь его в "Тускуланских беседах" Цицерона, где оно изложено более ясным слогом и более убедительно в следующих или совершенно подобных словах, так как у меня сейчас нет под рукою той книги. "У реки Гипаниса, которая со стороны Европы впадает в Понт, рождаются,- пишет Аристотель, - какие-то небольшие животные, которые живут один день. То из них, которое умирает при восходе солнца, умирает молодым, второе в полдень - взрослым, которое при заходе солнца, особенно в дни солнцестояния, то умирает старым.
Сравни с вечностью всю продолжительность нашей жизни,- не окажется ли она почти столь же короткой?" Так излагает Цицерон, и это суждение, на мой взгляд, так верно, что из уст философов оно уже давно распространилось в толпе, ибо разве ты не заметил, что даже среди грубых и невежественных людей вошло в обычай говорить при виде ребенка: "для него солнце всходит", при виде взрослого - "он {238} достиг полдня", или "девятого часа", при виде дряхлого старика - "он достиг вечера", или "заката"? Вот эти мысли, милый сын, призывай себе на память, и другие подобные им, какие встретятся; их, без сомнения, много, я же привел лишь те, которые сразу сами представились мне. И еще об одном умоляю тебя: смотри внимательно на гробницы умерших, особенно тех, кто жил вместе с тобою, помни, что тебе уготовано то же местопребывание и то же вечное жилище. "Мы все идем туда, это наш последний дом" - и ты, который теперь, гордясь последними днями цветущего возраста, попираешь других своей стопою, ты скоро сам будешь попираем.
