Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)

(142)

ней: "Один поворот ее головы, один звук ее голоса способен очаровать даже крокодила".

Мои отец, который в те годы был с ней знаком, рассказывал, что она страстно любила свое ремесло, судила о нем с умом и неустанно отыскивала новые, волнующие актерские приемы. В ту пору в театре увлекались реализмом довольно наивного толка. Если роль предписывала Женни умереть в какой-то пьесе от яда, она всякий раз перед спектаклем отправлялась в больницу -взглянуть на мучения тех, кто погибал от отравы. Борьбу человеческих чувств она изучала на самой себе. Служа искусству, она выказывала то же полное отсутствие щепетильности, которым отличался Бальзак, описавший в одном из своих романов собственные страсти и чувства любимой им женщины.

Вы, конечно, догадываетесь, что у девушки двадцати двух лет, ослепительно прекрасной и молниеносно завоевавшей громкую славу, должно было появиться множество поклонников. Приятели по театру, драматурги, банкиры -все пытались завоевать ее расположение. Она избрала банкира Анри Сталь. Не потому, что он был богат,--Женни жила вместе с родными и ни в чем йе нуждалась. А потому, что он, как и она, обладал редким обаянием, и главное -- предлагал ей законный брак. Вы, возможно, знаете, что брак этот состоялся не сразу,-- родители Сталя долго не давали своего согласия. Анри и Женни поженились лишь спустя три года, но вскоре разошлись--Женни с ее независимым характером не в силах была подчиниться семейному рабству. Но это уже другая история. А сейчас вернемся к Комеди Франсез, к дебюту нашей Женни и... к фиалкам.

Представьте себе артистическое фойе в тот самый вечер, когда Женни вновь появилась в "Принцессе Багдадской" Дюма-сына. Пьеса эта не лишена недостатков. И даже у меня, склонного восхищаться такими добротно сделанными пьесами, как "Полусвет", "Друг женщин", "Франсийон", капризы Дюма в "Чужестранке" и "Принцессе Багдадской" вызывают улыбку. Однако все, кто видел Женни в главной роли, писали, что она сумела создать правдоподобный образ. Мы часто говорим с ней о тех временах. Как ни странно, Женни сама верила тому, что играла. "В свои юные годы,--призналась она мне,--я рассуждала почти так же, как какая-ни

(143)

будь героиня Дюма-сына, и до чего же удивительно было играть на залитой светом сцене то, что зрело во мне, в самых тайниках моей души". Добавьте еще, что эта роль позволяла ей прибегнуть к эффектному приему: она распускала свои чудесные волосы, которые падали на прекрасные обнаженные плечи. Одним словом, Женни была великолепна.

В антракте, после овации, которую устроила ей публика, она вышла в артистическое фойе. Все тотчас столпились вокруг нее. Женни опустилась на диван, рядом с Анри Сталем. Она весело болтала с ним, вся во власти того радостного возбуждения, которое дает победа.

-- Ах, мой милый Анри!.. Вот я снова выплыла на поверхность! Наконец-то я дышу полной грудью... Вы сами видели, как я играла три дня назад... Правда, ведь я никуда не годилась?.. Фу! Мне казалось, что я барахтаюсь на самом дне. Я задыхалась. И вот наконец -- сегодняшний вечер. Сильный .рывок--и опять я на поверхности! Послушайте, Анри; а что, если я провалюсь в последнем акте? Что, если у меня недостанет сил доплыть до конца? О боже, боже!

Вошедший капельдинер вручил ей цветы.

-- От кого бы это? А, от Сен-Лу... От вашего соперника, Анри... Отнесите букет в мою уборную.

-- И еще письмо, мадемуазель,-- сказал капельдинер.

Распечатав послание, Женни звонко рассмеялась:

-- Записка от лицеиста. Он пишет, что они создали в лицее "Клуб поклонников Женни".

-- Весь "Жокей-клуб" ныне превратился в клуб ваших поклонников...

-- Меня больше трогают лицеисты... А это послание к тому же заканчивается стихами... Послушайте, дорогой мой...

Скромные строки: "Я вас люблю" -

Не судите и не отвергайте,

И бедного автора -- нежно молю -

Директору не выдавайте.

--Ну, разве не прелесть?

-- Вы ответите ему?

-- Конечно, нет. Таких писем я получаю ежедневно не меньше десятка... Если я начну на них отвечать, я

(144)

пропала... Но письма меня радуют... Эти шестнадцатилетние поклонники еще долго будут мне верны...

-- Как знать... В тридцать лет они уже будут нотариусами.

-- А почему бы нотариусам не быть моими поклонниками?

-- Вот еще просили вам передать, мадемуазель,-- сказал подошедший снова капельдинер.

И он протянул Женни букетик фиалок за два су.

-- О, как это мило, поглядите, Анри! А записки нет?

-- Нет, мадемуазель. Швейцар сказал мне, что фиалки принес какой-то студент Политехнической школы.

-- Дорогая,-- воскликнул Анри Сталь.-- Позвольте вас поздравить! Право, потрясти этих "икс-игреков" не так-то просто.

Женни глубоко вдохнула запах фиалок.

-- Какой дивный аромат! Только такие знаки внимания и радуют меня. Терпеть не могу солидную, довольную собой публику, ту, что является поглазеть, как я буду умирать, в полночь, точно так же, как в полдень спешит в Пале-Рояль -- послушать, как стреляет пушка.

-- Зрители -- садисты, -- ответил Анри Сталь.-- Они всегда такими были. Вспомните бои гладиаторов... Каким успехом пользовалась бы актриса, вздумавшая проглотить набор иголок!

Женни рассмеялась:

-- А если какая-нибудь актриса вздумала бы проглотить швейную машину, слава ее достигла бы апогея! Послышался возглас: "На сцену!" Женни встала:

-- Ну что ж, до скорого... Пойду глотать иголки!.. Вот так, по рассказу Женни, и началась вся эта история.

В следующую среду во время последнего антракта улыбающийся капельдинер снова принес Женни букетик фиалок.

-- Вот как! -- воскликнула она.-- Неужто опять тот же студент?

-- Да, мадемуазель.

-- А каков он из себя?

-- Не знаю, мадемуазель. Хотите, спрошу у швейцара?

-- Нет, не стоит, какая разница...

(145)

В среду на следующей неделе спектакля не было, но когда в четверг Женни пришла на репетицию, букетик фиалок, на сей раз немного увядший, уже лежал в ее уборной. Покидая театр, она заглянула в каморку швейцара.

-- Скажите-ка, Бернар, фиалки принес... все тот же молодой человек?

-- Да, мадемуазель... В третий раз.

-- А каков он из себя, этот студент?

-- Он славный мальчик, очень славный... Пожалуй, немного худощав, щеки у него впалые и глаза печальные, небольшие черные усики и лорнет... Лорнет и сабля на боку--это, конечно, смешно... Право, мадемуазель, юноша, видимо, влюблен не на шутку... Всякий раз он протягивает мне свои фиалки со словами: "Для мадемуазель Женни Сорбье" -- и заливается краской...

-- Отчего он всегда приходит по средам?

-- А вы разве не знаете, мадемуазель? В среду у студентов Политехнической школы нет занятий. В этот день они заполняют весь партер и галерку... Каждый приводит с собой барышню...

-- И у моего есть барышня?

-- Да, мадемуазель, да только это его сестра... Они так похожи друг на друга, просто диву даешься...

-- Бедный мальчик! Будь у меня сердце, Бернар, я бы попросила вас хоть разочек пропустить его за кулисы, чтобы он мог сам вручить мне свои фиалки.

-- Не советую, мадемуазель, никак не советую... Пока этих театральных воздыхателей почти не замечают, они не опасны. Они восхищаются актрисами издали, и это вполне их удовлетворяет... Но стоит показать им малейший знак внимания, как они сразу начнут докучать вам, и это становится ужасным... Протянешь им мизинец, они ладонь захватят... Протянешь ладонь--руку захватят. Смейтесь, смейтесь, мадемуазель, да только я-то знаю, как это бывает. Двадцать лет служу в этом театре! Уж сколько влюбленных барышень я повидал на своем веку в этой каморке... И свихнувшихся молодых людей... И стариков... Я всегда принимал цветы и записки, но никогда не пропускал никого из них наверх. Чего нельзя, того нельзя!

-- Вы правы, Бернар. Что ж, будем холодны, осмотрительны и жестоки!

(146)

-- Какая тут жестокость, мадемуазель, просто здравый смысл...

Прошли недели. Каждую среду Женни получала свой букетик фиалок за два су. Весь театр прослышал об этом. Однажды одна из актрис сказала Женни:

-- Видела я твоего студента... Он очарователен, такая романтическая внешность...' Прямо создан, чтобы играть в "Подсвечнике" или "Любовью не шутят".

-- Откуда ты знаешь, что это мой студент?

-- Я случайно заглянула к швейцару в ту самую минуту, когда он принес цветы и робко попросил: "Пожалуйста, передайте мадемуазель Женни Сорбье..." Это была трогательная картина. Видно, юноша умен и не хотел казаться смешным, но все же он не мог скрыть волнения... Я даже на минуту пожалела, что он не мне носит фиалки, уж я отблагодарила бы его и утешила... Заметь, он ничего не просил, даже не добивался разрешения увидеть тебя... Но будь я на твоем месте...

-- Ты бы приняла его?

-- Конечно, и уделила бы ему несколько минут. Ведь он так давно ходит сюда. К тому же и каникулы подоспели. Ты уедешь, так что нечего опасаться, что он начнет тебе досаждать...

-- Ты права,--сказала Женни.--Сущее безумие пренебрегать поклонниками, когда они молоды и им нет числа, а потом гоняться за ними спустя тридцать лет, когда их останется совсем немного и все они обзаведутся лысиной...