Эрих Ремарк - Возвращение
- И ребенок умер. - Юлиус подергивает своими искривленными плечами, словно его лихорадит. - Да, Эрнст, и Шефлер умер. Слышал?
Я отрицательно качаю головой.
- А с ним что случилось?
Ведекамп закуривает трубку:
- Он ведь в семнадцатом был ранен в голову, так? Тогда все это великолепно зажило. А месяца полтора назад у него вдруг начались такие отчаянные боли, что он головой об стенку бился. Мы вчетвером едва с ним сладили, отвезли в больницу. Воспаление там какое-то нашли или что-то в этом роде. На следующий день кончился.
Юлиус подносит спичку к погасшей трубке:
- А жене его даже и пенсию не хотят платить...
- Ну, а как Герхард Поль? - продолжаю я расспрашивать.
- Ему не на что было приехать. Фасбендеру и Фриче - тоже. Без работы сидят. Даже на жратву не хватает. А им очень хотелось поехать, беднягам.
Зал тем временем заполняется. Пришло много наших товарищей по роте, но странно: настроение почему-то не поднимается. А между тем мы давно с радостным нетерпением ждали этой встречи. Мы надеялись, что она освободит нас от какого-то чувства неуверенности и гнета, что она поможет нам разрешить наши недоумения. Возможно, что во всем виноваты штатские костюмы, вкрапленные то тут, то там в гущу солдатских курток, возможно, что клиньями уже втесались между нами разные профессии, семья, социальное неравенство, - так или иначе, а товарищеской спайки, прежней, настоящей, больше нет.
Роли переменились. Вот сидит Боссе, ротный шут. На фронте был общим посмешищем, всегда строил из себя дурачка. Ходил вечно грязный и оборванный и не раз попадал у нас под насос. А теперь на нем безупречный шевиотовый костюм, жемчужная булавка в галстуке и щегольские гетры. Это зажиточный человек, к слову которого прислушиваются... А рядом - Адольф Бетке, который на фронте был на две головы выше Боссе, и тот бывал счастлив, если Бетке вообще с ним заговаривал. Теперь же Бетке лишь бедный маленький сапожник с крохотным крестьянским хозяйством. На Людвиге Брайере вместо лейтенантской формы потертый гимназический мундир, из которого он вырос, и сдвинувшийся набок вязаный школьный галстучек. А бывший денщик Людвига покровительственно похлопывает его по плечу, - он опять владелец крупной мастерской по установке клозетов, контора его - на бойкой торговой улице, в самом центре города. У Валентина под рваной и незастегнутой солдатской курткой синий в белую полоску свитер; вид самого настоящего бродяги. А что это был за солдат! Леддерхозе, гнусная морда, - до чего важно он, попыхивая английской сигаретой, развалился на стуле в своей ермолке и желтом канареечном. плаще! Как все перевернулось!
Но это было бы еще сносно. Плохо то, что и тон стал совсем другим. И всему виной эти штатские костюмы. Люди, которые прежде пискнуть не осмеливались, говорят теперь начальственным басом. Те, что в хороших костюмах, усвоили себе какой-то покровительственный тон, а кто победнее как-то притих. Преподаватель гимназии, бывший на фронте унтер-офицером, да вдобавок плохим, с видом превосходства осведомляется у Людвига и Карла, как у них обстоит дело с выпускным экзаменом. Людвигу следовало бы вылить ему за это его же кружку пива за воротник. К счастью, Карл говорит что-то весьма пренебрежительное насчет экзаменов и образования вообще, превознося зато коммерцию и торговлю.
Я чувствую, что сейчас заболею от всей этой болтовни. Лучше бы нам совсем не встречаться: сохранили бы, по крайней мере, хорошие воспоминания. Напрасно я стараюсь представить себе этих людей в замызганных, заскорузлых шинелях, а ресторан Конерсмана - трактиром в прифронтовой полосе. Мне это не удается. Факты сильнее. Чуждое побеждает. Все, что связывало нас, потеряло силу, распалось на мелкие индивидуальные интересишки. Порой как будто и мелькнет что-то от прошлого, когда на всех нас была одинаковая одежда, но мелькнет уже неясно, смутно. Вот передо мной мои боевые товарищи, но они уже и не товарищи, и оттого так грустно. Война все разрушила, но в солдатскую дружбу мы верили. А теперь видим: чего не сделала смерть, то довершает жизнь, - она разлучает нас.
Но мы не хотим верить этому. Усаживаемся за один столик: Людвиг, Альберт, Карл, Адольф, Валентин, Вилли. Настроение подавленное.
- Давайте хоть мы-то будем крепко держаться друг друга, - говорит Альберт, обводя взглядом просторный зал.
Мы горячо откликаемся на слова Альберта и рукопожатиями скрепляем обещание, а в это время в другом конце зала происходит такое же объединение хороших костюмов. Мы не принимаем намечающегося здесь нового порядка отношений. Мы кладем в основу то, что другие отвергают.
- Руку, Адольф! Давай, старина! - обращаюсь я к Бетке.
Он улыбается, впервые за долгое время, и кладет свою лапищу на наши руки.
Некоторое время мы еще сидим своей компанией. Только Адольф Бетке ушел. У него был плохой вид. Я решаю непременно навестить его в ближайшие же дни.
Появляется кельнер и о чем-то шепчется с Тьяденом. Тот отмахивается:
- Дамам здесь делать нечего.
Мы с удивлением смотрим на него. На лице у него самодовольная улыбка. Кельнер возвращается. За ним быстрой походкой входит цветущая девушка. Тьяден сконфужен. Мы усмехаемся. Но Тьяден не теряется. Он делает широкий жест и представляет:
- Моя невеста.
На этом" он ставит точку. Дальнейшие заботы сразу берет на себя Вилли. Он представляет невесте Тьядена всех нас, начиная с Людвига и кончая собой. Затем приглашает гостью присесть. Она садится. Вилли садится рядом и кладет руку на спинку ее стула.
- Так ваш папаша владелец знаменитого магазина конского мяса на Новом канале? - завязывает он разговор.
Девушка молча кивает. Вилли придвигается ближе. Тьяден не обращает на это никакого внимания. Он невозмутимо прихлебывает свое пиво. От остроумных и проникновенных речей Вилли девушка быстро тает.
- Мне так хотелось познакомиться с вами, - щебечет она. - Котик так много рассказывал мне о вас, но сколько я ни просила привести вас, он всегда отказывался.
- Что? - Вилли бросает на Тьядена уничтожающие взгляды. - Привести нас? Да мы с удовольствием придем; право, с превеликим удовольствием. А он, мошенник, и словечком не обмолвился.
Тьяден несколько обеспокоен. Козоле в свою очередь наклоняется к девушке:
- Так он часто говорил вам о нас, ваш котик? А что, собственно, он рассказывал?
- Нам пора идти, Марихен, - перебивает его Тьяден и встает.
Козоле силой усаживает его на место:
- Посиди, котик. Что же он рассказывал вам, фройляйн?
Марихен - само доверие. Она кокетливо поглядывает на Вилли.
- Вы ведь господин Хомайер? - Вилли раскланивается перед колбасным магазином. - Так это, значит, вас он спасал? - болтает она. Тьяден начинает ерзать на своем стуле, точно он сидит на муравьиной куче. Неужели вы успели забыть?
Вилли щупает себе голову:
- У меня, знаете ли, была после этого контузия, а это ведь страшно действует на память. Я, к сожалению, многое забыл.
- Спас? - затаив дыхание, переспрашивает Козоле.
- Марихен, я пошел! Ты идешь или остаешься? - говорит Тьяден.
Козоле крепко держит его.
- Он такой скромный, - хихикает Марихен и при этом вся сияет, - а ведь он один убил трех негров, когда они топорами собирались зарубить господина Хомайера. Одного - кулаком...
- Кулаком, - глухо повторяет Козоле.
- Остальных - их же собственными топорами. И после этого он на себе принес вас обратно. - Марихен взглядом оценивает сто девяносто сантиметров роста Вилли и энергично кивает своему жениху: - Не стесняйся, котик, отчего бы когда-нибудь и не вспомнить о твоем подвиге.
- В самом деле, - поддакивает Козоле, - отчего бы когда-нибудь и не вспомнить...
С минуту Вилли задумчиво смотрит Марихен в глаза:
- Да, он замечательный человек... - И он кивает Тьядену: - А ну-ка, выйдем на минутку.
Тьяден нерешительно встает. Но Вилли ничего дурного не имеет в виду. Через некоторое время они, рука об руку, возвращаются обратно. Вилли наклоняется к Марихен:
- Итак, решено, завтра вечером я у вас в гостях. Ведь я должен еще отблагодарить вашего жениха за то, что он спас меня от негров. Но и я однажды спас его, был такой случай.
- Неужели? - удивленно протягивает Марихен.
- Когда-нибудь он, может быть, вам об этом расскажет.
Вилли ухмыляется. Облегченно вздохнув, Тьяден отчаливает вместе со своей Марихен.
- Дело в том, что у них завтра убой, - начинает Вилли, но его никто не слушает. Мы слишком долго сдерживались и теперь ржем, как целая конюшня голодных лошадей. Фердинанда едва не рвет от хохота. Только через некоторое время Вилли удается наконец рассказать нам, какие выгодные условия выговорил он у Тьядена на получение конской колбасы.
- Малый теперь в моих руках, - говорит он с самодовольной улыбкой.
5
Я целый день сидел дома, пытаясь взяться за какую-нибудь работу. Но из этого так-таки ничего не вышло, и вот уже целый час я бесцельно брожу по улицам. Прохожу мимо "Голландии". "Голландия" - третий ресторан с подачей спиртных напитков, открытый за последние три недели. Точно мухоморы, на каждом шагу вырастают среди серых фасадов домов эти заведения со своими ярко раскрашенными вывесками. "Голландия" - самое большое и изысканное из них.
