Мария Романушко - Там, где всегда ветер
Так что два маленьких уникальных города – Вольногорск и Звёздный – были, как два брата. Они и родились почти одновременно: на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов двадцатого века.
Плюс музыкальная школа
Итак, начался новый учебный год, и я пошла в музыкальную школу. Аккордеон для меня оказался о-о-очень тяжёлый, – в нём двенадцать килограмм, носить его из-за сколиоза мне нельзя. Бабушка сшила удобный чехол, чтобы можно было носить аккордеон на спине, как рюкзак. Но я стесняюсь носить аккордеон в чехле и теперь у нас с бабушкой ещё один повод для конфликтов: она велит носить аккордеон в чехле, а я ношу его в футляре. Бабушка уверяет, что я буквально на глазах делаюсь всё кривее и кривее, что у меня скоро будет горб на спине, ну и так далее… Мне кажется, она преувеличивает. Но нажить горб мне совершенно не хочется.
Я пообещала носить аккордеон в левой руке: может, так я стану ровнее, если буду регулярно кривить себя в другую сторону.
У меня милая учительница, её зовут Римма Петровна. Ей очень идёт её редкое имя, его хочется произносить длинно, нараспев: Римммааа… У Риммы Петровны бледное лицо, рыжеватые кудряшки и нежный, певучий голос. Если бы Римму Петровну одеть в старинное платье, – то казалось бы, что она сошла с какой-то средневековой картины.
Римма Петровна меня хвалит, говорит, что у меня хорошие руки, гибкие пальцы. Ещё она хвалит мой аккордеон за богатое звучание. В моём репертуаре уже есть «Светлана» Хренникова, я играю её с большим наслаждением – и в школе, и дома. И «Полюшко-поле» Блантера, замечательная песня гражданской войны, тревожная и грустная. Так что уже есть, с чем выходить на бульвар Монпарнас! Ещё бы приобрести чёрную шляпу с широкими полями…
Любимое время года
Осень, осень… Моё любимое время года.
Осенью меня не удержишь дома, особенно в дождь…
Бабушка кричит мне вдогонку:
– Ты же промокнешь!
– Я и хочу промокнуть!
Клавесин в степи
Однажды Римма Петровна пригласила меня на урок к себе домой. И я увидела чудо, которого никогда до того не видела – клавесин! Маленький, как будто игрушечный инструмент.
– Старинный… – с нежностью сказала Римма Петровна своим певучим голосом. – Мне от прабабушки достался. Семейная реликвия. Вожу его повсюду с собой – никогда не расстанусь!
Она присела к клавесину на изящный стульчик, откинула со лба рыжеватые кудряшки и заиграла Моцарта… Своими бледными пальцами с прозрачными ноготками. Римма из средних веков. И я как будто оказалась в другой эпохе, в далёком восемнадцатом веке…
Я слушала дивные, сказочные звуки и смотрела в окно, а окно выходило в степь – чёрную, непролазную степь до горизонта, поливаемую осенним дождём…
Это было волшебно и незабываемо!… Моцарт, на клавесине, посреди чёрной, мокрой степи…
Удивительная экскурсия
Как-то в воскресение Фёдор водил меня на экскурсию. На бескрайнюю стройплощадку за городом, где возводится комбинат-гигант.
Была осень, сырой пасмурный день, мрачно нависшее небо и, как всегда, забивающий дыхание ветер… ветер… ветер… Под низким свинцовым небом, почти упираясь в него, высилось множество железных конструкций, в этих конструкциях было что-то космическое, инопланетное, это было страшно и красиво одновременно. Одним словом – величественно!
Фёдор мне про всё рассказывал, про разные цеха: где и что будет происходить, когда это всё достроится. А кое-что уже работало (это называлось «первая очередь», и о том, что уже пущена первая очередь нашего комбината, об этом даже сообщал «Голос Америки» – такое секретное радио, кто-то из вольногорцев его слушает, и на следующий же день новости, которые сообщил «Голос Америки», распространяются по всему городу).
Фёдор говорил про то, что продукция комбината очень нужна для строительства ракет, и всё это очень волновало меня, особенно про ракеты. Образ гигантской ракеты как будто витал здесь – незримый, но при этом очень явственный. Мне казалось, что все эти конструкции – это исполинские железные руки, которые нежно поддерживают РАКЕТУ, которая, продырявив головой серое скучное небо, нацелилась в бездонный сверкающий КОСМОС…
Мы забирались на какую-то верхотуру, по каким-то узким крутым лестницам, в железных лабиринтах завывал ветер, здесь его было ещё больше, чем внизу, и характер у него был другой – совсем дикий, как у зверя, было даже жутковато, но я не подавала вида. Меня распирало от восторга. Это было какое-то иное измерение жизни – и меня сюда допустили!
– Не страшно? – спрашивал Фёдор.
– Нисколечко! – отвечала я.
– Ну, ты молодец! – говорил он, и меня распирало от восторга ещё больше.
Рабочие везде радостно приветствовали его – главного инженера треста, и мне было приятно, что его все так любят и уважают, это было видно, а он обо мне говорил рабочим: «Моя старшая дочь!» Он ещё никогда так обо мне не говорил. И мне показалось, что это – начало каких-то новых отношений, и тихая радость заиграла в сердце… Неужели я для него что-то значу? И, может быть, он даже немножко любит меня?…
* * *Через несколько дней. На правах бывалого человека, я повела на комбинат ребят, человек пять из нашего класса. Но мы не дошли до комбината, мы заблудились на стройплощадке, среди вагончиков, заборов, котлованов и упёрлись в какую-то грязную лужу. Обходить её не хотелось, уж больно она была широка, я бодро ступила в эту жижу – и пошла… И тут же ноги стало засасывать! Как будто кто-то схватил меня за пятки и с силой потащил вниз… Отвратительное ощущение. Так вот как люди тонут в болоте, пронеслась в мозгу удивлённая мысль. Выдёргивая ноги как из клейстера, рванулась обратно. Можно сказать, что от страха я тогда пережила состояние левитации. Помню, помню это фантастическое ощущение – отсутствие собственной тяжести! Ну, конечно, подумала я в ту секунду парения, восхитительного полёта над цементной ямой, бабушка меня называет «щепкой», а щепки же не тонут!!!
…И вот я уже на твёрдом берегу.
Тут-то нас и застукал охранник и погнал восвояси.
– И где ж это ты так угваздалась?! – всплеснула бабушка руками, когда я вошла в дом в своих цементных «сапожках». – Где это тебя носило, горе моё луковое?
– Да так, гуляли с ребятами, попали в грязь, – уклончиво сказала я.
– Грязь-то какая-то странная, непонятного цвета, – подозрительно сказала бабушка. – Что-то ты тут скрываешь…
– Грязь как грязь, бабушка.
Вечером пришёл с работы Фёдор и – прямо с порога:
– Ну что, чуть в цементной яме не утонула?!
Как же быстро в этой жизни тайное становится явным, испуганно подумала я.
– Радуйся, что легко отделалась. И чтоб этой самодеятельности у меня больше не было!!! – грозно сказал Фёдор, и я вся съёжилась под его тяжёлым взглядом.
Я подумала, что если бы это был папа Серёжа, я бы обняла его за шею и сказала бы: «Ну, папочка, ну, не сердись, пожалуйста! Ты же понимаешь, так хотелось показать ребятам всю эту красоту!» И он бы засмеялся ласково, и инцидент был бы исчерпан.
Но Фёдору так сказать я почему-то не могла. Тем более, обнять его за шею. Это было выше моих сил. И то хорошее, тёплое, что промелькнуло между нами в воскресенье – там, на железной верхотуре – лопнуло, как мыльный пузырь…
Я опять боялась его, а он опять меня не любил.
* * *И всё же я была благодарна Фёдору за удивительную экскурсию. Это ни с чем нельзя было сравнить – то, что я пережила там, где невидимо парит нацеленная в космос прекрасная РАКЕТА…
Я почувствовала свою причастность к ГЛАВНОМУ, что происходит в этой продутой ветрами степи… И чувство значительности происходящего долго не покидало меня.
Пожалуй, это чувство не покидало меня все годы, что мы прожили в Вольногорске.
Людочка
Людочка Савельева. Она живёт по соседству с Анями, а значит, и по соседству со мной. Людочка, как только пришла в наш класс, сразу влилась в нашу компанию. Маленькая девочка с золотыми косичками и карими, прямо шоколадными, глазами, такими тёплыми и ласковыми. А ресницы вокруг глаз густые-густые, чёрные и пушистые. Людочка похожа на золотистую бабочку-шоколадницу.
А ещё Людочка похожа на волшебную шкатулку, внутри которой живёт настоящее сокровище – чистый и звонкий родниковый голос. Вообще у нас очень певучий класс, девчонки просто обожают петь, стоит собраться всем вместе – тут же и запели… У многих хорошие голоса, но с Людочкиным не сравнить.
У Людочки голос не просто хороший – волшебный! Когда она поёт «Соловья» Алябьева – кажется, что это сам соловей и поёт! Просто мурашки по коже бегут, так здорово. Даже невероятным кажется, как в такой маленькой девочке помещается такой сильный голос. Все прочат Людочке большое певческое будущее. А пока у неё – большое певческое настоящее: она выступает на всех школьных концертах. А Аня-большая ей аккомпанирует.
