Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией
Писатель явно акцентирует полную беспомощность и неосведомленность Амелии во всех общественных вопросах. Трудно читать, например, без улыбки, как Амелия боится репрессий из-за того, что ее мать когда-то, лет двадцать тому назад, любила бежавшего от революции за рубеж русско! о офицера Головина. Нам-то смешно это читать, но ведь фашистская пропаганда всерьез внушала немцам, будто в Советском Союзе, например, музыка немецких композиторов-Бетховена и Вагнера "запрещена к исполнению", и многие этому верили.
А это ведь лишь одна - и еще не самая вредная-из множества небылиц, которыми запугивала немцев геббельсовская пропаганда, особенно усилившаяся к концу войны и нередко влиявшая даже на тех, кто далеко не во всем ей доверял. Итак, даже обаятельная умница Амелия все-таки не может до конца освободиться oт того дурмана, которым обволакивали ее сознание. И в этом.
если употребить термин немецкой эстетики XIX века. заключается ее невольная "трагическая вина".
Гибель Амелии сгановится в повести своего рода катарсисом: теперь быстро разоблачена двойная игра Доната. Но и сам Юрген Зибуш. как ни потрясен он гибелью своей возлюбленной, все же чувствует, что и он был на неверном пути. Конни давно уже советовал ему взяться за ум: автор дает нам понять, что и тугодум Юрген больше не будет пешкой в чужой игре и сумеет сделать точный и правильный выбор.
5
Зададимся теперь вопросом: в чем же смысл книги? Чем внимательнее размышляешь, тем больше приходишь к выводу.
что подлинный смысл повести куда более сложен и емок. чем довольно элементарная ее фабульная канва. Глухая деревушка оказывается к концу повести вовлеченной в стремительный поток времени: новые люди-в этом смысле наиболее ярок и характерен антифашист Конни -неустанно заботятся о том. чтобы положить конец прежней несправедливое! и и сонному, летар! ическому существованию. Хронологические рамки книги (действие завершается весной 1945 года) позволяют нам увидеть лишь начало этих перемен, но легко догадаться, что на этом дело не остановится и перемены эти, безусловно, будут благотворными.
Однако Вогацкий написал книгу, которую, по сути дела, можно назвать лирической повестью. Изображение социальной нови-в ее полном объеме не является здесь задачей писателя, который четко намечает лишь главную тенденцию истории.
ее направление, но не прослеживает конкретный ход событий, как бы передоверяя многое читательскому воображению. При этом автор и здесь проявляет уместный художественный такт и осторожность. Много лет спустя Юрген Зибуш вновь ненадолго приезжает в Хоснгёрзе (мучительные воспоминания об Амелии заставили его скоро покинуть родные места). Этот приезд для другою писателя был бы удобным поводом изобразить на месте старых лачуг Хоенгёрзе цветущий кооператив с опрятными коттеджами. а заодно и словоохотливых крестьян или крестьянок, которые поделятся своими успехами. К чести Вогацкого, он воздержался от подобною, слишком уж лежащего на поверхносги сюжетного хода.
Герой романа приехал в Хоснгсрзс потому, что дорожит памятью о своей первой любви. Автор ограничился лишь одним характерным штрихом: по деревенской улице бредет долговязый старик с тупым, осоловелым видом и катит перед собой тачку с ботвой, а над ним посмеиваются ребятишки. Это некода всесильный управляющий Донат, фактический хозяин графского имения и. безусловно, один из виновников гибели Амелии, ныне потерпевший полное крушение, давно опустившийся и ставший чем-то вроде деревенского дурачка. А вот сам Юрген Зибуш, сын батрачки, нашел свое настоящее место в жизни и теперь ни от кого не зависит, никому не кланяется.
По все же главное в повести-это история "воспитания чувств" Юргена Зибуша. Амелпи давно нет. она давно похоронена, но в памяти Юргена она жива и сегодня. Первая любовь не только многое определила в самосознании героя-она навсегда перевернула его душу. ускорила его возмужание.
Герой давно уже повзрослел, яснее и зорче видит мир и знает свое место в нем, но свет первой любви продолжает ему светить попрежнему. И это особое обаяние первой влюбленности передано в повести без нажима, без какой-либо патетики, но достаточно точно и правдиво. И нам кажется, что читатель закроет эту книгу со светлым чувством. вспомнит о чем-то своем, заветном.
А это "узнавание себя" в произведении искусства является верным знаком того. что писатель затронул какую-то струну в нашем сердце и. стало быть, книга прочитана недаром.
Г. Ратгауз
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Все хорошие люди, по мере своего развития, видят, что им приходится играть в мире двойную роль: действительную и идеальную; в этом чувстве надо искать основу всякою благородства...
Гете. Поэзия и правдa.
Перевод Н. Холодковского
1
Если кому интересно знать правду, я сразу скажу:
Не тот я человек, которого все знают. То есть который уже в ту пору во всем разбирался. Я не из таких. Меня с кем-то путают.
И скорее всего... да, скорее всего, с Ахимом Хильнером.
Я тот. над которым все смеялись, правдаправда... Потому что я дольше всех не понимал, что к чему. Ведь я даже проник в замок в поисках "золота и серебра", то есть действовал явно в интересах противной стороны, как мы сказали бы сегодня. Я тот самый "похититель драгоценностей из Хоенгёрзе" в свое время вы, может, слышали?..
Я был влюблен. Война шла к концу, а моя любовь только-только начиналась.
Я вел как бы двойную жизнь.
Она засела у меня занозой в сердце, та давняя история, потому что потом ее постарались поскорее замазать и забыть. Мол, ради моей же пользы.
С той поры я прожил целую жизнь и многое сам понял. Но держал это при себе.
И о том, что Конни из правительства земли [Административное деление на земли (Саксония, Тюрингия и др.) было упразднено в ГДР в 1952 году. Прим. ред.] участвовал в той истории, тоже никому не сказал.
Пока не попал недавно в деревню Хоенгёрзе.
Подхожу к нашему пруду и, потрясенный, сам себя спрашиваю: Разве он был раньше такой жалкой лужей?
Вдруг все былое вновь всплывает- из-под камней берега и полусгнивших бревен, валяющихся вокруг. Я обвожу затуманенными глазами окрест, что-то смутно ощущаю, что-то вижу...
Это была-я должен прямо сказать-моя самая большая любовь, и я с радостью погиб бы ради нее, если бы мне не помешали.
2
Сперва все было тихо.
Поскольку днем все еще порядком припекало, я прямо в семь утра погнал стадо на холм Петерсберг. Когда мы туда добрались, роса с клеверной отавы уже испарилась, и овцам можно было попастись.
Воздух был чист и свеж. Каро, моя овчарка, знала здесь каждый куст, и я мог все утро позевывать и наслаждаться бездельем.
Потом я перегоню стадо к канаве, в тень кустов бузины, а сам усядусь на землю, подстелив плащ, и вздремну; заев сон куском хлеба с топленым салом, я стану глядеть на далекий склон холма, поросший лиственничным лесом, - в это время года лес всегда окутан легкой голубоватой дымкой.
Потом, ближе к полудню, я примусь считать самолеты в небе и съем второй кусок хлеба с салом. Вчера я насчитал сто восемь самолетов.
И пока я, перейдя через шоссе, спускался к полям в низине, где овцы обычно объедали траву на дорогах, бомбардировщики успевали уже долететь до Берлина. Если ветер дул с северо-востока, сюда глухо доносился далекий грохот разрывов. То есть вполне спокойная жизнь-и так уже много дней.
Я не был настоящим пастухом. Просто до сих пор никто не мешал мне выгонять овец на пастбище, а у меня самого не было пока никаких других планов, вот я и выгонял их каждое утро.
Может, я так и состарился бы за этим занятием и превратился бы в этакого добродушного старичка с лицом темным и сморщенным, как кора деревьев, и горошинами глаз в сетке морщин, если бы не появилась она.
Стояло прохладное сентябрьское утро.
Утро сентября 1944 года. Яркое пятно замелькало в поле, и Каро, мой пес, первый ее заметил. Признаюсь, я ее сразу узнал.
Уже по белому платью в синий горошек...
С этого и начались события, так круто переломившие мою жизнь...
Мне и раньше часто доводилось видеть, как она носится по лугам; но тогда она веселилась, вспугивая и гоняя зайцев. А сегодня она бежала так, словно за ней гнались, - никуда не сворачивая, прямо на нас. Каро беспокойно заерзал и тихонько заскулил, то и дело поглядывая на меня.
- Место! - приказал я ему и спрятался за кустами.
Она была дочерью фон Камеке, владельца поместья, то есть полей пшеницы, посевов клевера, лиственничного леса, овец и многого другого.
Звали ее Амелия.
Все знали, что в господском доме ее называли не иначе как Солнышко. Каждое утро ей давали пол-литра парного молока от коровы № 19 по кличке Марта, родом из Дании. В Хоенгёрзе поговаривали, что девочка прочла кучу умных книг и от этого немного свихнулась. Она еще ребенком, говорят, задавала людям странные вопросы - ну такие, которые себе, пожалуй, тоже подчас задашь, но уж ни за что не выскажешь вслух. Например, нашего соседа, отца четверых детей, водившего трактор "Ланц-Бульдог", она спросила как-то в сарае для машин:
