Игорь Буторин - Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний
— Где ступил сапог солдата, — поддержал откровения мишка. — Там десять лет ничего расти не сможет — дембельская народная мудрость.
— Ага. А Лешка, тоже молодец, начал засматриваться сначала на цареву дочку, а апосля того, как случился с ней, так и на царицу позариться не преминул. А Илюху, так того вообще, легче убить, чем прокормить. Жрет то он не только анаболики. Такое, как он, национальное достояние своим неуемным аппетитом может разорить любую процветающую державу, даже с самой устойчивой экономикой. Вот царь и принял судьбоносное решение, назначил Илюшу прапорщиком пограничных войск. Вручил ему именную булаву, ну а нас произвел в боевые единицы его погранотряда.
— Теперь Илюха, очень вери импотэнт, — решил поумничать Попович.
— Я тебе Лешка, за то, что дразнишься импотентом, башку когда-нибудь именной булавой прошибу! — добродушно парировал Илья.
Алеша, продолжая обрабатывать ногти пилкой, заметил, что «импотэнт», никакого отношения к его Ильюшиной половой слабости не имеет, и в переводе с аглицкого означает «очень важный».
— Вот сколько лет ты, Илюша, пограничишь, а так ни одного иностранного языка не изучил, — резюмировал богатырь-любовник. — Бестолочь, ты. Это же надо, каким чувством юмора обладать, чтобы тебя из-за фамилии к хазарскому племени отнести. Ведь среди хазар таких тугодумов отродясь не бывало. Хотя, быть может, и в хазарской семье не без урода…
— А позвольте поинтересоваться, — не унимался Зигмунд, которому явно импонировал разговорчивый сержант погранвойск Добрыня Никитич. — А почему вашего отряда не было, когда крымский хан войною пошел?
— Ты понимаешь, косматый, тут какая коллизия приключается. Мы же, как Мельмот-скиталец, хотя, глядя на Илюшу и его фамилию, уместнее было бы сравнить нас с Вечным жидом — все время в движении. А басурмане, они же только с виду лоховитые, а на самом деле с мозгами у них все в полном порядке. Вот пока мы на Севере грозим шведу, они, падлы, нас с юга жмут.
— Так бросили бы кулачищами махать да материться на остров Буян и прямиком бы на юг, хану задницу надирать.
— Не-ет, брат. Нельзя нам через державу сломя голову нестися. Ежелив наших коней да в полный аллюр пустить, да еще и наискосок через державу, а не по рву пограничному, то все, пиши — пропало, отечество. Все сметем на своем пути, потому как ворога не любим и в войне мы очень азартные, причем считаем, что в баталии все методы хороши. Но от такого массированного наступления, ясное дело, пострадает не одна пара-тройка русских городов. Потому как в наступлении, мы не останавливаемся перед преградами, а мужественно их преодолеваем, то есть, на пролом значиться прём. Было дело, даже мальчишка немецкий нашу тактику изучал, все в тетрадочку записывал, но потом в свое отечество умотал. Гудерианом мальца звали. Обещал вернуться, но, что-то не нравится мне его намерения. Но царь-батюшка разумеет все по-своему, он ведь экономист и привык все считать на логарифмической линейке. Так вот от нашего такого напора, по его ведомости получается, гораздо больший урон, чем от локальных конфликтов. А ведь мы, если бы разогнались от северного моря-океяна, то уже бы через месяц в Индийском безбрежном море сапоги мыли, да персиянок щупали.
— А что, хорошо там, в Индиях-то? — вдруг заинтересовался беседой Афоня.
— А кто ее знает? Мы там не бывали, не дает царь-батюшка плечо развернуть, да форсаж включить. Вот и крутим вдоль границы эту карусель. Надоело. А ты, куда медведЯ повез?
— Да, я до Дербента. У меня круиз с дегустацией в тех краях, все согласно турпутевки. А медведь, это типа товарищ и совесть моя косолапая.
— Слушай, привези мне дагестанского коньячку, — загоношился Добрыня.
— А мне шемаханскую девицу, — подхватил Попович. — Если окажется, хороша собой, может и женюсь на неруси, остепенюся, детей чернявеньких нарожаю цельный взвод…
— А мне, цветочек аленький, — сказал сентиментальный Илья Муромец и густо покраснел. — Для гербария надо.
— Не, мужики, давайте на берегу договоримся. Ну, пойла ихнего дербентского положим мне не трудно прихватить в качестве сувенира. Цветочек аленький с какой-нибудь клумбы для Муромца сорвать тоже большого труда не составит. А вот бабу эту шемаханскую, извините, как я ее силком через все кордоны гнать буду?
Но Алеша, даром, что поповий сын, айда канючить. Одним словом, сошлись на том, что девицу Афоня должен будет выменять по бартерной сделке на жеребца, что от кобылы Алешкиной. На том и порешили.
На жеребчике, во избежание проблем с таможней, краской написали «карго» и распрощались по-дружески. Илья даже всплакнул скупой мужской слезой. Правда, истерику закатывать не стал и в вой не пустился, видать постеснялся боевых единиц своего погранотряда, сентиментальный он.
А та скупая слеза, запутавшись в бороде богатыря, еще долго блестела на солнце, и блики эти не одну версту маячили Афоне с Зигмундом, бодро удалявшимся на быстрых волнах Волги-матушки в южном направлении.
Друзья степей калмыки
Ближе к Каспию Волга разлилась немеренно. Путешественники набраконьерили осетров, наелись икры и прочих растягаев и пирожков с визигой. У какого-то крестьянина отобрали тонну арбузов. В общем, шли весело и не скучали, безобразили в меру и по-черному не куражились. Зигмунд от жаркого южного климата сильно маялся, и постоянно обливался забортной водой. Афоня бражничал с караванными купцами и блевал в реку, так как в жару безвозвратно потреблять крепкие напитки не совсем комильфо, даже и для закаленного в тверских кабаках организма.
Тем временем по левому берегу изредка проносилась конница степняков. Калмыкские кавалеристы грязно матерились, метали стрелы, открыто гадили в воду и не скупились на другие обидные жесты в адрес путешественников.
Из этих наблюдений Зигмунд сделал вывод, что калмыки народ дикий и неинтеллигентный. И, если им даже Тамерлан не смог мозги вправить, то из этой тупиковой национальной проблемы остается, лишь один выход — научить их играть в шахматы или попытаться создать в степях второй Объединенный буддистский эмират — богатый и беспечный. Что, по слухам, их предводитель Илюмжин и пытался сделать, объявив калмыкские степи шахматным пупом земного шара.
Однако, несмотря на шахматное вправление мозгов, отголоски традиционного жизнеукладства все же еще проявлялись. Оттого и рэкетиров в калмыцких степях было много. По нашим меркам, примерно, как говна за деревенской баней. Что касается Объединенного буддистского эмирата, то с ним, судя по агрессивности степняков, пришлось повременить, пока сия агрессия сама не затухнет в бескрайних степях и башках калмыков. В разгильдяйстве и обормотости рэкетирствующих степняков пришлось убедиться всему каравану, причем буквально ближайшей ночью.
Как эти друзья степей переправились ночью через волжские плавни, до сих пор остается большой исторической загадкой. Ночью разбойники напали на торговую эскадру, да так начали куражиться над сонными путешественниками и купцами, что каждый из них сотню раз успел пожалеть, что не вступил в ганзейский союз и соответственно не может рассчитывать на мощную защиту своих торговых караванов, коей во всем средневековом мире славилась Ганза. Хотя какой ганзейский союз может спасти от разбоя на бескрайних просторах России? Да, никакой. Видали мы в российских степях ту Ганзу…
Афоня с Зигмундом и жеребцом, которого, по старинной русской традиции, сначала окрестили коньком, потом — горбуньком, а в оконцове Квазимодою, бежали с места разбоя в степь. Оно и правильно, что с этих степных разгильдяев взять, им никакой закон не писан, могут запросто зашибить, а потом живи калекой весь век, кому ты на фиг будешь нужен.
Дон Корлеон
После того, как беглецы отдышались, стали думать, как дальше совершать свой анабазис в сторону дербентских винных погребов. Афоня сдури, было пытался вернуться и за хулиганство и разбой накостылять калмыкам, но мудрый Зигмунд, не пустил гоношню, придавив его к земле своим телом. Так, в конце концов, и уснули.
Поутру афонин отряд вновь выбрался к реке. Не найдя ничего от разоренного каравана, путешественники пеше, по тихой грусти, пустился вдоль волжского уреза на юг. Не успели они пройти и версты, как вдруг, тишину астраханского утра резанула ментовская интонация: «Стоять, ля-нах!».
Путники покрутили головами и… никого не заметили. Еще ведь подумали, откуда в разбойных местах может взяться блюститель порядка, как-то не по-русски это.
— Чорти носят в эту пору по моим пределам шастать! А ну, стоять, кому грю! — не унимался невидимый командир.
— Я щас кому-то в лоб остановлюсь, — интеллигентно возразил Афоня.
— Вот я свистану во всю пятерню, вы у меня махом в землю так впечатаетесь, что легче будет закрасить, чем выковырять! — Наглел дальше голос.
