Горан Петрович - Рассказы
С госпожой Станиславой Т. мы познакомились сразу же, как только переехали в этот дом. Ее скромная квартирка оказалась этажом ниже, и уже на следующий день соседка в знак радушия и дружелюбия смела со своего потолка паутину.
Это была женщина приятной наружности, вот только блеск никогда не задерживался в ее глазах - видно было, что по меньшей мере тридцать из прожитых ею пятидесяти лет были отмечены долгим-долгим декабрем. Она жила бобылкой, почти весь свой век ухаживая за отцом-инвалидом и парой цветочных горшков, в которых не росло ничего, ни мало-мальской травиночки. За две зимы до нашего вселения отец Станиславы Т. умер, оставив ей лишь глиняные посудины, доверху заполненные бурой, жирной на вид, комковатой землей, не прораставшей ничем. Однако она каждую весну с новой надеждой выносила их на балкон. А на зиму, чтобы они не померзли, заботливо затаскивала пустые горшки в комнату и выставляла их рядышком в окне своей невеселой жизни.
Наша дружба с этой одинокой женщиной сводилась к взаимным приветствиям на лестнице да к совместному слушанию нескончаемых и драматичных спортивных репортажей: чей-то приемник распространял их с жаром великой страсти, до малейшего нюанса - от неистовых воплей комментатора до дружного вздоха зрителей на какой-нибудь далекой, заполненной до отказа спортивной арене. В гости мы друг к другу не ходили, только раз-другой при встрече коротко беседовали о том, есть ли на базаре яблоки и какой сорт больше подходит для того или иного времени дня.
Но как-то, в один тихий полдень - видимо, как раз закончился период полуфиналов - раздался звонок в нашу дверь. Сначала мы подумали, что госпоже Станиславе Т. стало худо - она была бледнее обычного, голос ее дрожал. Она говорила как бы через силу, сама стесняясь того, что говорит.
- Простите за беспокойство, но у меня к вам есть одна просьба, для меня это очень существенно, можно сказать, жизненно важно.
- Так заходите, не стесняйтесь, - пригласил я гостью в комнату, где мы обычно ведем наши неторопливые беседы.
Какое-то время она разглядывала рассыпанные по столу слова, которые я как раз отобрал для одной из своих историй, а потом пальцами коснулась век, словно желая открыть глаза пошире, и сказала:
- Видите, даже по глазам можно сказать, что я никогда не была замужем. В молодости у меня был жених, его звали Хранислав. Мы были помолвлены, но за два дня до свадьбы он исчез, как в воду канул, не сказав мне ни слова, ничего не объяснив. Сначала я ждала его. Потом продолжала ждать. Я больше никогда никого не полюбила. И вот спустя тридцать лет мой Хранислав возвращается из дальних краев. Он хочет меня повидать. Я получила письмо, в котором он пишет, что придет ко мне на день рождения в первую субботу декабря. Что мне делать? Я хотела бы на него посмотреть, но мне не хочется, чтобы он видел меня - такую, какая я есть.
Госпожа Станислава Т. умолкла. Ее взгляд был потуплен. Мы с женой не знали, что и ответить. Исповедь нашей гостьи шуршала по скатерти, и я уже не знал, где моя, а где ее история...
Я не хотел уступать, и я никогда бы этого не сделал, но все-таки сдался
Клянусь, я долго не соглашался. Жена, напротив, говорила, что мы должны это сделать. В конце концов, могу я хоть раз поступить так, как она хочет. По утрам я вылавливал в нашей кровати ласковые просьбы, потом - увещевания, наконец, наступил черед решительных требований. И как это обычно бывает, я не хотел уступать, и я никогда бы этого не сделал, но все-таки сдался.
- Ну ладно, а как ты все это провернешь? - спросил я, чтобы хоть собственным занудством замаскировать свое поражение.
- О, я уже все обдумала! - оживилась моя жена.
- Неужели? - с нескрываемой обидой в голосе сказал я.
- Видишь ли, я знала, что ты согласишься, и начала готовиться заранее, выкрутилась она.
Все, решительно все теперь происходило под знаком первой субботы декабря. Значит, в то самое утро мы с женой должны будем прийти к госпоже Станиславе Т. На то время, пока возвратившийся из дальних странствий Хранислав проведет за столом, моя жена станет соседке дочерью, а я - зятем. Вечером же, как только он уйдет, мы вернемся домой.
- Это невозможно! - пытался спорить я. - Мы и супа не успеем распробовать, а он уже поймет, что его дурят. Можем ли мы допустить, чтобы по нашей вине эта грустная женщина почувствовала себя непоправимо несчастной?
- Невозможно? Да ты, похоже, стареешь! На вот, перепиши себе все по порядку, ты мне еще спасибо скажешь за то, что я тебя на это подбила! Только, прошу тебя, ничего не приукрашивай и никакой отсебятины. Иначе непоправимо несчастной буду я! - вот вкратце суть всего того, что сказала мне моя жена.
Я подумал, что лучше отложить этот разговор на потом. В тот момент я понял, что важнее всего - не сделать несчастной собственную жену. К тому же и уже одного этого было вполне достаточно - я любил ее.
Итак, началась подготовка. Иногда мы проводили время втроем. Порой жена меня экзаменовала: я должен был помнить все и ни в коем случае ничего не забывать. Тещу следовало называть Сташа. Его - с ледяной вежливостью - сударь. Никакого похлопывания по плечу, о загранице - с легким презрением, можно похвалить стол, как бы невзначай обмолвиться о совместных планах на осень (мы ведь всегда в октябре отправляемся путешествовать, чтобы зарядиться на зиму теплом и светом):
Мне и раньше случалось оценить всю основательность моей супруги. Но в этих приготовлениях она превзошла саму себя. Она не только представила всю тоскливую жизнь Станиславы Т. в виде вереницы радостных событий, но и позаботилась о том, чтобы в ее квартире появились фотографии времен нашей юности, а на стене - даже портрет мифического супруга, как если бы Сташа уже лет пять вдовела.
Более того, все видимые следы уединенного образа жизни Станиславы Т. были устранены или выметены можжевеловой метелкой. Моя жена распутала слежавшиеся узоры ковра, стерла с зеркала налет меланхолии, а чтобы мы себя чувствовали непринужденнее, распределила время по двум настенным часам. Самые тусклые углы комнаты она задвинула в чулан. Я тоже произвел кое-какие мелкие работы поменял шум воды в раковине, извлек из кранов ночную капель, вычистил из замочной скважины звук тройного поворота ключа, заполнил глухую тишину паркета сотнями мелких живых шагов. У нас отлегло от души, когда на щеках Станиславы Т. вдруг заиграл давно забытый румянец. В ночь перед решающими событиями, когда я делал свои последние записи, жена мне внушала:
- И пожалуйста, воздержись от своих рассказов - пусть жизнь говорит сама за себя!
Всего самого-самого!
В первую субботу декабря, рано утром, жена потащила меня на улицу. Во-первых, надо было купить теще в подарок букет цветов и бутылку вина. Во-вторых, она считала, что так нам будет легче вжиться в ситуацию. И в-третьих, нельзя же было в назначенное время просто спуститься на один этаж! Я согласился со всеми ее доводами главным образом потому, что сопротивление было напрасным.
За те несколько часов, что мы прогуливались без особой цели, мы успели забрести в ту часть города, где мы якобы жили, чтобы как раз оттуда прямым ходом направиться к Сташе. В подъезд мы вошли, стряхивая хлопья первого снега и ведя между собой оживленный разговор. Позвонили в дверь и тут же вошли, не дожидаясь ответа. Жена с порога закричала:
- Мамочка, с днем рождения!
Войдя в гостиную, я тоже сказал:
- Сташа, всего тебе самого-самого!
Госпожа Станислава Т. ответила:
- Спасибо вам, детки, вот уж тратиться было необязательно!
Затем она представила нас человеку, сидевшему за столом. Мягко так, что я и сам был готов в это поверить, она сказала:
- Вот моя дочка. А это мой зять. А вот - мой старинный друг, он приехал издалека.
- Очень приятно, - мы пожали друг другу руки.
- Мама рассказывала о вас, Хранислав, - сдержанно проговорила моя жена.
- Какая у тебя красивая дочь, Станислава, - произнес гость с достоинством, которое словно было его неотъемлемой частью.
Моя жена с одобрением взглянула на меня. Это значило, что все началось безукоризненно. Госпожа Станислава Т. позвала дочь в кухню - верно, помочь собраться с духом. Я предложил гостю выпить, сказав:
- Рекомендую ореховую настойку.
- Очень жаль, но я не пью, - отказался Хранислав.
- Проблемы со здоровьем?
- Как сказать, этому есть длинное и сложное латинское название, но, между нами говоря, это просто многолетние угрызения совести. Наверное, вы наслышаны о нашей истории. Правда, когда я увидел, что у Сташи все благополучно, мне стало легче. А что это она выращивает в этих пустых горшках, которые стоят на подоконнике?
Я вздрогнул. Не может быть, чтобы он так скоро нас раскусил. Я теребил в кармане шпаргалку со своими записями, но у меня не было никакой возможности достать ее незаметно, и мне пришлось говорить наугад:
- Как жаль, однако, что вы не навестили нас весной! Видели бы вы, что тут делается! Все цветет, все благоухает! В прошлом году к нам отовсюду слетались птицы! А солнце! Оно запутывалось в стеблях и оставалось здесь на ночлег! Вы представляете - между ночью и днем просто не было никакой разницы!
