Адольфо Касарес - План побега
- Неудачная партия.
- Мой противник как раз считает ее удачной.
Я направился к скамейке, чтобы надеть свитер и другую оставленную там одежду. При этом я сумел как-то обойти Марго, преграждавшую мне путь.
- Вам безразлично, проиграете вы или нет?
- Думаю, что ему было небезразлично выиграть.
- И чтобы он выиграл, вы сдали ему партию?
- Ну да.
- Вот это великодушие. Настоящий спортивный характер.
Путаясь в рукавах, я взглянул на нее. Мне показалось сперва, что она говорила в шутку. Но я ошибался. В огромных голубых глазах заблестели слезы, пальцы привычным движением стирали с лица расплывшуюся тушь.
Вместе мы вернулись на площадку. Мак-Дугал - один из тех тупиц, что, заметив вас с женщиной, тут же отходят с подчеркнутой учтивостью, пробормотал:
- Всего доброго.
И отошел почти бегом. Марго шагала медленно. Должно быть, ей казалось, что ее типу красоты соответствует величественная походка. Я спешил, пот струился у меня по плечам и по груди. То раздражаясь, то раскаиваясь в этом, я сначала обгонял Марго, а затем поджидал ее. Марго, все еще под впечатлением от моего поступка, не обратила внимания на эту странность.
- Нет, что же вы так! - воскликнула она. - На вашем месте мне бы не хватило тихого удовлетворения в глубине души. Я искала бы всеобщего одобрения и обязательно - какой-нибудь награды.
- Не преувеличивайте.
- А я и не преувеличиваю. Вы заслужили это. Какой замечательный проигрыш. Настоящий спортсмен.
Снова мне показалось, что она издевается надо мной, но все исчезло из памяти при одном виде ее бюста. Самое замечательное, что в нем было, - это величина. Когда мы подошли к зданию клуба, Марго принялась уверять меня, что футбольные матчи явно лишены рыцарского духа. Если мое здоровье под угрозой, я могу временами проявлять решительность. Поэтому я пробормотал нечто неразборчивое и побежал вверх по лестнице к мужской раздевалке. Здесь я наконец оказался в безопасности. Я не оглядывался назад: меня веселила одна лишь мысль о том, как должна опешить несчастная сеньора.
Раздевшись, я ни на секунду не задержался в обществе приятелей, жаждущих поговорить со мной, - зачем мне было простужаться, оставшись без одежды? - обменялся не то чтобы деланными, но мимолетными приветствиями и поспешил в душевую, где отдал себя под долгожданную защиту горячей воды. Не обращая внимания на ворчание галисийца: "Больше трех минут - тройной тариф", - я стал переговариваться с Мак-Дугалом через стену кабинки. Окутанные облаками пара, мы обсуждали, посредством крика, наших одноклубников, возможные варианты сыгранной партии. Неожиданно Мак-Дугал сказал:
- Поздравляю, приятель. Подцепил толстушку.
С каким бы презрением я ни относился к вульгарностям подобного рода, сказанное мне польстило. Одевшись, я отыскал Мак-Дугала, надеясь выпить с ним чаю.
- Я еще задержусь, - послышалось в ответ. - Меня не жди.
Он явно хотел сыграть роль учтивца. Я промолчал, не желая лишних объяснений.
Спустившись в столовую, я сел за один из маленьких столиков - по счастью, свободный, - заказал крепкого горячего чаю, тосты и десерт. Первая чашка уже начала оказывать благотворное действие, когда чья-то рука, легшая на мое плечо, заставила меня прервать поглощение тостов.
- Я не помешаю? - Слова Марго звучали до невозможности серьезно.
Простодушие этой девицы побуждало меня попеременно то окружить ее заботой, то задеть побольнее. Маленький психолог-всезнайка - тот, что сидит в каждом из нас, - нашептывал, что здесь не обходится без желания. Я охотно воображал Марго в виде округлого золотистого плода: колоссальной сливы, громадного чувственного персика или абрикоса.
Ее общество не досаждало мне. Находясь в довольно-таки скользком положении, мы нашли общий язык, наперебой требуя добавки десерта, тостов и чая. Мы поглощали все это в дивном согласии: я набивал желудок по причине болезни, она - по ненасытности, изначально свойственной тучным людям.
Развалившись за столиком, мы все еще отдувались, переваривая пищу, когда перед нами возник Модуньо. Благодаря умению напевать, в итальянской манере, сладкие парагвайские и карибские песенки он сделался сказочным Дон Жуаном, настоящим соловьем клуба. В тот день Модуньо облачился в нечто вроде белого скафандра с довольно-таки глубоким вырезом на груди. Не понимаю, как я узнал его в этом шарообразном одеянии. Пикантность ситуации была в том, что он меня не узнал. По крайней мере, он прошел мимо, не поглядев в мою сторону. То, что он не поприветствовал сидевшую рядом женщину, еще можно было простить, но меня? Я едва сдержался, чтобы не запеть партию для тенора из "Все сошли с ума".
- Я ухожу, - заявил я.
- Вы на машине? Не подвезете меня? - спросила Марго.
Если ты ее не проломишь, сказал я про себя. Когда мы вышли вдвоем, весь клуб в молчании смотрел на нас. В приступе мужской гордыни мне подумалось: "Я шествую под руку с королевой".
Пока заводился мотор, шлагбаум переезда опустился перед самым нашим носом. Я выбрал дорогу через парк. Примерно минуту разговор вертелся вокруг достоинств моей машины. "Лучшей нельзя и желать!" - повторяла Марго, упираясь головой в крышу. Как и следовало ожидать, когда мы оказались в довольно глухом и темном уголке парка, девица сообщила, что я заслужил награду. Я обернулся к ней. Гнусная и понимающая ухмылка исчезла с моих губ при виде абсолютной невинности, написанной у нее на лице. Я, не теряя хладнокровия, покрыл ее поцелуями. Она стонала, как будто мы были уже в постели. В подходящий момент такие стоны - награда для мужчины, тогда же они сбили меня с толку слишком ранним и бурным появлением. Окажусь ли я на высоте? Но и на этот раз я не растерялся. Марго была слишком светловолосой, слишком большой и слишком нежной; поэтому я решил отвезти ее в один из отелей за Сельскохозяйственной выставкой.
Не приписывая себе невообразимых подвигов, скажу тем не менее, что внутри отеля все пошло как надо. Больше всего это напоминало многократное погружение в воду с головой и заставило меня совсем позабыть о простуде. Позабыть совершенно; я, должно быть, допустил не одну неосторожность, так что к утру, хотя я пытался глотать без усилия, мой голос из довольно звучного превратился в сдавленный шепот. Неудивительно, что в припадке раздражения я свалил всю вину на Марго: обвинять самого себя - ненормально и не дает удовлетворения. Все же считать Марго демоном, посланным с целью увековечить мою простуду и свести меня в могилу, было с моей стороны несправедливо. Новость, ждавшая меня в гараже, только усилила раздражение. Моя машина стояла, слегка наклонившись вправо. "Парнишка со шляпой набекрень", - весело подумал я, не сообразив сразу, что произошло. В мастерской механик заявил:
- Повреждена рессора. Нужна замена.
В субботу телефон трезвонил так, что я вскакивал поминутно. Марго звонила, не слышала меня, бросала трубку, звонила снова. Я пытался объяснить этой дуре, что потерявший голос человек не очень-то способен к разговору. Бесполезно: Марго обрывала связь, как если бы я не говорил вообще.
В то утро я почувствовал себя лучше и добился того, что Марго меня наконец расслышала. Она немедленно сообщила:
- Хочу сказать, что в тот вечер ты был неподражаем.
- Да и ты не отставала.
- Нет-нет, я о другом. О том вечере, когда ты сдал партию. По-моему, я недостаточно тебя вознаградила.
- Не бери в голову. Ты дала мне больше, чем нужно. (Отмеряла коробами, прибавил я мысленно).
- Когда мы увидимся?
Мои отговорки не умерили ее пыла, и я покорился, устав от разговоров.
- Ну хорошо, можно отправиться в Тигре, - дал я наконец свое согласие. - Пропустить по рюмочке.
- Где встречаемся?
- Сегодня я без машины, - в моем голосе звучала досада. - Не знаю, как случилось: машина со сломанной рессорой, а я без голоса. Цена славы, заключил я ободряюще.
Марго родилась через много лет после премьеры фильма и поэтому пропустила намек мимо ушей.
- Значит, поедем поездом? - спросила она. Посмотрим, насколько ты тверда в своем решении меня вознаградить, подумал я.
- На поезде или как хочешь, но каждый добирается по отдельности, последние слова я отчеканил с особенной четкостью. - Ты занимаешь свободный столик в каком-нибудь кафе на Луханской набережной и терпеливо, как умная девочка, ждешь меня. Я появлюсь во время вечернего чая.
Итак, место и время были точно определены; никаких неясностей. Бедная Марго, сказал я про себя пророчески.
Вечером состояние моего горла не располагало к тому, чтобы проветриваться на речном берегу. Доставить радость толстушке или принять душ в клубе? Никаких колебаний! Правда, я поглядел на часы, но с единственной целью: убедиться, что времени позвонить ей у меня нет.
В раздевалке нестройная группа одноклубников развлекалась сомнительного вкуса историями о любовных интригах и вообще о женщинах. Рядом, словно шакал, не осмеливающийся принять участие в трапезе хищников, кружил один из новых членов: один из тех бедняг, которым навсегда остается недоступна подлинная жизнь клуба. Рассказчики сменяли друг друга, он же не переставая копался в своей сумке. Я наблюдал за ним не без жалости: по своим габаритам этот шакал напоминал скорее слона или по меньшей мере гориллу. Я присоединился к группе, не из желания обнаружить свое присутствие - в клубе меня знают все, - а скорее повинуясь стадному инстинкту. Из-за больного горла мне приходилось молчать. Тот, кто молчит, присутствуя при товарищеской беседе, начинает смертельно скучать. В конце концов я решил отправиться в душ.
