Доди Смит - Я захватываю замок
По первой же строке стало ясно: сочинял сам. Речь шла обо мне, о том, как я сидела на лестнице в Скоутни, глядя на танцующие пары. Господи, что бы сказать о стихотворении?.. Но Стивен вдруг вырвал у меня листок и разодрал его на клочки.
— Кошмарно, сам знаю.
Я возразила, что ничего кошмарного в нем нет.
— В некоторых строках рифма подобрана блестяще. А главное, Стивен, ты сложил его сам! И оно мне понравилось куда больше переписанных.
Удачный момент намекнуть, чтобы прекратил копировать чужие стихи.
— Я не совсем переписывал… — пробормотал он, глядя куда-то в сторону. — Всегда менял слова. Я не хотел обманывать, Кассандра. Просто собственные стихи казались мне такими слабыми!
Я ответила, что прекрасно его понимаю, но впредь он должен всегда писать свое. И посоветовала ни в коем случае не подражать другим поэтам.
— Разумеется, в этом стихотворении все твое, до последнего слова, — добавила я, — однако в нем чувствуется влияние Херрика. Я имею в виду строки о розах, лилиях, фиалках. Ты ведь на самом деле не видел их вчера — в холле стояли нарциссы.
— А я уверен, Херрик тоже не видел всех цветов, о которых писал, — усмехнулся Стивен. — К тому же со словом «нарцисс» рифмуется только «суп прокис».
Рассмеявшись, я заметила, что есть вещи и поважнее.
— Ты не представляешь, сколько великолепных стихов сложено вообще без рифмы. Главное — писать искренне, о настоящих чувствах.
— Я не смог, — ответил он. — Тогда вообще ничего не получилось бы.
— Но почему, Стивен? Непременно получилось бы!
— Нет, — повторил он и вдруг рассеянно улыбнулся в пространство, будто вспомнив о чем-то смешном.
Давным-давно, когда мы расставляли на чердаке кастрюли, спасая дом от потопа, Стивен так же сам себе улыбался.
— Стивен, — начала я, — ты помнишь… Боже! Да ведь в тот день приехали Коттоны! Помнишь, мы выглядывали в окно, а ты сказал: «Начало — самое лучшее время»?
Кивнув, он хмуро проронил:
— Только я не предполагал, что явятся какие-то Коттоны. Ты с ними танцевала?
— Разок, с Нейлом.
— Со стороны танцы выглядят отвратительно, я бы сгорел со стыда. Ты ведь не будешь танцевать, как та, именующая себя Ледой, правда?
— Правда, — улыбнулась я. — Так хорошо танцевать мне в жизни не выучиться. Но я понимаю, о чем ты. Она практически ложится на партнеров. Ты же не собираешься ей позировать?
Я спросила как бы между делом, словно мне все равно. А Стивен вдруг обратил на меня заторможенный взгляд. Не путать с глуповатым! Глуповатый — это мечтательная рассеянность; в заторможенном сквозит упрямство, почти злость. Таким он порой одаривает Роуз, меня — никогда.
— Почему бы нет? — проговорил Стивен. — Раз людям хочется выбросить деньги на ветер…
— Стивен, я думала, тебя воротит от такой «работы»!
— За пять гиней — пусть воротит. Этих денег почти хватает… — Резко умолкнув на полуслове, он отвернулся и зашагал вниз по лестнице.
— Хватает на что?! — крикнула я вслед.
— О, н-на… уйму вещей, — не оборачиваясь, ответил Стивен. — Мне ведь столько и за год не насобирать.
— Но вчера вечером ты твердо решил к ней не ездить!
Он выглянул из-за поворота узкой чердачной лесенки — над полом виднелась лишь голова.
— Мож, да. А мож, нет. — И сбежал вниз.
Его тон меня взбесил. «Черта с два я позволю тебе позировать этой Леде Фокс-Коттон!» Тут прозвенел колокольчик к чаю, и я спустилась следом.
Топаз отварила половину окорока. Нарезать его, по словам мачехи, следовало в остывшем виде, но Томас просто сгорал от нетерпения (он вообще относился к окороку как к личному трофею). Мы дружно замахали над дымящимся мясом газетами.
Окорок был восхитителен! С горчицей — вообще лучшее кушанье в мире.
После чая в гости заглянула мисс Марси, ей хотелось узнать, как прошел ужин в Скоутни. Она сказала, что миссис Фокс-Коттон — действительно известный фотограф и ее работы публикуют в журналах. Ей даже запомнился один снимок: маленькая девочка прячется за створкой огромной ракушки, а над ней нависает черная тень мужчины.
— Причем такое впечатление, будто на нем… э-э-э… ни клочка одежды. Удивительно! Настоящая картина! Нечасто встречаются такие высокохудожественные снимки, правда? Вероятно, на мужчине был купальный костюм, но по тени ведь трудно определить.
Я рассмеялась. Обожаю нашу милую мисс Марси! Ее рассказ еще больше укрепил меня во мнении, что Стивену и на пушечный выстрел нельзя приближаться к миссис Фокс-Коттон.
* * *На следующее утро, вооружившись двадцатью фунтами, вырученными у викария за лохматую полость, Топаз, Роуз и я отправились в Кингз-Крипт. Мне купили первое взрослое платье! Льняное, бледно-зеленое. Сестра взяла розовое. Мачеха сказала, что ей ничего не нужно; в любом случае, магазинная одежда Топаз не идет. Еще я купила белые туфли и пару почти шелковых чулок. Теперь можно и на прием в саду!
По возвращении домой отца мы в замке не обнаружили. Даже обед стоял нетронутый. Появился он около девяти вечера, объяснив, что ездил на велосипеде в Скоутни. Саймон на время их отсутствия позволил ему свободно пользоваться библиотекой. Я спросила, есть ли там что-то особенно интересное.
— В основном я читал американские журналы. Еще просмотрел несколько критических эссе, — ответил он. — В Америке так развито это направление! Я и забыл.
Топаз собралась принести ему еду, но отец сказал, что пообедал и поужинал в особняке.
— Видимо, миссис Коттон распорядилась, чтобы меня покормили, если я приду. — И он с самодовольным видом ушел в караульню.
А я поднялась с дневником на чердак.
Спустя некоторое время я вновь спустилась в кухню. Стивен что-то писал на куске мешковины, но, увидев меня, покраснел и торопливо скомкал ткань. Из сада вернулась Топаз, босоногая, в черном тетушкином плаще. Понятно: очередное слияние с природой.
— Хоть природа никогда меня не подводит, — вздохнула она и, тяжело ступая, двинулась вверх по лестнице.
Я обернулась. Стивен заталкивал мешковину кочергой в пылающий очаг.
— Новое стихотворение? — Теперь, когда он начал писать стихи сам, мне хотелось его поддержать. — Ну, зачем жечь?
— Потому что не получилось… — пробормотал он.
Щеки его горели. Быстро взглянув на меня, Стивен выбежал в сад.
Я посидела у огня с Абом и Эл, ожидая, что он вернется… Напрасно. И я ушла наверх.
Роуз, взгромоздившись на кровать, красила ногти лаком — маленькое роскошество на деньги викария. Себе я купила лавандовое мыло.
— Рано ты взялась за пузырек, — заметила я. — Коттоны вернутся только через двенадцать дней.
Но увидели мы их всего через четыре дня. Кто бы знал!
* * *Вчера было первое мая. Я люблю особые дни: День святого Валентина, Хэллоуин. А больше всего — день летнего солнцестояния. С погодой в первый майский день везет редко, но в этом году она не подвела. Свесившись в окно надо рвом, я подставила лицо теплому бризу; ослепительно искрилась подернутая рябью вода. Боже, какое счастье! День явно сулил удачу.
Утро не задалось.
Отец спустился в кухню в своем лучшем темном костюме, который не надевал уже лет сто. Мы с Роуз изумленно на него вытаращились, а Топаз, бросив помешивать кашу, растерянно проговорила:
— Мортмейн… с какой радости…
— Я в Лондон, — коротко обронил он.
— Зачем? — воскликнули мы хором. Получилось излишне громко.
— Дела! — еще громче ответил отец и вылетел из кухни, оглушительно хлопнув дверью.
— Не надо его нервировать, не спрашивайте ничего, — прошептала Топаз, а затем с несчастным видом жалобно меня спросила: — Как, по-твоему, он поехал к ней… к миссис Коттон?
— Нет, конечно, он бы не посмел! По крайней мере, без приглашения… — пробормотала я.
— Еще как посмел бы, — фыркнула сестра. — Сама посуди: три дня подряд катается в Скоутни, позволяет слугам себя кормить, свободно роется в книгах, журналах! Вот увидишь, в конце концов, его поведение их оттолкнет.
— Не так давно их оттолкнуло поведение совсем другого человека, — гневно оборвала ее Топаз.
Разговор грозил перерасти в скандал, и я ретировалась в гостиную. Отец сидел у окна, начищая туфли шторой. Когда он поднялся, оказалось, что брюки облеплены собачьей шерстью.
— В этом доме можно где-нибудь сесть в темной одежде?! — заорал он, выскакивая в холл за платяной щеткой.
— Нет. Если только покрасить Элоизу в черный цвет, — ответила я и принялась отряхивать костюм.
Мои старания особой пользы не принесли. Попробовал бы кто соскрести целую гору шерсти (неужели вся с Элоизы?!) почти лысой щеткой с вытертого сукна!
Топаз позвала нас завтракать, но отец заявил, что спешит на поезд. На ее уговоры съесть хоть кусочек он воскликнул:
