Джон Квирк - Победители без лавров
Билл растерянно молчал.
— Раз уж вы такой лояльный, неужели вы не могли отстоять интересы человека, который столько сделал для вас? Если бы в разговоре со Стабом Куком вы ndнастоящему боролись за Кугана и Смита, разве они потеряли бы клиента? Могли вы этому помешать?
Наступила тишина. Билл Робинсон побледнел. Как бы он ни оправдывался, как бы ни старался доказать, что решение фирмы Уэйкмена от него не зависело — ответить на этот вопрос ему было нечего, и правды было не скрыть. Ни для Келли, ни для самого себя он не мог придумать благовидной причины, объяснявшей, почему он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь человеку, который помог ему.
Признав это, он должен был раз и навсегда признать страшную правду, на которую упорно пытался закрыть глаза, прячась за рассуждениями, продиктованными мыслью о самосохранении. Он лжец. Он лгал всем окружающим, а потом, чтобы сохранить самоуважение, лгал себе. Но теперь ни оправдать, ни обмануть себя он уже не сможет. Да, это была продуманная интрига, с самого начала и до конца. Он заключил союз с темной личностью, чтобы ограбить человека, который помог ему в трудный час, и хотя до конца жизни он может лгать друзьям и посторонним людям, себе лгать он уже не в состоянии: он всегда будет знать, что он такое. И, глядя в суровые, исполненные презрения глаза Келли Брэнд, он думал:
«Не жалей Кинга Смита. Он потерял всего лишь клиента. Пожалей меня. Я потерял уважение к себе. Как бы я ни старался это забыть, я буду снова и снова, миллионы раз вспоминать это и не спать по ночам. Совершив эту гнусность, я потерял честь».
— Сэр, вы омерзительны, — сказала Келли Брэнд.
Она встала и пошла к двери.
Дэвид Бэттл тоже встал.
— Я должен извиниться за нее. Не понимаю, почему она так вспылила.
Трент Джонс сохранял полную невозмутимость.
— Пустяки, Дэви. Ты сумеешь ее уговорить. Разумеется, наше предложение остается в силе.
— Завтра не позже двенадцати я дам окончательный ответ, — сказал Дэвид.
— Ты вела себя недопустимо, — сказал Дэвид.
Келли молчала. Она нервно курила. Дэвид задним ходом вывел машину на улицу.
— Мне пришлось извиниться. Ты была груба.
— Дэвид, неужели ты не видишь, что это за люди?
— Келли, ты ведь ничего не знаешь о том, что произошло. Билл же прямо тебе сказал, что он не имел к этому никакого отношения.
— Неужели ты этому веришь, Дэвид? Не может быть!
— У меня нет никаких оснований не верить.
— Значит, ты решил работать с ними?
— Разве ты забыла, что меня уволили?
— Кинг просто был раздражен. Его нельзя винить. Он, наверно, думает, что ты участвовал в этом сговоре. Поедем к нему сейчас. Хорошо?
— Он свое слово сказал. Теперь моя очередь. Но это будет не то, на что рассчитывают Джонс и Робинсон. Как сегодня выяснилось, они у меня в руках, поскольку обещали Куку, что я по-прежнему буду на него работать.
— И ты намерен взять их за горло?
— Кто-то же должен быть хозяином.
— Дэвид, на это ты не способен.
— Успокойся и выслушай меня. Ты сама всегда советовала мне думать прежде всего о своих интересах. Вот я и думаю. И хочу получить свое. А чего ты хочешь? Чтобы я поблагодарил Кинга за то, что он уволил меня, заподозрив в подвохе?
— Дэвид, что с тобой случилось?
— Ну, хватит. Ты была непростительно груба с Биллом Робинсоном. Завтра же позвони и извинись перед ним и Корой. Надеюсь, они решат, что у тебя была истерика.
Он остановил машину у ее подъезда и уже собрался выйти, чтобы открыть ей дверцу, но Келли сказала:
— Подожди, Дэвид.
— Поговорим у тебя.
— Ты ко мне не пойдешь.
— Вот как?
— Не поступай так, Дэвид. Ты себе этого никогда не простишь. Да, ты обижен, но из-за этого нельзя закрывать глаза на правду и не видеть, кто такие Трент Джонс и Билл Робинсон. Иначе ты сам окажешься ничуть не лучше. Правда рано или поздно выйдет наружу, и ты возненавидишь себя на всю жизнь. Давай поженимся, Дэвид, уедем куда-нибудь и начнем жизнь заново.
Он был взбешен.
— Я не женюсь на тебе, если ты ставишь мне условия. Не много ли ты на себя берешь? Ты что же, вздумала читать мне мораль?
Келли взялась за ручку дверцы. Дэвид сказал:
— Иди, иди. Я позвоню утром, когда ты опомнишься и поймешь, в какое дурацкое положение себя поставила. Я просто не желаю слушать нравоучения. Во всяком случае не от тебя.
Глядя прямо перед собой, Келли спросила:
— Потому что ты подобрал меня в баре? Потому что я отдалась тебе в первый же вечер? Потому что я содержанка? Вот поэтому я не имею права сказать тебе, что ты теряешь честь?
— Это говоришь ты, а не я, Келли.
— Дэвид, если ты так переменился из-за меня, то мне очень грустно.
— Ты несколько преувеличиваешь свое влияние. Я позвоню утром.
— Прощай, Дэвид.
— Не говори глупостей.
Она вышла из машины и, не оглянувшись, скрылась в парадном.
Дэвид приступил к работе в фирме «Бэттл, Джонс и Робинсон». На третий день он обедал с Диком Харбертом. Харберт сказал:
— Ну, я готов!
— К чему, Дик?
— Разве они тебе ничего не говорили? Они обещали мне место у вас.
— Я этого не знал.
— Ну, а они обещали.
Дэвид рассказал об этом разговоре Тренту. Трент тут же позвонил Харберту и сказал:
— Дик, как только все наладится и устроится.
Дик Харберт начал понимать, что его просто обвели вокруг пальца, но не захотел посмотреть правде в глаза и стал ждать земли обетованной. Он отдал себя во власть мошенникам, и жаловаться было некому.
— Что же ты обещал ему? — спросил Дэвид у своего компаньона.
Трент невозмутимо ответил:
— Что мы возьмем его к себе, если будет вакансия. Видимо, он не так мейл понял.
— А что он для нас сделал?
— Что сделал? Ничего.
— Он сказал мне, что Стаб Кук и Герман Уорс спрашивали у него, как работает Кинг. Что он им ответил?
— Откуда мне знать, Дэви? Спроси Стаба. Да не волнуйся, все в полном порядке!
Дома Дэвида ждал Билли Тэрнер.
— Как ты сюда попал?
— Ты бы сначала дверь запирал, а потом спрашивал, дружок.
— Тоже верно. Как там ребята?
— Прекрасно, хотя с тобой было бы лучше. Может, вернешься?
— Нет. Я теперь деловой человек.
— Слыхал. Ну, и как ты себя чувствуешь в этой теплой компании?
— Что ты имеешь в виду?
— Сам знаешь, дружок.
— Билли, давным-давно мы решили, что будем просто приятелями, верно?
— Верно. Только нелегко это, когда ставишь человека так высоко, как я тебя.
— Не лезь ты не в свое дело.
— Можешь уделить мне три минуты своего драгоценного времени?
— Чего ты хочешь?
— Как я понимаю, ты не возражал, когда эти подонки увели чужого клиента, а может, убедил себя, будто они этого не делали. Должен сказать, что и эта фирма, то есть Уэйкмен, тоже хороша. Куда она годится, если готова перерезать человеку глотку, чтобы сэкономить пару паршивых долларов. Это не фирма, а грязнея лавочка. Она смердит. И неужели ты, Дэви, способен быть посредником фирмы, которая смердит?
Дэвид криво усмехнулся.
— Что-то не узнаю тебя, Билли Тэрнер. Или это не ты заключаешь пари на исход футбольных матчей? Слишком много я получаю советов от людей, которые не оченьто годятся в советчики.
— Ну что ж, я Билли Тэрнер, а ты — Дэвид Бэттл. То есть был Дэвидом Бэттлом. А теперь, видно, то, что хорошо для Билли Тэрнера, сойдет и для Дэвида Бэттла? Жаль, если так. У меня от этого стало бы чертовски скверно на душе, Дэви. Если ты из-за меня так переменился, то мне очень грустно.
— Это я уже слышал. Эначит, ты с ней разговаривал?
— Да.
— Она тебе позвонила? Захотела похныкать?
— Да, она мне позвонила. Знаешь, что я сделал, Дэви? Я спросил ее, не пойдет ли она за меня. Честное слово. Я сказал ей, что люблю свою жену, но ее люблю больше. И раз у нее с гобой все кончено, то я и прошу ее выйти за меня.
Дэвид молчал. Он знал, что сейчас скажет ему Билли Тэрнер.
— Она к тебе больше не вернется, Дэви. Ты потерял свою техасскую девушку.
Дэвид молча повернулся, выбежал из дома и сел в машину. Он подъехал к дому
Келли и отпер дверь своим ключом. Он быстро прошел прямо в спальню — их спальню. Шкафы и комод были пусты. Он лег на их огромную двуспальную кровать и уставился в потолок. Взял лежавший на постели футбольный мяч, подаренный ему после героической игры за «Детройтских львов», и стал его подбрасывать. Он думал о Келли Брэнд. Он вспоминал ее походку — пританцовывающую, как у маленькой девочки, которая идет, разбрасывая цветы. Он вспоминал ее чудесную улыбку, каштановые волосы, которые она отбрасывала с лица, когда поворачивала голову. Он вспоминал ее живые глаза и живой ум, который значил для него так много. Он вспоминал, какой она становилась нежной, когда он обнимал ее, как вспыхивала в ней страсть, и она обнимала его еще крепче. Он думал о ней. Думал о ней. Он снова лежал в раздевалке «Нотр Дам», глядя в потолок, а дождь и одиночество отгораживали его от всего мира, и ветер уносил Суит-Уотер все дальше и дальше, и на сто тысяч миль вокруг не было никого. Он думал о Келли Брэнд и вздрогнул всем телом, услышав воющий, стонущий паровозный гудок Суит-Уотера. Где ты, Келли? Я люблю тебя, люблю тебя, где ты?
