Виржини Депант - Дрессированные сучки
Загадочная алхимия чувств: зарождавшаяся в душе тоска из-за исчезновения Виктора мгновенно трансформировалась в гнев на Мирей.
Мне удалось сдержаться и не выйти из роли обалдевшей, пытающейся разобраться в ситуации подруги.
— Ты помнишь, что именно сказала ему прямо перед этим?
— Да ничего особенного… болтала о вечеринке, рассказывала новости, то, другое, ну правда, все как обычно…
— Новости о ком?
— Обо всех… О Кэти, о Роберте, о том, что всем на них насрать, раз они вот так, с легонца, переметнулись к мадам Ченг, а еще о том, как беспокоится о тебе Гийом. Я со всеми поболтала вчера, ну и пересказывала ему разговоры… Говорила о Соне — мы с ней долго общались, она в красках расписывала, как вы оттягивались вместе, потом сказала, что Жюльен…
Маленькая, грязная, тупая засранка.
Голова гудит и кружится все сильнее. Хаос, в котором я ни черта не понимала, уступил место хаосу, который я начинала стремительно осознавать. Я позволила Мирей еще потрепаться, решая, что делать. Потом спросила, теряя терпение:
— А что тебе наболтала Соня?
— Что вы были в Бротто, принимали вместе ванну и она призналась, что вы сто лет знакомы и она всегда тебя любила.
Мирей улыбнулась сквозь слезы — впервые с того момента, как я пришла, произнесла извиняющимся тоном:
— Знаешь, по-моему, Виктора не это взбесило…
— Думаю, нет…
Бедная глупая сучка, мало тебе было раздвигать ноги — разинула-таки пасть! Ну что, довольна теперь?
Она снова принялась плакать, я гладила ее по плечу, думая совершенно о другом и чувствуя невероятное возбуждение.
Он отправился в Бротто, нужно срочно с ним увидеться, я ему все объясню. Сейчас же. Немедленно. Мне было чертовски трудно объяснить Мирей, что у меня важное дело и я вернусь позже, я голову сломала, как сделать это поделикатнее. И тут — хвала небесам! — вспомнила:
— Прости, Мирей, но я обещала Гийому, что провожу его в аэропорт. Я должна поехать. Вечером вернусь. Ты никуда не уйдешь?
— Наверно, буду дома… Я думала, Гийом улетает в одиннадцать?
Чертова стерва, не так уж ты и расстроена, все соображаешь!
— Проехали, у меня нет времени на объяснения, но сейчас я уйду, а вечером — клянусь! — снова приду к тебе.
— Правда, обещаешь?
Ну конечно, я вернусь, надеюсь, только за тем, чтобы наговорить тебе сорок бочек арестантов и сообщить, что должна срочно уехать.
Она подняла на меня глаза несчастного ребенка.
— Ты его приведешь?
А то как же! А еще — пососи мою титьку, проверь, есть ли молоко…
— Вряд ли. Я тоже ничего не понимаю, мне жаль.
13.00
Мысли стучали по темечку, эмоции перехлестывали через край, я почти задыхалась.
До квартала Бротто я добралась на метро за считанные минуты. Мозоли лопнули, но ни кровь, ни боль меня не волновали.
Я и себе не смогла бы объяснить, почему хотела как можно быстрее добраться до Сони… Постучала, в ответ — тишина, я толкнула дверь, вошла. Она стояла у стены, целясь из пистолета прямо в щеку Виктору, сидевшему на кровати. Судя по всему, они разговаривали.
Пауза. Так, что я делаю теперь? Блестящий черный пистолет был главной деталью в пространстве комнаты. Все зависело от него, и я почувствовала облегчение от того, что его пустой глаз смотрит не на меня. Виктор ничего не сказал Соне.
Черт, как странно видеть его здесь, при ярком свете дня, а не там, где мы всегда встречались. Один мимолетный взгляд на Виктора — и я поняла, зачем пришла сюда.
Теперь все происходило помимо меня. Чувство такое же, как при дебюте, когда выходишь на сцену танцевать, все делаешь правильно, но душу не вкладываешь.
Я повернулась к Соне — она ведь единственная, кого я знаю в этой комнате, разве нет? — и сказала, с паническими нотками в голосе (мне даже не пришлось притворяться):
— Что бы тут у тебя ни было, но все это некстати, потому что она требует тебя — немедленно.
Потом, кивнув на Виктора, спросила небрежно:
— Клиент?
— Познакомься, Луиза, это Виктор. Я знаю кое-кого, кто будет очень рад его видеть!
Она не спускала с него глаз, опьяненная своей ядовитой ненавистью. Не зная, что сказать, я пожала плечами:
— Придется его здесь оставить, не тащить же с собой. Думаю, дело срочное, возникли проблемы, она только что звонила, сказала, ты что-то должна взять. Вторая пушка у тебя есть? Этого типа я постерегу, а ты давай двигай, время поджимает… Свяжем ублюдка, она потом его заберет.
Как только я сказала, что она нужна Королеве-Матери, Соня забыла о Викторе, кивнула мне, подзывая ближе.
— У меня нет другого ствола, возьми этот. Шевельнется — стреляй. Держи, сейчас решим…
Соня не спускала глаз с Виктора и оружие отдала мне только после того, как я встала рядом.
— …что с ним делать.
Больше она ничего сказать не успела — потому что я выстрелила, автоматическим жестом, развернувшись к ней всем корпусом — грудью, ногами, головой, подняла вытянутую руку и выстрелила в лицо. И увидела ее глаза, в которых плескалось недоумение — "что это она делает?", и дыру вместо носа. Она упала не сразу — сумела сделать несколько шагов ко мне. Я стояла совершенно неподвижно и могла бы простоять так целую вечность, спрашивая себя: "Я это сделала? Где это я?" Я точно помню, что на какое-то мгновение выпала из реальности, отключилась, зависла в невесомости. Мне понадобилось запредельное усилие, чтобы сконцентрироваться и восстановить ход событий с той минуты, когда я постучала в дверь, до секунды, когда выстрелила.
Виктор бросился к Соне, подхватил ее, толкнул, чтобы она упала на кровать, — лишний шум был ни к чему. Я не двигалась. Он вынул у меня из пальцев пистолет, положил подушку Соне на лицо и выпустил в нее еще три пули. Поднял, убедился, что от головы мало что осталось. Педантичный, четкий и ужасно деловой.
Выпрямившись, выругался:
— Черт, слишком много шума, как бы не явились…
Он с тревогой взглянул на дверь, отпихнул Сонин труп, чтобы вытащить из-под нее одеяла, прикрыл тело. Подушка сползла, и я не могла отвести глаз от ее лица, вернее сказать, от того, что от него осталось — кровавая масса с розовыми зубами. После четырех пуль в голову кровищи было — залейся.
Так, Соня — под одеялом, Виктор — у двери, прислушивается.
Он действовал очень хладнокровно, расчетливо.
— Ты знаешь, куда она ее положила?
— За решетку кондиционера, там, рядом с кроватью.
Я ответила ему бесцветным голосом, жалким, тихим и несчастным.
Успокоившись, Виктор вернулся к кровати, нашел глазами решетку, упал на колени, рванул изо всех сил и вытащил маленький, плоский квадратный пакетик.
Закрыл глаза, присвистнув от счастья.
Я находилась все в той же позиции, но еще не вернулась, по-настоящему — нет.
Наконец он посмотрел на меня:
— Ты виделась с Мирей?
— Пришла увидеться с тобой сегодня утром…
— Вот интересно — чем бы все закончилось, не заявись ты к ней… Поздравляю, ты была неподражаема… Хочешь долю от продажи?
Я посмотрела направо, налево, себе под ноги — не поворачивая головы. Не знаю, почему я так делала — но делала же, вращая глазами со страшной скоростью. Главным в тот момент было — не взглянуть на него.
Разве я не сделала все по высшему разряду, чтобы наша жизнь продолжалась как раньше?
Так почему же ВСЕ не так? Почему он не обнимет меня?
И я пустилась в объяснения, вращая глазами, как дебилка, вообразившая себя жирной мухой:
— Ты-не-должен-злиться-на-меня-за-то-что-я-вчера-сказала-что-не-знаю-Соню-и-могла…
— Это было хрен знает как важно для меня! И ты это знала. Ты не должна была ТАК со мной поступать. Не должна…
Я посмотрела на него, чтобы получить подтверждение услышанному: да, он все для себя решил. Далекий, враждебный. Чужой.
— Не бросай меня, умоляю, не бросай…
Как только эти гребаные слова вырвались у меня из глотки, я уже не могла остановиться и все повторяла и повторяла их.
А он все молчал и молчал со скучающим видом.
Потом наконец подошел. Я бросилась к нему на грудь, но его не было — он отсутствовал. Я точно это знала, потому что помнила, как все было, когда он меня на самом деле хотел.
Он снова повторил — таким тоном, будто это причиняло ему боль, но он был бессилен и ничего не мог изменить:
— Ты не должна была так со мной поступать.
Потом обнял меня за талию, отвел в ванную, поставил перед умывальником, взглянул на мое отражение в зеркале. Ладони скользнули на бедра, поцелуй в шею, глаза в глаза в зеркале…
Я судорожно цеплялась за край раковины. Я хотела его. И он взял меня — даже не сняв джинсы, просто расстегнул зиппер, спустил мне трусики до щиколоток. Я не могла встать, как мне хотелось, и двигалась совершенно механически, а он это понял, почувствовал, и задвигался быстрее, грубее, искал меня, и находил, и делал ЭТО, и все исчезало, и он держал меня за волосы, забираясь все глубже внутрь.
