Мария Романушко - Карантин
А луна как светит в наше окошко!…
* * *23 октября, воскресение, утро, солнышко!
34-й день в больнице, 16-й день карантина.
Вчера вечером к нам пробралась Анюта. Феерически! Они с Мишей всё классно продумали. Анюта ещё дома надела белый халат, который красноречиво выглядывал из-под полы пальто. А в руках у неё был футляр из-под фотоувеличителя УПА – такой коричневый чемоданчик, с похожими чемоданчиками ходят обычно медсёстры, которые берут анализ крови из пальца. Или тёти, делающие ЭКГ. “Вы куда?!” – спросили её грозные омоновцы на воротах. “Я по вызову во второе отделение”, – спокойно сказала Анюта чистейшую правду. И – прошла! И омоновцы не остановили её! Потрясающе! Это в то время, когда даже мам с вещами (чтобы забрать выписанного ребёнка) омоновцы доводят до отделения и ждут, пока мать соберёт ребёнка, – чтобы проводить их обратно. Но наша Анюта великая мастерица проходить сквозь запоры и препоны. Анечка, браво!
* * *Полдень. Ксюня рисует новыми фломиками. Наша “музейная” палата залита солнцем… Звучит медитативная музыка. Я смотрю на наше Дерево и вдруг замечаю… что каждая веточка, каждый листик вибрируют в такт музыке! Каждый листик танцует медитативный танец. И мне кажется, что музыка зарождается в самом Дереве, что это оно, Дерево, излучает музыку! Что это такой музыкальный инструмент, живой трехствольный орган и тысячи крошечных литавр…
И я вдруг понимаю, как композиторы сочиняют музыку. Они её не сочиняют – они просто умеют слышать – а Музыка живёт в Природе от века… Музыкой пронизано всё мироздание, вся природа – только мало кто слышит её…
– Смотри, Ксюша, каждый листик танцует в такт музыке!
Ксюша всмотрелась и сказала: “Да… Очень здорово они танцуют”.
Смотрю на Дерево, вслушиваюсь в него и думаю: “Через такое Дерево можно прийти к Богу”.
* * *23 октября, 23-30.
Пишу при свече, хотя можно было бы и при луне: так ярко она освещает палату!
Гуляли сегодня по солнышку… Сегодня – теплее, чем в предыдущие дни. Сидели, как вчера, на нашем ящике в палисаднике, среди кустов, подставив лица солнцу. Ах, какое оно ласковое в конце октября! Ходили обниматься с нашими берёзками. Увидели двух крошечных паучков, которые, обрадовавшись теплу, тут же вылезли из зимних убежищ и радостно устремились по берёзовому тёплому стволу вверх…
“Наверное, это два брата, – сказала Ксюша. – Наверное, они хотят доползти до самого неба…”
Помолчала, с нежностью и некоторой завистью глядя вслед паучкам, сказала: “Если бы я была паучком, я бы тоже добралась до самого неба!”
Спрашивает:
– Ты мою гусеничку не видела? Такая маленькая, зелёненькая… Ты её сразу узнаешь!
– Пока не видела. Гусеничка, наверное, спит.
– А давай весной придём сюда! Когда она проснётся и выползет. Я её сразу узнаю, свою гусеничку! Такая хоро-о-ошенькая!…
Обошли корпус. Посмотрели на наше окно. Пообнимались с нашим Деревом. Один ясень – прямой и более плотный, явно мужская стать в нём. А второй, разветвляясь на два ствола, тянется к первому ясеню и обнимает его. Это так нежно и красиво. Как любящие супруги. И представляют эти два ясеня единое существо, сливаясь в одно Дерево.
Да, Наше Дерево так и не пожелтело! Вымороженная листва лежит зелёным ковром под нашим окном и звенит!…
(Гавр, милый, неужели для того, чтобы оценить в полной мере, что для нас значит наша жизнь и наша любовь, мы должны быть разлучены чумным карантином?…)
И аллея наша кленовая не шуршит после заморозков – а звенит!… Мы бредём по ней под неумолчный звон листвы…
* * *В соседней палате мама с сынишкой за одну только неделю измаялась: “Я скоро сойду здесь с ума! Здесь же нечем себя занять!” Теперь муж принёс им телевизор.
А нам с Ксюшей дня не хватает, чтобы переделать всё, что мы наметили, чтобы поиграть во всё, во что хочется, чтобы всё прочесть…
В начале нашего пребывания в отделении было семь мам с детишками. Все дни мамы кучковались в девчоночном туалете и дымили… Вынести Ксюнькин горшок для меня – испытание: за несколько минут наглотаешься до тошноты и пропитаешься насквозь дымом. Кошмар!
Сейчас, кроме меня, в отделении ещё две мамы, но дымовой занавес в туалете по-прежнему…
Дети (те, которые с мамами) целыми днями сидят перед телевизорами. С утра до вечера. Дети соседних палат смотрят телевизор через стекло. Хотя бы какое-то развлечение. Телевизор да Андрюша Набоков.
* * *Дома папа каждый вечер перед сном читал Ксюше свою сказку “Волшебный возок”.
– Ксюня, ты скучаешь по “Волшебному возку”?
– Нет.
– Почему?
– Потому что ТЫ со мной.
* * *Димочка из соседней палаты влюбился в нашу комнату и всё время проводит у нас. Однажды он сказал тихонько своей маме (о нас с Ксюшей):
“Пусть эти девочки уйдут отсюда. А мы тут будем жить!”
Оказывается, он решил, что нам просто досталась такая красивая и интересная комната. Ну, пожили тут – и хватит, теперь надо другим дать пожить…
* * *– Как ты думаешь, Ксюша, что для каждого живого существа самое главное в жизни?
– Дом.
* * *(Неужели… неужели мы вернёмся когда-нибудь домой?… И уложим Ксюнечку спать в её кроватку, и ты прочтёшь ей перед сном “Волшебный возок”…
А потом мы уйдём на кухню и зажжём нашу свечечку… И будем говорить, говорить ночь напролёт – как в наши первые ночи – пока не наговоримся…)
* * *24 октября 94 года, понедельник.
35-й день в больнице, 17-й день карантина.
На этой неделе, в четверг, мы собираемся выписываться из больницы, хотя дифтерийная палочка продолжает жить в Ксюше. Но я надеюсь, что дома у Ксюши скорее восстановится иммунитет: она будет спать на лоджии, много двигаться, окрепнет и окончательно выздоровеет. А в больничной духоте, на больничных сквозняках это очень трудно, если вообще возможно. Если учесть, что вокруг – сплошная инфекция: и та, которой мы уже отболели, и многая другая: коклюш, чесотка и прочие прелести. Да к тому же все дети вокруг простужены, в соплях, кашляют – это тоже не действует оздоравливающе на здешний климат.
Но если бы только дети! С ними можно избежать контакта. Но как избежать контакта с чихающими и кашляющими медсёстрами? Которые являются в палату без маски! Которые разносят таблетки просто в руках! Как избежать контакта с раздатчицей пищи, которая наливает ребёнку щи и – кашляет в них! В субботу эту самую раздатчицу Тамару мне хотелось чем-нибудь стукнуть по голове. Но и это бы не помогло и ничего не изменило…
А в воскресение вечером у Ксюши уже было недомогание, а сегодня – насморк сильнейший и слезятся глаза… Не эта ли Тамара виновница? А может, нянька Екатерина Ивановна? Она ходит и кашляет по всему отделению с такой яростной неукротимостью, что кажется: она хочет заразить всех детей! Именно хочет. Потому что, если человек не хочет, – он ведёт себя по-другому.
Форточек в палатах нет. Единственный способ проветрить – распахнуть окно – и сразу становится очень холодно.
Итак, мы уходим из больницы с дифтерийными палочками и явным вирусным ОРЗ. И всё-таки мы уходим, так как 37 дней в больнице – это более чем достаточно.
* * *Наша больничная жизнь завершается. Это я поняла, когда стали выпирать её отрицательные стороны. Когда я почувствовала, что у меня уже нет сил не замечать их.
Вчера ощутила сильную усталость, прямо изнеможение. Даже гулять не ходили – не было сил, лежали в обнимку и слушали кассету Вити Луферова. “Заходите, заходите, трубки дымные курите”, – подпевает Ксюша. Ей Луферов очень нравится. Всё время просит включить “эти смешные песенки”. У неё есть уже свои любимые: про дымные трубки, про юнгу, и про “не плачь, дядя”. Хотя Ксюня, конечно, многое понимает по-своему. Она гордый человек и не задаёт вопросов, когда ей что-то непонятно. Но вчера она всё же не выдержала и решила уточнить про “дядю”, которого Витя Луферов утешает: “Не плачь, дядя, не ты один сиротка”.
– Не ты ОДИН СЕЛЁДКА? – уточнила Ксюша.
И я целый день смеялась, то и дело вспоминая дядю-селёдку.
Но самое интересное даже не это! Оказывается, Ксюшу смутило не то, что дядя – селёдка, а то, что ОДИН селёдка!
– Нужно ведь говорить: ОДНА селёдка! – строго сказала она.
Это меня окончательно уморило.
Вот почему ей многие “песенки” кажутся смешными! Если она и всё остальное так слышит и понимает, – то это какой-то Хармс по-грузински.
А вообще, в больничной жизни смешных моментов было мало. Лирических – много, а смеялась я от души, ПО-НАСТОЯЩЕМУ, пожалуй, только из-за “один селёдка”. Когда я засмеялась, я вдруг поняла, как давно со мной этого не было. Мышцы лица словно бы даже разучились это делать. И только когда засмеялась, только тогда и поняла, какое у меня внутреннее напряжение (хорошо скрываемое даже от себя самой).
