Уильям Фолкнер - Когда я умирала

ПИБОДИ

Я сказал:

-- Конечно, когда прижмет, можно отдаться Биллу Варнеру, чтобы он лечил тебя, как бессмысленного мула, но, если ты Ансу Бандрену дал загипсовать себя цементом, у тебя, ей-богу, больше лишних ног, чем у меня.

-- Они хотели, чтобы мне полегче было, -- сказал он.

-- Хотели, дьяволы, -- сказал я. -- Какого дьявола Армстид-то разрешил уложить тебя опять на повозку?

-- Да уж оно ощутительно сделалось. Некогда нам было ждать.

Я только посмотрел на него.

-- А нога нисколько не беспокоила, -- сказал он.

-- Разлегся тут и будешь мне рассказывать, что шесть дней ехал на повозке без рессор, со сломанной ногой и она тебя не беспокоила.

-- Сильно не беспокоила.

-- Хочешь сказать, Анса она мало беспокоила? Так же мало, как завалить этого беднягу посреди улицы и заковать в наручники, словно убийцу. Рассказывай. Расскажи еще, что тебя не будет беспокоить, когда тебе вместе с цементом снимут с ноги шестьдесят квадратных дюймов кожи. И не беспокоит, что до конца дней будешь хромать на одной короткой ноге, -- если еще встанешь на ноги. Цемент, -- я сказал. -- Черт возьми, ну что бы стоило Ансу отвезти тебя на ближайшую лесопилку и сунуть твою ногу под пилу? Вот бы и вылечил. А потом бы ты сунул его шеей под пилу и вылечил всю семью... Кстати, сам-то он где? Что новенького затеял?

-- Лопаты одолжил, теперь понес обратно.

-- Вот правильно, -- я сказал. -- Конечно, ему надо одолжить лопату, чтобы похоронить жену, -- а лучше бы прямо могилу одолжить. Жаль, и его заодно не положили... Больно?

-- Можно сказать, нет, -- ответил он. А у самого пот по лицу течет, крупный, как горох, и лицо -- цвета промокательной бумаги.

-- Ну конечно, нет. К следующему лету прекрасно будешь ковылять на этой ноге. И она не будет тебя беспокоить -- нисколько, можно сказать... Считай, тебе повезло, что второй раз сломал ту же ногу.

-- Вот и папа говорит то же самое.

МАКГАУЭН

Стою я за шкафом с лекарствами, наливаю шоколад, как вдруг приходит Джоди и говорит:

-- Слушай, Комар, там у нас женщина хочет к доктору, я спросил, какого доктора ей надо, а она говорит: "Мне нужно к доктору, который здесь работает", -- я говорю: "Никакого доктора тут нет", -- а она все равно стоит и заглядывает.

-- Что за женщина? -- спрашиваю. -- Скажи, чтобы поднялась в кабинет к Алфорду.

-- Деревенская, -- говорит.

-- В суд ее отправь. Скажи, все доктора уехали в Мемфис на съезд парикмахеров.

-- Ладно, -- он говорит и собирается уходить. -- А для деревенской -довольно симпатичная.

-- Постой, -- говорю. Он стоит, а я пошел и глянул в щелку. Но разглядел немного -- только что нога у ней хорошая против света. -- Говоришь, молодая?

-- Для деревенской -- прямо цветочек.

-- Подержи-ка, -- я говорю и даю ему шоколад.

Снял фартук, вышел туда. Очень симпатичная. И черноглазая -- из таких, что может и ножом пырнуть, если обманешь. Очень симпатичная. Больше никого в зале не было; обеденное время.

-- Чем могу служить? -- я спрашиваю.

-- Вы доктор?

-- А кто же, -- говорю. Она перестала глядеть на меня и озирается. Спрашивает:

-- Можно, мы туда зайдем?

Было четверть первого, но я пошел и сказал Джоди, чтобы посматривал и свистнул мне, если старик появится, -- он раньше часа никогда не приходит.

-- Брось ты это, -- Джоди говорит. -- Вышибет он тебя под зад коленкой.

-- Он до часа не приходит. Увидишь, когда зайдет на почту. Только смотри не проморгай, свистни мне.

-- Что ты затеял? -- спрашивает.

-- Ты давай смотри. Потом расскажу.

-- А меня потом не пустишь?

-- Тебе тут что? -- говорю. -- Питомник, черт возьми? Следи за стариком. Я удаляюсь на совещание.

И ушел в заднюю комнату. Остановился у зеркала, пригладил волосы, потом захожу за шкаф с прописями, она там ждет. Смотрит на лекарства, потом смотрит на меня.

-- Так, -- говорю, -- мадам. Какие у нас затруднения?

-- Женские, -- говорит, -- затруднения. -- И смотрит на меня. -- У меня есть деньги.

-- Ага, -- говорю. -- У вас есть женские затруднения или вы хотите женских затруднений? Если так, вы правильно выбрали доктора. -- Ну, деревенские. Сами не знают, чего им надо, а когда знают, сказать не могут.

Часы показывали двадцать минут первого.

-- Нет, -- говорит.

-- Что "нет"?

-- Этого у меня нет, -- говорит. -- Вот в чем дело.

Смотрит на меня. -- Деньги у меня есть.

Тогда я понял, про что она толкует.

-- Ага, -- говорю. -- У вас что-то есть в животе, и вы этому не рады. -

-- Деньги у меня есть, -- говорит. -- Он сказал, в аптеке продают от этого.

-- Кто так сказал?

-- Он. -- И смотрит на меня.

-- Не хотите выдавать имя, -- говорю. -- Который желудь вам в живот посадил? Он и сказал? -- Молчит. -- Вы ведь не замужем?

Кольца на ней не было. Но они там, может, и не слышали про кольца.

-- Деньги у меня есть, -- говорит. И показала мне -- в платок увязаны, десять зеленых.

-- Что есть, то есть, -- говорю. -- Он вам дал?

-- Да, -- отвечает.

-- Который? -- спрашиваю. Смотрит на меня. -- Который из них?

-- Один только есть, -- говорит. И смотрит на меня.

-- Ладно, ладно.

Она молчит. В подвале то плохо, что выход только один -- и на внутреннюю лестницу. На часах двадцать пять первого.

-- У такой красивой девушки, -- говорю.

Смотрит на меня. И деньги начала в платок увязывать. Я говорю:

-- Извините, я на минуту. -- Захожу за шкаф. -- Ты знаешь, -- говорю, -- как один ухо вывихнул? А теперь рыгнет и сам не слышит.

-- Пока старик не пришел, выведи ты ее из задней комнаты, -- Джоди говорит.

-- Если ты будешь в торговом зале, за что он, кстати, тебе жалованье платит, он, кроме меня, никого не поймает.

Джоди пошел прочь, нехотя.

-- Комар, что ты с ней будешь делать?

-- Не могу тебе сказать,-- отвечаю. -- Это неэтично. Ты иди туда и следи.

-- Слушай, Комар.

-- Да ладно, ладно, ничего не будет, только лекарство пропишу.

-- За женщину, может, и ничего бы не сделал, но, если узнает, что лазишь в шкаф, под зад коленкой так получишь, что в подвал улетишь.

А сам ушел обратно. На часах без четверти час. Она деньги в платок увязывает. Говорит:

-- Вы не доктор.

-- А кто же? -- спрашиваю. Разглядывает меня. -- Что, молодой чересчур или чересчур интересный? -- спрашиваю. -- У нас тут раньше лечили старые доктора-подагрики. Джефферсон был вроде богадельни для старых докторов. Но дела стали идти все хуже, люди хворали все меньше, и в один прекрасный день до людей дошло, что женщины-то здесь совсем уже не хотят болеть. Тогда всех старых врачей выгнали и позвали нас, молодых, интересных, чтобы нравились женщинам, -- тогда женщины опять стали болеть, и врачебные дела пошли веселее. Теперь это делают по всей стране. Неужели не слыхали? Это потому, наверно, что вам доктор никогда не был нужен.

-- Теперь нужен, -- говорит.

-- И вы его правильно выбрали. Я вам уже сказал.

-- У вас что-нибудь есть от этого? -- она спрашивает. -- Деньги у меня есть.

-- Ну, -- говорю, -- доктор, конечно, много чего узнает, пока учится каломель развешивать; хочешь не хочешь -- узнаешь. Но я не выяснил, что вас беспокоит.

-- Он сказал, можно что-то купить. Сказал, я могу купить в аптеке.

-- А название не сказал? -- спрашиваю. -- Вы сходите к нему, спросите.

Она перестала смотреть на меня и вертит свой платок в руках.

-- Мне надо что-то сделать, -- говорит.

-- Что, очень надо? -- Смотрит на меня. -- Доктор ведь много чему научается, людям даже невдомек, сколько он знает, но он не должен говорить все, что знает. Это против закона.

Из зала Джоди зовет:

-- Комар.

-- Извините, я на минуту. -- Иду туда. -- Его увидел? -- спрашиваю.

-- Ты не кончил еще? Может, ты сюда выйдешь и сам проследишь, а я ее проконсультирую?

-- Может, ты яичко снесешь? -- говорю я. Возвращаюсь. Она на меня смотрит. -- Вы, конечно, понимаете, что меня могут посадить в тюрьму, если сделаю, о чем просите. Потеряю диплом, -- говорю, -- и придется идти работать. Вы понимаете?

-- У меня всего десять долларов. Можно, я остальные в будущем месяце принесу?

-- Всего-то? -- я говорю. -- Десять долларов? Понимаете, моим знаниям и сноровке цены нет. А тут какая-то жалкая десятка.

Смотрит на меня. Даже не моргнула.

-- А что вы хотите?

На часах без четырех час. Я решил, что пора ее выпроваживать, говорю:

-- Угадайте с трех раз, а нет -- сам покажу.

Она даже не моргает.

-- Мне надо что-то сделать. -- Оглядывается назад и вокруг, потом смотрит в сторону зала. -- Сперва дайте лекарство, -- говорит.

-- Ты, что же, прямо сейчас готова? Здесь?

-- Сперва дайте лекарство.

Ну, беру мерный стакан, становлюсь к ней спиной и выбираю бутылку безобидную -- потому что кто держит яд где попало в бутылке без ярлыка, по нему тюрьма плачет. А пахнет скипидаром. Отлил ей в стакан и даю. Понюхала и

смотрит на меня, стакан под носом.

-- Скипидаром пахнет.

-- А как же, -- говорю, -- Это начало лечения. В десять вечера придешь, дам тебе остальное, и сделаем операцию.

-- Операцию? -- она говорит.

-- Больно не будет. У тебя уже была такая операция. Клин клином вышибают, слыхала?