Болеслав Прус - Форпост
На хуторе Слимака эти приготовления первым заметил Овчаж и тотчас же дал знать в хату. Вся семья бросилась на холм: впереди Ендрек, за ним Слимак с женой, позади Магда со Стасеком. Они стояли на косогоре и с любопытством ждали, что произойдет в лагере, на том берегу.
- Верно вам говорю, дом будут строить, - сказал Слимак, - а то для чего бы они столько рабочих нагнали?
В эту минуту старик Хаммер, поздоровавшись наконец со всеми гостями, взял кол и стал вбивать его в землю деревянным молотком.
- Хох!.. Ура!.. - закричали плотники и каменщики.
Хаммер поклонился, взял другой кол и понес его прямо на север.
За ним следовал Фриц с молотком, а за Фрицем толпа пожилых колонистов,
женщин и детей; вел их учитель, которого привезла сюда на тележке дочь, впрягшись в нее вместе с собакой.
Вдруг учитель высоко поднял шапку, мужчины обнажили головы, и толпа на ходу запела торжественный гимн:
Наш бог - надежный наш оплот,
Оружье и твердыня,
В беде он помощь нам несет
От века и доныне
Древний мира враг
Ищет путь сквозь мрак,
Шлет в недобрый час
Силы зла на нас
Кто в мире ему равен?
При первых же звуках Слимак снял шапку, Слимакова перекрестилась, а Овчаж, отойдя в сторонку, смиренно опустился на колени. Стасек, дрожа от восторга, широко раскрыл рот и глаза, а Ендрек мигом сбежал с горы, перешел вброд реку и опрометью понесся в лагерь.
Старик Хаммер прошел еще несколько шагов к северу, вбил в землю второй колышек и повернул на запад. Следом за ним в том же порядке, что и раньше, двинулась толпа с пением:
Мы одолеть не можем грех,
Коль зло перед порогом;
Но бьется вождь один за всех,
Ниспосланный нам богом
Кто он? - спросишь ты.
Зовется Христом
Он бог Саваоф,
Поразит он врагов,
И нет иного бога.
Крестьяне с изумлением слушали незнакомую торжественную мелодию. После скорбных заунывных песнопений в костеле она показалась им гимном торжествующей силы. Не думали они, что на этих нивах, где доселе раздавались лишь горестные стенания:
Тебе, господи боже мой, исповедую грехи мои...
толпа чужаков будет громко взывать:
Но бьется вождь один за всех,
Ниспосланный нам богом...
Глубокую задумчивость Слимака внезапно прервал крик Стасека.
- Поют, мама, поют! - повторял мальчик прерывающимся голосом, плача и дрожа всем телом.
Вдруг он побледнел, губы у него посинели, и он упал наземь.
Родители в испуге подняли его и осторожно понесли домой, брызгая в лицо ему водой и уговаривая успокоиться. Они знали, что мальчик необыкновенно чувствителен к музыке, что в костеле всякий раз во время богослужений он смеется и плачет, но в таком состоянии они еще не видели его никогда.
Только дома, когда пение в лагере смолкло, Стасек затих и уснул.
Ендрек, переходя реку, вымок до пояса, намочил шляпу и рукава рубашки и перепачкался в песке на берегу; в мокрой одежде ему было холодно, но он ни на что не обращал внимания, настолько поглотило его невиданное зрелище.
"Чего это они все ходят вокруг холма да поют? - думал он. - Видно, нечистого отгоняют, чтобы к ним в хату не лез. У швабов, известное дело, нет ни зелья, ни освященного мелу, вот они и забивают по углам дубовые колья. А против черта дубовый кол и вправду лучше мелу, тут ничего не скажешь... А может, они так заколдуют это место, что за ночь у них хата сама собой вырастет?.."
Но он тут же отбросил эту нелепую мысль. Ендреку уже исполнилось пятнадцать лет, и он отлично знал, что одним пением, без работы хаты не выстроишь.
Его поразило то, как по-разному ведут себя немцы. Расхаживали по полю, распевая гимн и спотыкаясь на неровной земле, только старики, женщины и дети. Молодежь - каменщики и плотники - стояла двумя кучками на холме, с громким хохотом подталкивая друг дружку и покуривая трубки. По их вине раз даже остановилась вся процессия. А когда Вильгельм Хаммер, орудовавший над бочкой пива, поднял наполненный до краев стакан, молодежь так гаркнула "хох!" и "ура!", что старик Хаммер оглянулся, а больной учитель погрозил им пальцем.
Шествие медленно приближалось к Ендреку; он уже различал пискливые детские голоса, скрипучее подвывание старух и глухой бас Хаммера. И вдруг среди этого нестройного хора послышался чудесный женский голос, чистый, звучный и невыразимо волнующий. Сердце у него так и дрогнуло. В его воображении звуки превращались в образы: ему казалось, что над мелкой порослью и засохшими стеблями вознеслось прекрасное дерево - плакучая ива.
Вглядевшись в толпу, он догадался, что пела дочь учителя, которую он увидел впервые, когда она везла в тележке отца. Но тогда огромный пес заинтересовал его больше, чем девушка. А сейчас голос ее перевернул ему душу, и он позабыл обо всем. Исчезли поля, немцы, груды бревен и камня, остался лишь этот голос, заполнивший собой все вокруг. Что-то дрожало у мальчика в груди, ему тоже захотелось петь, и он вполголоса начал:
Радуйся, праздничный день, во веки веков почтенный,
Тот, когда бог победил силы ада, воскресши...
Эта мелодия больше всего походила на песню немцев. Долго ли они пели, Ендрек не помнил. Очнулся он от своего восторженного забытья, снова услышав возгласы "хох!" и "ура!"; кричали обступившие подводу с бочкой многочисленные гости, которым Вильгельм Хаммер поднес по кружке пива. Ендрек разглядел в толпе коричневое платье дочери учителя и машинально подвинулся ближе.
Но тут его сразу заставили опомниться. Какой-то молодой немец заметил Ендрека и показал остальным, другой сорвал у него с головы шляпу, третий втолкнул в середину толпы; громко хохоча, парни стали перебрасывать его из рук в руки. Промокший мальчишка, замызганный, босой, в посконной рубахе, был похож на пугало. В первую минуту, растерявшись, он перелетал от одного немца к другому, как измазанный грязью мяч. Но вдруг он встретил серые глаза дочери учителя, и в нем проснулась дикая энергия. Он пнул ногой какого-то плотника, рванул за куртку каменщика, как молодой бычок, боднул головой в живот старика Хаммера и, когда вокруг него стало просторнее, остановился, сжимая кулаки и высматривая, куда бы броситься, чтобы пробить себе дорогу.
Поднялся шум. Одни, потягивая пиво, смеялись над мальчишкой; другие те, кого он толкнул, - хотели его поколотить. К счастью, старик Хаммер узнал его и спросил:
- Ну, ты что тут скандалишь, мальчик?
- А зачем они меня швыряют!.. - ответил Ендрек, чуть не плача.
Немцы о чем-то затараторили, но Хаммер взял мальчика за руку и отвел в сторону. Тут его увидел учитель и крикнул:
- Ты из той хаты, за рекой?
- Да.
- Что ты тут делаешь?
- Я пришел поглядеть, как ваши молятся, а эти стервецы давай меня тормошить...
Он вдруг замолк и покраснел, заметив устремленные на него серые глаза дочери учителя. Она держала в руке стакан пива и, подойдя к мальчику, протянула ему.
- Ты промок, - сказала она, - выпей.
- Не хочу! - ответил Ендрек и смутился.
Ему показалось, что резко отвечать такой прекрасной пани не совсем хорошо.
- Где ты промок? - спросила она с любопытством.
- В реке, - тихо ответил Ендрек. - Бежал к вам сюда вброд.
- Ты выпей, - настаивала девушка, протягивая ему стакан пива.
- Еще, чего доброго, опьянею, - ответил мальчик.
Наконец он выпил, заглянул в ее смуглое лицо и опять густо покраснел. По губам девушки скользнула печальная улыбка.
В эту минуту заиграли скрипки и контрабас. Тяжело подпрыгивая, к дочери учителя подбежал Вильгельм Хаммер и повел ее танцевать. Уходя, она еще раз окинула Ендрека грустным взглядом.
Ендрек сам не мог понять, что с ним делается. Ярость и боль сдавили ему горло и ударили в голову. То ему хотелось броситься на Вильгельма Хаммера и изорвать на нем его цветистую жилетку, то он готов был завыть в голос... Он круто повернулся, решив уйти.
- Уходишь? - спросил его учитель.
- Пойду.
- Поклонись от меня отцу.
- А от меня скажи, что в день святого Яна я отниму у него луг, вмешался старик Хаммер.
- А разве этот луг ваш? - спросил Ендрек. - Отец не у вас, а у пана брал его в аренду.
- Ого, пан!.. - засмеялся Хаммер. - Мы теперь тут паны, и луг теперь мой.
Ендрек ушел. Подходя к дороге, он заметил какого-то мужика, притаившегося за кустом, который подглядывал, как веселятся немцы. Это был Гжиб.
- Слава... - начал было Ендрек.
- Кого это ты славишь? - перебил его в гневе старик. - Только уж не бога, а дьявола, раз вы братаетесь с немцами...
- Да кто с ними братается? - с удивлением спросил Ендрек.
У мужика горели глаза и вздрагивала на лице морщинистая кожа.
- А что же, не братаетесь? - закричал Гжиб, поднимая кулаки. - Не видел я, что ли, как ты, словно пес, несся к ним через реку ради кружки пива? Не видел я, что ли, как твой отец с матерью молились на горе заочно со швабами? Дьяволу молились! Господь бог вас уже наказал: вон как Стасека скрутило. Но погоди! Этим еще не кончится... Отступники! Псы поганые!..
