Разрушенный мост - Филип Пулман
Финальный штрих – и она была готова. Оставалось спуститься в гостиную за Робертом.
Увидев ее, он широко раскрыл глаза, не сумев скрыть минутного удивления, но Джинни поразилась не меньше: Роберт зачесал назад волосы, побрился (или умылся), и надел кремового цвета рубашку и черные джинсы. В целом, Рианнон понравилось бы, как он выглядит.
– Готов?
Он поднялся с софы. Папа наблюдал за ними со смесью тревоги и облегчения на лице; ему приятно было видеть, что дети, казалось, нашли общий язык.
– Чтобы были дома к полуночи! – сказал он.
– Да ладно тебе, пап! Тогда у нас совсем не будет времени повеселиться, – возразила Джинни.
– Хорошо, но только сегодня. Во сколько?
– Давай в час ночи. Лето все-таки.
– Значит, в час. Если не вернетесь, я приду на пляж с факелом.
– Спасибо. Можно взять с собой пиво?
– Ты ведь работаешь, можешь и купить.
– Но мне не продадут! Ну пожалуйста…
– Две банки. И вернешь за них деньги.
Джинни поцеловала его, и они с Робертом выскользнули за дверь. Вся сценка с пивом – сестра-подлиза, отец, который не может ей отказать – была разыграна только для него. Какие выводы тот сделал, сказать было сложно, потому что на лице Роберта снова застыло упрямое выражение, и открывать рот он явно не собирался, пока она не заговорит первой.
«Боже мой, как я не догадалась позвать к нам Рианнон, чтобы потом идти на вечеринку вместе!» – сообразила Джинни.
– Знаешь, что такое братвурст? – выпалила она, когда молчание затянулось уже на несколько минут. – Это такие немецкие сосиски. Я принесла пару штук, чтобы мы могли их зажарить. Увидела сегодня утром в гастрономе и купила. Мы с папой в прошлом году ездили в отпуск в Германию и постоянно их там ели.
– Я ничего не принес.
– Не страшно, сосисок нам хватит. Ребята каждое лето устраивают такие барбекю, иногда даже пару раз. Только в прошлом году из-за дождя не получилось. Так что ничего особенного, просто вечеринка для детей из деревни. И прости, если я вчера задавала слишком много вопросов о твоей маме. Я ведь совсем не помню свою, поэтому для меня все иначе.
– Так она умерла?
– Папа не говорил тебе? Она умерла, когда я родилась. Но я больше не буду тебя спрашивать, честно. Мне просто было интересно. Понимаешь…
Он фыркнул.
– Ага.
Прогулка до тонущего в лучах закатного солнца пляжа заняла, казалось, в два раза больше времени, чем обычно. Трудно сказать, беспокоило ли присутствие Джинни Роберта, но вот самой Джинни становилось в его обществе все более и более неуютно из-за того недоверия, которое окружало его, словно холодное облако.
– Ты уже бывал на пляже?
– Нет, времени не было.
– Ясно… Папа и правда собирается купить лодку?
– Он так сказал. Я не знаю.
И снова молчание. Они шли на небольшом расстоянии друг от друга и, заслышав приближающуюся машину, разделились, разойдясь к разным краям дороги. Джинни так хотелось спросить его насчет слухов о папином тюремном сроке, но для этого пока еще было слишком рано: не угадаешь, как Роберт воспримет такой вопрос. Если бы только он сам сказал что-то, а не ждал, пока она начнет разговор. Если бы только… Она легко могла придумать с десяток таких «если бы».
Все отдыхающие разошлись и разъехались по гостиницам, арендованным домикам и трейлерам, поэтому парковка сейчас пустовала. Джинни на секунду замерла. Роберт остановился, не сокращая дистанции.
– Пытаюсь понять, куда идти, – объяснила она. – Иногда все собираются в правой части пляжа, где дюны повыше, а иногда уходят в противоположную сторону. Давай пойдем налево.
Джинни пролезла через ворота в стене, ограждавшей поле за дюнами; дальняя его часть выходила прямо к устью реки. Роберт немного помешкал, как будто сомневался, что можно так себя вести.
– Все в порядке, – успокоила она его. – Тут все так лазают. Главное не выпустить овец…
– А там что? – спросил он, указывая на покрытую ковром мха серую крышу, возвышавшуюся над дюнами.
– Это церковь. Ее завалило примерно наполовину. В Средние века, когда кругом хозяйничали викинги, тут неподалеку, на острове в море, был монастырь. Если на материке умирал монах или священник, его увозили на остров, чтобы похоронить. Но перед тем, как погрузить тело на корабль, его оставляли на ночь в этой церкви. Она посвящена святому Мо-Хоноку. А деревня называется Ллангинок, тоже в честь него. По праздникам церковь открывают и проводят службу, а прихожане собираются на берегу. Но все остальное время она просто торчит из песка.
– Это могилы? – Роберт смотрел вдаль, мимо замшелых ворот.
– Ага. Дюны смещаются, поэтому иногда их видно, а иногда они засыпаны песком. Тут все очень старое.
Они забрались на склон позади старой церкви и углубились в дюны, прежде чем Джинни услышала музыку и увидела костер, разложенный в большой ложбине среди выходящих к морю песчаных холмов. Все вокруг было залито золотым светом и напоминало античные фрески, изображавшие богов и нимф. И так легко было представить их там, внизу: сильные, веселые, с напитками в руках, они волокли по пляжу куски дерева или готовили еду, которую можно зажарить на огне. Если бы древние боги устраивали барбекю, оно выглядело бы именно так.
Вот только это были не боги, не нимфы, а обычные люди. Потому что богам не дано меняться. Чтобы перенести эту сцену на холст, нужно мастерство Антуана Ватто. Только он умел так тонко писать радость, что под ее маской можно было различить печаль, только его кисти по силам было передать течение времени через игру теней и цвет облаков, через образы счастливых служанок и их кавалеров, которые станут другими людьми, разойдутся, повзрослеют и состарятся… Смогла бы она сама нарисовать все это? Если бы Ватто писал сцену с барбекю… Нет, это работа не для карандаша, тут нужен цвет. Масло? Темпера? И золотой подтон… Вся эта картина – всплеск гаснущего и постепенно растворяющегося цвета…
Вода поднялась уже высоко, прилив достигнет пика к полуночи. Джинни увидела Питера, друга Рианнон – он ворошил костер палкой, а потом внезапно и сама Рианнон вдруг оказалась рядом: глаза сияют, на лице любопытство, прекрасна, как всегда.
– Привет! – сказала она. – Ты, наверное, Роберт…
Вот так они и дошли наконец до вечеринки.
* * *Все вечеринки и пляжные барбекю, на которых Джинни доводилось бывать, проходили одинаково: остальные веселились, она наблюдала. В детстве ей казалось, что это тоже весело, и
