Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка
Дороти сбежала вниз по лестнице, прижимая к себе своего любимца. Она стрелой влетела в буфетную и обратилась к Карбури:
– Пожалуйста, пожалуйста, мне нужна клетка!
– Для чего, маленькая мисс? Боже мой, кто это? Неужели вы берете в руки кролика?
– Конечно, беру. Разве он не прелесть?
– А по-моему, гадость, – поморщился Карбури.
– Что это значит? – спросила Дороти.
– Мне не следует объяснять вам значение этого слова, маленькая мисс, – с достоинством заметил Карбури.
– Ну и хорошо, оно такое некрасивое! Мой Бенни он… он… Знаете, Карбури, он и дедушкин кролик тоже. Он наш общий, и ужасно нам нравится. И мне, и дедуле – обоим. Мы обо всем договорились у дедушки в комнате. Я рассказывала ему историю маленькой сиротки, и после этого мы заснули. Эту историю я больше никому-никому не расскажу, мы с дедулей решили, что это печальная история. Карбури, вам нравятся печальные истории?
– Не сказал бы, маленькая мисс. Я больше люблю смешные рассказы.
– А вот мы с дедушкой любим истории печальные. И стихотворения любим печальные. Скоро мы вместе с ним будем читать наизусть одно стихотворение. «Я помню дом, где было мне родиться суждено». Вот как оно начинается, Карбури. А вы помните домик, где родились?
– Это было так давно, маленькая мисс, конечно, я не помню.
– Как вы красиво чистите серебро. Вы очень умный и ловкий человек.
Лесть малышки была по-детски невинна, и Карбури невольно улыбнулся:
– Нет, маленькая мисс, я так не думаю.
– А я говорю, что вы умный. Пожалуйста, достаньте мне клетку для моего Бенни.
– Не может быть, чтобы вы оставили эту гадость… я хотел сказать, этого кролика в доме, мисс.
– Дедуля позволил. Неужели, Карбури, вы будете спорить, когда дедушка позволил мне оставить моего голубчика?
– Конечно, нет, я не могу, да и не хочу, – пожал плечами Карбури.
– Ну, хорошо, вы достанете мне клетку? Пожалуйста, положите в нее зелени. Я хочу, чтобы моего Бенни и дедулиного Бенни хорошенько кормили. Так мило, что у меня будет жить такой маленький и прелестный зверек, который принадлежит мне и дедушке. Правда, Карбури?
– Чудо из чудес!
С верхней полки буфетной он снял клетку. В прежнее время в ней сидел попугай, теперь уже давно умерший. Попугай принадлежал отцу Дороти. Не успев опомниться от удивления, Карбури стал чистить клетку, потом вместе с Дороти пошел в огород за листиками латука[13] на ужин кролику. Наконец старый слуга отнес клетку наверх, в комнату маленькой мисс, и поставил туда, куда попросила Дороти. После этого он узнал, что он очень, очень хороший старик и что Дороти любит его, хотя, конечно, не так, как дедулю.
В этот вечер Дороти ждала деда в гостиной вместе с тетей Доротеей. Она надела платьице, которое считала самым нарядным. Оно было сделано из белого кружева и мягкой белой шелковой материи. Густые курчавые волосы девочки не нуждались в особенном уходе, потому что сама природа позаботилась о них. Природа также зажгла удивительный свет в глазах Дороти и разлила по ее щекам нежный румянец.
Мисс Сезиджер в своем вылинявшем жалком платье чувствовала себя старым холодным декабрем, малышка же казалась ей ранним маем.
Когда Дороти впорхнула в комнату, тетка в очередной раз залюбовалась ее легкой походкой. Девочка всегда двигалась упругими танцующими шагами, и каждое ее движение было красиво и грациозно. Она сделала низкий реверанс тетке и остановилась рядом с ней.
– Правда, я нарядная?
– Маленькие девочки не должны думать о нарядах, – заметила мисс Доротея.
– А разве ты не думала о платьях, когда была совсем молоденькая и хорошенькая?
– Я никогда не была хорошенькой, дитя мое, а иногда мне даже кажется, что я никогда не была молодой.
– Бедная моя тетушка! Я сделаю так, что ты будешь молодой. Ах, вот, вот! Я слышу его шаги.
Она бросилась к двери и раскрыла ее. В комнату вошел старый сэр Роджер, по обыкновению, одетый в вечерний костюм. Мистер Сезиджер казался очень бледным, но при виде Дороти его глаза загорелись. Впрочем, они снова померкли и стали суровы, едва он перевел взгляд на тревожное, запуганное лицо дочери. «Если бы только Доротея ушла, мы с внучкой отлично провели бы вечер», – невольно подумал старик.
Как только хозяин Сторма вошел в гостиную, Карбури раскрыл дверь в столовую и произнес обычным светским тоном:
– Ужин подан.
Сэр Роджер подал руку мисс Доротее и повел ее к столу, а Дороти прыгала и пританцовывала рядом с дедом.
– Я так рада, что тебе лучше, отец, – промолвила мисс Доротея.
– Я совершенно здоров. Благодарю тебя, – послышалось в ответ.
Это было произнесено очень недружелюбным тоном. Отец дал понять дочери, что она не должна задавать больше никаких вопросов по поводу болезни. Дороти, которая самовольно выдала себе разрешение ужинать со взрослыми, заняла свое обычное место и посмотрела сначала на деда, потом на тетку. Она почувствовала, что между ними что-то не совсем ладно, и это не понравилось ей. Девочка была еще слишком мала, чтобы разрешить загадку их отношений, для этого требовался более зрелый и опытный ум.
В середине ужина сэр Роджер вдруг холодно поинтересовался:
– Разве тебе нечего рассказать мне, Доротея? Чем ты сегодня целый день занималась?
– Я гуляла, – выдавила из себя мисс Сезиджер.
– Какая ты красная, тетушка! – заметила Дороти. – Надеюсь, у тебя не будет припадка. Знаешь, когда мы жили в Париже, у нас был кот, и с ним делались припадки. Я отлично помню: когда папа делался очень-очень красным, мамочка всегда клала ему что-нибудь холодное на затылок. Однажды я спросила, для чего это нужно, но она не ответила. Тогда я спросила у Бидди Мак-Кен, и няня сказала, что холодное кладут, чтобы не сделался припадок. О, вот ты опять побледнела. Почему же ты была такая красная?
– Лучше длинный нос, чем длинный язык, – только и нашлась что сказать мисс Доротея.
– Да, – поддержал дочь старый Сезиджер. – Это прекрасная пословица, и чем скорее Дороти запомнит ее, тем лучше.
– Это плохая пословица, – сказала Дороти медовым голоском и тут же перевела разговор в другое русло. – Пожалуйста, Карбури, дайте мне гороха.
Слуга передал ей блюдо с горохом, и девочка положила себе довольно большую порцию.
– Карбури, – снова обратилась Дороти к старому слуге, – наклонитесь ко мне, я шепну вам два слова.
– Такие вещи недопустимы в хорошем обществе, Дороти, – заметила тетушка Доротея.
– Да ведь мы «нехорошее общество», – отвечала ей Дороти. – Пожалуйста, наклонитесь, Карбури.
Растерянный и весь пунцовый от неловкости ситуации, Карбури решил, что лучше послушаться.
– За обедом будет земляника? – шепнула ему Дороти.
– Нет, маленькая мисс. Ягоды отправили на рынок.
Дороти выпрямилась на стуле. Карбури продолжал подавать обед. Ни мисс Доротея, ни сэр Роджер не проронили больше ни слова. Дороти понаблюдала за ними, потом стала следить за точными, выверенными движениями старого слуги. Карбури очень хорошо прислуживал. В этот момент он наливал мозельское[14] вино в длинные красивые бокалы.
– Мне бы хотелось попробовать этого, – девочка указала на бутылку в руках Карбури.
– О нет, – вмешалась мисс Доротея, – вино детям вредно!
– Дайте ей несколько капель, – как будто назло дочери позволил сэр Роджер.
Вино заискрилось на дне бокала Дороти. Она сразу выпила его.
– Вот хорошо-то, – сказала она, – чуточку покалывает, и, Боже мой, в голове какое-то странное чувство. Знаешь, дедуля, мысли прочищаются.
И она весело засмеялась.
– Надеюсь, отец, ты не позволишь ей пить вино?
– Я только хотел, чтобы сегодня она выпила за мое здоровье. Она такое славное дитя, – заметил сэр Роджер. – Но, конечно, больше вина она не получит.
Дороти, не шевелясь, сидела на стуле, прислушиваясь к собственным ощущениям. Сначала она почувствовала слабость и легкий шум в голове. Потом ее снова потянуло болтать. Дороти обвела всех взглядом, чтобы найти в комнате самый интересный объект. Интереснее всех оказался Карбури.
– А сколько у вас, Карбури, маленьких дочек?
– Дороти! Не принято, чтобы дети разговаривали со слугами, когда они прислуживают за столом, – мисс Сезиджер слегка повысила тон.
– А мне все равно, принято или не принято, – заупрямилась Дороти.
Карбури выскочил из комнаты, столкнувшись в коридоре с Мэри.
– Эта девочка будет причиной моей смерти, – вымолвил он, задыхаясь от смеха.
А в столовой Дороти смотрела на тетку удивленными глазами:
– Я не понимаю, почему нельзя говорить всего, что придет в голову, если только этим не делаешь чего-нибудь дурного. Ах, я хочу уйти к папе и маме!
И она вдруг расплакалась без всякой видимой причины.
Тут случилась удивительная вещь. Сэр Роджер поднялся со стула, подошел к внучке, взял ее за руку, подвел к своему концу стола, поднял к себе на колени и поцеловал.
– Если ты любишь своего дедушку, то останешься с ним, моя маленькая. Ты будешь болтать с ним, сколько хочешь.
