Ричард Халл - Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник)
Но в глубине моей души не оставалось никаких сомнений: в живых ее быть не должно. Иначе что означала телеграмма Спенсера? Еще более свирепый вал ужаса накрыл меня, когда я осознал: фигура стоит на том самом месте, где ее автомобиль вылетел в пропасть. Люди, столь же суеверные, как я сам, без труда поймут: вывод был очевиден. Где же еще бродить тетиному духу, как не вокруг этой злосчастной точки на шоссе – чтобы и меня утащить с собой в преисподнюю тем же самым способом! Это так на нее похоже, так в ее стиле! Но нет, я преисполнюсь решимости раз и навсегда показать этому привидению: меня не запугаешь. В этот миг волосы встали бы дыбом на моей голове, если бы только я не имел благородной привычки ежедневно пользоваться весьма эффективным гелем для волос «Цветочный аромат». Но поскольку такую привычку я имел, то всего лишь ощутил сильное покалывание в области черепа. Стиснув зубы, я нажал на газ и направил машину прямо на призрака.
Фигура вскрикнула изумленно-испуганно и проворно отскочила на обочину, но, зацепившись одной ногой за импровизированный предупреждающий знак – большой белый камень, рухнула на землю. Только у ворот заднего двора мне пришло в голову: подобное поведение для призраков нехарактерно. Говорите что угодно о духах и прочих пришельцах с того света, но о камни они не спотыкаются. Они через них свободно проскальзывают. И о том, чтобы выскакивать из-под колес автомобилей, им тоже не приходится беспокоиться. Я пустил «Ла-Жуаёз» задним ходом и тихонько, но быстро съехал обратно к месту мистического происшествия. Привидение к тому времени как раз успело встать, отряхнуться и выйти на дорогу. Теперь ему снова пришлось отпрыгивать в сторону – я едва на него не наехал.
– Право слово, Эдвард, – послышался тут голос тети во всем его неподражаемом своеобразии и натуральности, – твои методы становятся все примитивней. Один раз еще ладно, но вернуться опять – это уж… я прямо не знаю…
Мне к тому времени и так досталось. Я был измотан, находился в смятении, я только что пережил приступ неописуемого ужаса. Теперь, боюсь, меня хватало лишь на то, чтобы оставаться на водительском месте с широко открытым ртом и молча взирать на тетю. Ибо это была она. Она, эта поразительная женщина, была жива, совершенно здорова и явно убеждена в том, что минуту назад я собирался задавить ее, а когда не получилось, повторил попытку. С какой точки зрения ни смотри – смешно, когда бы не было так страшно. Очень серьезная ситуация. Ведь я изо всех сил стремился к тому, чтобы не возбудить в ней ни малейшего подозрения, а теперь, уж конечно, поводов у нее предостаточно – и все из-за чистого, неумышленного, непреднамеренного, глупого несчастного случая, который и несчастным-то нельзя назвать – ведь ничего, собственно, не произошло. Как жестока судьба!
Тетин голос между тем продолжал греметь:
– Черт побери, Эдвард!
Всегда морщусь, когда женщины чертыхаются.
– Я, по-моему, лодыжку растянула! – Она принялась бесцельно ковылять взад и вперед, проверяя правильность своего предположения, и наконец остановилась у крыла «Ла-Жуаёз». На таком расстоянии не оставалось уже никаких сомнений в ее материальности. Тем временем она всерьез заинтересовалась содержимым машины. – Так. Три чемодана. Дорожная сумка – не ты ли говорил мне однажды, что не появишься с ней на людях даже по приговору суда? «Гладстон»[30] – между прочим, мой, вот уж не думала, что он тебе понадобится, дражайший Эдвард. Напомни-ка, как долго ты собирался гостить у мистера Иннза.
– Я сам не знал точно. А там, знаете ли, очень хочется иметь под рукой широкий выбор одежды. У них, – я сделал легкое ударение на этом местоимении, – много разных занятий для гостей. И все всегда так элегантны, у всех всё с иголочки…
Тетка продолжала рыться в салоне.
– Поэтому тебе понадобился еще и цилиндр?
– Гай сказал, у них по соседству как раз намечается свадьба. По-моему, блестящая импровизация, как вы находите?
– Да, естественно, такие вещи часто устраиваются экспромтом. Да, да. Подготовиться ко всему – никогда нелишне. Поэтому ты прихватил еще и котелок – вдруг хозяева увезут тебя с собой в Лондон. И мягкую шляпу, конечно, и черную велюровую – никогда не представляла, по какому случаю вообще можно такое напялить, хоть в Лондоне, хоть в деревне. И чудовищное кричащее кепи, в котором ты садишься за руль. И старую панаму – надеюсь, тебе не пришло в голову надеть ее в обществе всех этих «элегантных, одетых с иголочки» господ, Эдвард? – Произнося последние слова, она тщательно подражала моему голосу. Какое нахальство! – А то уж очень она облезла. Гляди-ка, и зонт не забыл взять. И ротанговую коричневую трость. Вот уж действительно ко всему подготовился. – Тут старуха сделала паузу, продолжая задумчиво перебирать вещи. – Но чего я вовсе не знала, так это что у тебя есть соломенное канотье, дорогой мой Эдвард.
Пришлось истолковать появление данного головного убора в максимально благоприятном свете:
– Я купил его как раз по пути туда. В Шрусбери. Ну да, производство лондонское. С провинциальной маркой я, естественно, ничего не стал бы приобретать. А то слуги такие снобы…
– Слуги – снобы, дорогой мой? – Ей обязательно нужно перебить человека.
– Да, слуги. Они нынче повадились так модничать. Хочу сказать – у всех у них соломенные шляпы, – добавил я в ответ на удивленно поднятые тетины брови. – Только, пожалуйста, тетя Милдред, не называйте их «канотье».
– Как скажешь, дорогой, – с подозрительной кротостью отозвалась она. – Ну, вижу, для меня тут места нет, значит, в Ллвувлл ты меня не отвезешь. Да и стоит ли мне садиться в машину, когда ее ведешь ты, – после всего, что тут случилось? Лодыжке моей, наверное, только на пользу пойдет добрая прогулка пешком. – Тетя зашагала по дороге. – Пока что – до свидания!
Больше я терпеть не мог.
– Тетя Милдред! Что означает эта телеграмма от доктора Спенсера?
– Попозже расскажу, дорогой. – Старуха чуть ли не вскачь припустила вниз. – Очень спешу! Надо было раньше спрашивать, а не тратить время на просьбы не произносить сло́ва «канотье». Вернусь к обеду. – Она, не оборачиваясь, бодро помахала в воздухе своей палочкой и исчезла за поворотом – моя безграмотная, противная, гнусно насмешливая, грубая, неотесанная, невосприимчивая к чужим чувствам тетка!
Я поспешил загнать «Ла-Жуаёз» в гараж и, оставив там весь багаж, бросился к себе в комнату. Платяной шкаф бесследно исчез, в ковре зияла солидного размера прожженная дыра, по стенам везде разметались следы пламени. Я постарался припомнить, что еще стояло рядом, и, к досаде своей, припомнил. У шкафа помещалась этажерка с книгами – не самыми драгоценными в коллекции, но все же любимыми, – она тоже бесследно исчезла.
Стало быть, пожар все-таки случился. В нем сгорел мой шкаф. Ну, там-то ничего ценного не хранилось. Он уничтожил мои книги. Очень печально, но не очень существенно. Ковер потерян навсегда. Вряд ли мне еще когда-нибудь удастся найти ковер такой редкой цветовой гаммы… Но это и все. Ничего глобального, ничего важного – но тут и кроется загвоздка! Как удалось потушить огонь, и к какому выводу тетка пришла относительно причин возгорания? Как неудачно, что случай дал ей возможность осмотреть мой багаж в машине. Я взял с собой буквально все, что влезло, но все же, полагаю, это не бросилось бы в глаза, если бы не злосчастная до последней соломинки соломенная шляпа, которую я, кстати, действительно купил по пути. От цилиндра, пожалуй, следовало воздержаться – теперь придется на всякий случай срочно послать Гаю просьбу подтвердить факт намечавшейся свадьбы. Открывать ему все карты надобности нет, но ведь можно позволить другу подстраховать себя? Придется только рассказать, что мне нужно, а подробности лучше опустить.
Одна фраза, прозвучавшая из тетиных уст, не давала мне покоя: «Твои методы становятся всё примитивней». «Методы… становятся… всё…» Что она хотела этим сказать? Следует ли сделать из ее слов все неприятные для меня заключения, какие только возможны? Или у нее так получилось случайно? Ладно, скоро она возвратится из Ллвувлла, и, надо полагать, все встанет на свои места. Во всяком случае, читать по ее лицу я всегда умел не хуже, чем в раскрытой книге.
Глава 7
Тетка ведет себя загадочно. Просто отказывается что-либо объяснять и все. Она вообще относится к этому эпизоду так, будто нечего объяснять. Похоже, считает: вызвать меня домой по случаю гибели в огне платяного шкафа – дело само собой разумеющееся. О том, почему телеграмму отправил Спенсер – или, если угодно, почему на ней оказалась его подпись, – старуха тоже ничего не сказала, даже не намекнула. В некотором отношении для меня даже лучше оставить все как есть и позволить загадочному инциденту просто выветриться из ее памяти, но два момента говорят решительно против этого. Первый: вполне ли естественно с моей стороны принять все дело как обыденное, ничем не примечательное? Если верить, что пожар возник случайно, разве не должно у меня возникнуть множество вопросов, разве не следует мне поднять всяческий шум? Полагаю, следует. И хотелось бы, и, вероятно, следовало бы его поднять. Вот только никак не решу, как лучше подступиться. Говоря коротко, побаиваюсь переиграть.
