Ричард Райт - Черный
- Только скажи мне, кто велел тебе продавать эту газету? - спросил он.
- Никто.
- Откуда ты ее берешь?
- Из Чикаго.
- Ты ее читаешь?
- Конечно. Я читаю приложение, - объяснил я. - Саму-то газету я никогда не читаю.
Он помолчал немного, потом спросил:
- Кто просил тебя продавать эту газету - белые?
- Нет, сэр, - ответил я изумленно. - Почему вы так решили?
- А твои родные знают, что ты продаешь эту газету?
- Знают, сэр. Чего же тут плохого?
- Как ты узнал, куда написать, чтобы тебе ее присылали? - спросил он, оставив мой вопрос без внимания.
- Их продает мой приятель. Он дал мне адрес.
- Этот твои приятель - белый?
- Нет, сэр. Он цветной. Почему вы спрашиваете?
Ничего мне не ответив, он медленно встал со ступенек крыльца, на которых сидел.
- Подожди минуту, сынок, - сказал он. - Я тебе сейчас кое-что покажу.
Да что же это такое? Газета как газета, так мне, во всяком случае, казалось. Я ждал, расстроенный, мне хотелось как можно скорее распродать свою пачку, прийти домой, лечь в постель и читать следующую часть жутких приключений. Наш знакомый вернулся с аккуратно сложенной газетой в руке и протянул ее мне.
- Ты это видел? - спросил он, показывая какую-то карикатуру.
- Нет, сэр, - сказал я. - Я же не читаю газету, я читаю только приложение.
- Ну так посмотри. И скажи, что ты об этом думаешь.
Номер был за прошлую неделю. Я смотрел на картинку: громадный негр с грязным потным лицом, толстыми губами, приплюснутым носом и золотыми зубами сидел во вращающемся кресле, положив ноги в желтых, начищенных до блеска ботинках на большой полированный стол. Его толстые губы посасывали большую черную сигару, на конце которой белел целый дюйм пепла. Белый в красный горошек галстук украшала гигантская булавка в форме подковы. На негре были красные подтяжки, шелковая рубашка в полоску, на толстых черных пальцах сверкали огромные брильянты. По животу вилась массивная золотая цепочка, на ней вместо брелока висела заячья лапа. Возле стола стояла заплеванная до краев плевательница. На стене комнаты, где сидел негр, была огромная надпись:
БЕЛЫЙ ДОМ.
Под надписью висел портрет Авраама Линкольна - ни дать ни взять разбойник с большой дороги. Я посмотрел выше и прочел:
"Мечта каждого черномазого - стать президентом и спать с белыми женщинами! Американцы, неужели мы это допустим? Организуйтесь, спасайте нашу прекрасную страну и наших белых женщин!"
Я смотрел, стараясь постичь смысл рисунка и подписей, думая, почему все это так дико и все же так знакомо.
- Ты понимаешь, что это значит? - спросил плотник.
- Нет, не понимаю, - признался я.
- Ты когда-нибудь слышал про ку-клукс-клан? - спросил он тихо.
- Конечно, а что?
- Ты знаешь, что делают куклуксклановцы с цветными?
- Убивают. Не дают нам голосовать и получать хорошую работу, - сказал я.
- Так вот, газета, которую ты продаешь, проповедует идеи ку-клукс-клана, - сказал он.
- Не может быть! - закричал я.
- Сынок, она у тебя в руках.
- Я читал приложение, газету я никогда не читал, - потрясение пролепетал я.
- Слушай, сынок, - сказал плотник, - слушай. Ты черный парнишка и хочешь заработать немного денег. Очень хорошо. Если ты хочешь продавать эту газету, продавай, я не буду тебе запрещать. Но я читаю ее вот уже два месяца и понял, чего они хотят. Если ты станешь и дальше продавать ее, то будешь помогать белым убивать самого себя.
- Но ведь газета приходит из Чикаго, - наивно возразил я, не зная, во что же теперь можно верить, - ведь газета издавалась в Чикаго - городе, куда негры стекались тысячами, как же там могли печатать расистскую пропаганду?
- Неважно, откуда она приходит, - сказал он. - Ты лучше послушай.
Он прочитал мне длинную статью, автор которой ратовал за суд Линча как за единственное решение негритянской проблемы. Я слушал и не верил своим ушам.
- Дайте посмотреть, - сказал я.
Я взял газету и присел на крыльцо. В сумерках листал я страницы и читал статьи, проникнутые такой бешеной ненавистью к неграм, что кожа моя покрылась мурашками.
- Ну что, нравится? - спросил он.
- Нет, сэр, - прошептал я.
- Теперь ты понимаешь, что ты делаешь?
- Я не знал, - пробормотал я.
- Будешь и дальше продавать газеты?
- Нет, сэр, никогда.
- Я слыхал, ты хорошо учишься, и, когда я стал читать газету, которую ты продаешь, я не знал, что и думать. Тогда я сказал себе, что парень просто не знает, что продает. Многие хотели поговорить с тобой, да боялись. Думали, ты спутался с белыми куклуксклановцами, и если мы скажем тебе: "Не продавай газету", ты наведешь куклуксклановцев на нас. Но я сказал: "Ерунда, просто парень не ведает, что творит".
Я протянул ему десять центов обратно, но он не взял.
- Оставь себе, сынок, - сказал он. - Но ради господа бога, продавай что-нибудь другое.
В тот вечер я не стал больше никому предлагать газету; я шел домой, держа кипу под мышкой, я боялся, что какой-нибудь негр выскочит из кустов или из-за забора и прибьет меня. Как я мог допустить такую страшную ошибку? Все произошло очень просто и в то же время совершенно неправдоподобно. Я так увлекся приключениями в приложении, что не прочел ни одного номера газеты. Я решил никому не рассказывать о своей оплошности, никому не открывать, что стал невольным распространителем ку-клукс-клановской литературы. Я выбросил газеты на помойку и, придя домой, просто и спокойно объяснил бабушке, что компания не будет больше посылать мне газету, у них и без меня достаточно агентов в Джексоне - увы, я сильно смягчил краски. Но бабушке, в общем-то, было все равно: зарабатывал я так мало, что почти не облегчал бремени домашних расходов.
Отец того парня, который уговорил меня продавать эту газету, также раскусил ее пропагандистскую сущность и запретил сыну ее продавать. Мы с ним никогда не говорили об этой истории, нам было стыдно. Однажды он осторожно спросил:
- Скажи, ты все еще продаешь газету?
- Бросил. Времени нет, - сказал я, избегая его взгляда.
- У меня тоже, - сказал он, скривив губы. - Дел по горло.
Учился я с наслаждением. В начале года проглатывал учебники по истории, географии и английскому и потом открывал их только на уроках. Задачи по математике я всегда решал заранее, а в классе, когда не стоял у доски, читал потрепанные, побывавшие во многих руках еженедельники "Детективов Флинна" и сборники рассказов "Аргоси" или же мечтал о городах, которых никогда не видел, и о людях, которых никогда не встречал.
Начались летние каникулы. Я не мог найти работу, которая дала бы мне возможность отдыхать по священным для бабушки субботам. Тоскливо тянулись долгие жаркие дни. Я сидел дома, предаваясь размышлениям и пытаясь унять духовный и физический голод. К вечеру, когда солнце пекло уже не так сильно, я гонял мяч с соседскими ребятами. Потом сидел на крыльце и безучастно разглядывал прохожих, повозки, автомобили...
В один из таких томительных, душных вечеров бабушка, мама и тетя Эдди сидели на крыльце и вели какой-то религиозный спор. Я сидел рядом, уткнувшись подбородком в колени, и угрюмо молчал, мечтая о чем-то своем и вполуха прислушиваясь к разговору взрослых. Вдруг мне пришла в голову какая-то мысль, и я, забыв, что не имею права вступать в разговор без разрешения, тут же ее высказал. Наверное, мысль была поистине еретическая, потому что бабушка крикнула: "Как ты смеешь!" - и хотела, как всегда, ударить меня по губам. Я давно уже научился уклоняться от ударов и быстро нагнул голову, а бабушка не удержалась и со всего размаху упала вниз, в щель между крыльцом и забором. Я вскочил. Тетя Эдди и мать закричали, бросились поднимать бабушку, но никак не могли ее вытащить. Позвали дедушку, и он сломал несколько штакетин. Кажется, бабушка была без сознания. Ее уложили в постель и вызвали доктора.
Ну и испугался же я! Убежал к себе в комнату и заперся, думая, что дед не оставит на мне живого места. Правильно я сделал или нет? Если бы я сидел неподвижно и позволил бабушке меня ударить, она бы не упала. Но разве не естественно уклониться от удара? Я дрожал от страха и ждал. Но никто ко мне не пришел. В доме было тихо. Может быть, бабушка умерла? Через несколько часов я открыл дверь и прокрался вниз. Ну, что же, говорил я себе, если бабушка умерла, я уйду из дома. Больше ничего не остается. В передней я увидел тетю Эдди, она глядела на меня пылающими черными глазами.
- Видишь, что ты сделал с бабушкой! - сказала она.
- Я к ней не притрагивался, - сказал я. Я хотел спросить, как бабушка себя чувствует, но от страха забыл.
- Ты хотел ее убить, - сказала тетя Эдди.
- Я не дотрагивался до бабушки, ты это знаешь!
- Негодяй! От тебя одно зло!
- Я только наклонил голову. Она же хотела меня ударить. Я ничего не сделал...
Губы ее шевелились, точно она подбирала слова, которые пригвоздили бы меня к позорному столбу.
- Зачем ты вмешиваешься, когда взрослые разговаривают? - Она наконец нашла оружие против меня.
