Михаил Строганов - Лексикон Таро
Пока еще декадентство тянется. Оно не имеет ни гениев, ни творцов, в нем самое лучшее — предчувствие, самое худшее — бесстыдство.
Я с неизменно бодрым настроем, зрю грядущее, благословляю поколения улучшенной породы людей и подъемлю бокал во славу благоденствия и справедливости.
Друзья! С новым счастьем! С новым веком!
Петербургская газета «Новое время» 31 декабря 1900 года
Фрагмент № 2 «Жертвы шока будущего»
Один из наиболее распространенных откликов на высокоскоростные изменения — это полное отрицание. Стратегия маленького человека заключается в «блокировании» себя от непрошеной реальности. Когда требования принятия решений достигают пика, он решительно отказывается получать новую информацию. Подобно жертве стихийного бедствия, чье лицо «регистрирует» общее неверие, этот маленький человек также не может принять очевидность своих ощущений, т. е. он решительно заключает, что все — неизменно и что все доказательства изменений являются просто кажущимися. Он находит успокоение в таких клише, как «молодые люди всегда были бунтарями», или «ничто не ново под луной», или «чем больше вещи меняются, тем больше они остаются теми же».
Безымянная жертва будущего, маленький человек сам организует свою личную катастрофу. Его стратегия борьбы увеличивает вероятность того, что, когда он будет вынужден адаптироваться, его столкновение с изменениями перерастет в форму одиночного сильнейшего кризиса жизни, а не в последовательность поддающихся управлению и решению проблем.
Другой типичный отклик жертвы шока будущего — это специализация. Специалист не блокируется от всех новых идей или информации. Он энергично пытается идти в ногу с изменениями, но только в исключительно узком секторе жизни. Так, физик или финансист использует все последние инновации в своей профессии, но остается совершенно закрытым для социальных, политических или экономических инноваций. Чем больше университетов захвачено пароксизмом протеста, чем больше вспышек восстаний в гетто, тем меньше он хочет знать об этом и тем больше он сужает щель, через которую смотрит на мир.
Внешне он справляется хорошо. Но он также стремительно движется к разладу с самим собой. Он может однажды утром проснуться и осознать, что его специальность устарела или неузнаваемо трансформировалась событиями, взрывающимися вокруг него.
Третий типичный отклик на шок будущего — это одержимость возвращением к ранее успешным шаблонам адаптации (реверсионизм), которые в настоящий момент неуместны и неадекватны. Реверсионист упорствует в своих предыдущих программируемых решениях и привычках с догматическим безрассудством. Чем сильнее изменение угрожает извне, тем методичнее он повторяет прошлые режимы действий. Его социальная перспектива регрессивна. Испытав удар будущего, он истерически пытается сохранить не соответствующий действительности статус-кво или требует в той или иной замаскированной форме возврата к успехам прошлого. Барри Голдуотер и Джордж Уоллес апеллируют к его трясущимся внутренностям, используя политику ностальгии. Они говорят, что полиция поддерживала порядок в прошлом, поэтому для поддержания порядка нам необходимо усилить полицию. Авторитарная обработка детей работала в прошлом, поэтому все сегодняшние несчастья от вседозволенности. Умеренно пожилые реверсионисты с правым уклоном тоскуют по простому, упорядоченному обществу небольших городков, где в размеренном социальном окружении все их старые шаблоны были уместны. Вместо адаптации к новому они продолжают автоматически применять старые решения, увеличивая все больше и больше разрыв с реальностью.
Если старый реверсионист мечтает о восстановлении прошлых небольших городков, молодой реверсионист с левым уклоном мечтает даже о возрождении старой системы. Это объясняет некоторое очарование сельской общины, сельского романтизма, которыми наполнена поэзия хиппи и субкультура пост-хиппи, обожествление Че Гевары (отождествляемого с горами и джунглями, а не с урбанистической и постурбанистической окружающей средой), почитание дотехнологических обществ и преувеличенное презрение к науке и технике. Все эти красочные требования изменений, разделяемые по крайней мере некоторыми левыми течениями, соответствуют тайным страстям Уоллесов и Голдуотеров по прошлому.
Их завиральные идеи такие же древние, как и их индейские головные повязки, их плащи эпохи короля Эдуарда, их оленья охотничья обувь и обрамленная золотом посуда. Терроризм начала века и эксцентричный черный флаг анархии неожиданно вновь вошли в моду. Руссоистский культ благопристойных дикарей процветает вновь. Старые идеи марксизма, применяемые в лучшем виде во вчерашнем индустриальном обществе, выдаются как безусловные рефлекторные ответы на проблемы завтрашнего сверхиндустриального общества. Реверсионизм маскируется под революционность.
И, наконец, мы имеем Сверхупростителя. После того как свергнуты старые герои и институты, на фоне забастовок, бунтов и демонстраций, пронзающих его сознание, он ищет простого, изящного уравнения, которое сможет объяснить весь комплекс новизны, угрожающий его поглотить.
Беспорядочно хватаясь за те или иные идеи, он временно становится истинно верующим.
Это помогает объяснить неистовую интеллектуальную придурковатость (фаддизм), которая уже угрожает опередить темп изменения мнений. Маклюэн? Пророк электрического поколения? Леви-Строус? Браво! Маркузе? Сегодня я вижу это все! Махариши Вотчмакаллит? Фантастично!
Астрология? Проникновение в сущность вечности!
Этот Сверхупроститель, отчаянно продвигаясь ощупью, принимает любую идею, к которой он случайно приходит, часто приводя в замешательство ее автора. Увы, идея моя или твоя не объясняет все на свете. Но Сверхупростителю нужны ответы на все случаи. Максимизация выгоды объясняет Америку. Коммунистический заговор объяснят расовые бунты. Демократия участия является самым верным ответом. Вседозволенность (или доктор Спок) — причина всех бед. Этот поиск унитарного решения на интеллектуальном уровне имеет свои параллели в действии. Поставленный в тупик озабоченный студент, пинаемый родителями, неуверенный в своем статусе, измученный стремительно отживающей образовательной системой, вынужденный заботиться о будущей карьере, системе ценностей и стоящем стиле жизни, неистово ищет способы упростить свое существование. Прибегая к ЛСД, героину и другим наркотикам, он выполняет нелегальный акт, который имеет по меньшей мере одно достоинство — объединить его несчастья. Он выдает множество больных, кажущихся неразрешимыми проблем за одну большую проблему и таким образом радикально, но временно упрощает свое существование.
Девочки-тинэйджеры, которые не справляются с ежедневно накручиваемым клубком стрессов, могут выбрать другой драматический акт сверхупрощения — беременность.
Подобно наркотикам, беременность может очень сильно усложнить ее жизнь позже, но сегодня беременность делает все ее другие проблемы незначительными.
Насилие также предлагает «простой» способ борьбы с растущей сложностью выбора и всеобщего сверхвозбуждения. Для старых поколений и политических организаций полицейские дубинки и военные штыки кажутся заманчивым лекарством, способом покончить раз и навсегда с разногласиями. И черные экстремисты, и белые дружины самоуправления используют насилие для сужения выбора и «очищения» своей жизни. Тем, кто потерял понимание окружающего, ясную программу, кто не может справиться с новизной и сложностью ослепляющих изменений, терроризм заменяет необходимость думать: терроризм не может свергнуть режимы, но он избавляет от сомнения.
Многие из нас могут быстро распознать эти образчики поведения в других и даже в самих себе, не понимая их причин. Ученые-социологи воспринимают отрицание, специализацию, реверсию и сверхупрощение как классические способы борьбы с перегрузками.
Все они опасно отрицают сложности взаимосвязей. Они искаженно изображают действительность. Чем больше человек отрицает, чем больше он самоограничивается ценой более широких интересов, чем более механически он возвращается к шаблонам прошлого в поведении или политике, чем более отчаянно он сверхупрощает, тем сильнее не соответствует действительности его реакция на новизну и выбор, заполняющие его жизнь. Чем более он полагается на подобную стратегию, тем больше в его поведении проявляются неуправляемые и неустойчивые шараханья и общая нестабильность.
Каждый ученый — специалист по теории информации знает, что многие из этих стратегий могут быть необходимыми в условиях перегрузки, однако, если человек неясно понимает действительность, если у него нет четкой иерархии ценностей, возлагать надежды на такие методы нельзя, адаптивные трудности будут только усугубляться.
