Я? - Петер Фламм
Уже глубоко за полночь, мы оба устали, кроме нас в купе только один человек, он снял обувь и вытянулся на жесткой деревянной лавке, мы поднимаем окно, вдруг мы снова в тепле, в комнате, я прошу ее ложиться, она в нерешительности смотрит на меня голубыми прозрачными глазами, мне очень больно, кого она мне напоминает, я стелю ей на лавку мое одеяло и сажусь в углу, она лежит рядом со мной, ее голова у меня на коленях, маленькая прядка светлых волос выбилась на лицо, глаза закрыты, длинные темные ресницы дрожат, на бледном лице улыбка, но ведь мне все это знакомо, но ведь мне все это знакомо, я не могу уснуть, глаза жжет, во лбу тупая боль, деревянная стенка жестко давит на висок, из соседнего купе слышится приглушенный разговор, мужчина храпит, его рот открыт, нос острый и необычно белый, у меня на коленях покоится светлая голова незнакомой девушки, она улыбается, полная тишина, за окном летит мимо ландшафт, по лбу мужчины медленно ползает муха.
Наверное, я в конце концов тоже заснул, теперь в купе светло, снаружи еще спит холмистая местность в голубоватой дымке, моя рука лежит на чем-то мягком, это Нерон, наверное, ночью он спрыгнул с лавки напротив, что его вдруг так потянуло ко мне, неужели он перестал меня ненавидеть. “Нерон”, — зову я совсем тихо, еще в полусне, его морда лежит у меня на колене, хвост виляет, он смотрит на меня грустно и вопросительно, его теплый язык лижет мне руки. Я растроганно глажу его шерсть, сейчас я почти счастлив, этот пес снова любит меня, почему он теперь меня любит, а прежде ненавидел, я опять закрываю глаза, сплю глубоко и крепко.
Мы скоро приедем, я помогаю девушке достать чемодан из сетки, теперь она выглядит ужасно и серо, мужчина надевает обувь на серые носки, поезд останавливается, мы на вокзале. Я выхожу за ограждение, иду вверх по Кайзерштрассе к Россмаркту, пес жмется ко мне, словно боится чего-то, я сворачиваю направо в узкие переулки, у меня такое чувство, будто меня что-то влечет, я иду вслепую, мне все кажется знакомым и в то же время бесконечно чужим, и вообще-то я совсем не хочу сюда, мне надо быть совсем в другом месте, она лежит на диване и спит, прежде чем она проснется, я уже вернусь, я буду с ней.
Вот я стою перед старинной церковью, хожу кругами, у этих домов я уже был, когда-то, может, я возвращаюсь к вокзалу, ведь нет никакого смысла бродить по этим узким переулкам, пес тоже выглядит уставшим, он идет все медленнее и наконец отстает, вертит головой во все стороны, на углу сидит бабуля и ест на солнышке свой скудный завтрак, пес останавливается, виляет хвостом, старушка просияла, маленькие старые ручки гладят и похлопывают по бурой шерсти, она жует, с трудом отрывает кусок своего хлеба и протягивает ему, он жадно проглатывает и ложится перед ее прилавочком, кладет голову на лапы, бабка наклоняется к нему, такое впечатление, что они общаются, я зову его свистом, он лежит как ни в чем не бывало, придется вернуться за ним, на лотке разложены мыло, сигареты, разноцветные склянки, я покупаю у старушки несколько сигарет, она делает книксен, хихикает и предлагает: “Для такой красивой собаки, может, ошейник, зеленый или коричневый”. Я беру их тоже, оба, расплачиваюсь, Нерон неохотно встает, потягивается на солнце, странствие начинается заново, теперь я на торговой улице Цайль, подходят первые покупатели, я захожу в несколько лавок, рассматриваю товары и выхожу, в который раз поворачиваю направо, в маленьком переулке булочная, вхожу, звенит колокольчик на двери, звенит серебристо и звонко и не хочет затихать, в корзине свежие булочки, на гладком белом фарфоре пироги и торты. Я перегибаюсь через прилавок, беру одну булку и разламываю ее.
— У нас не разрешено самообслуживание, — говорит низенький кудрявый продавец с важными вскинутыми бровями.
— Сперва сними фартук, когда выходишь к прилавку, — отвечаю я, — а булочки-то опять клеклые.
Парень на миг остолбенел, смутился, покраснел, наконец опять вошел в роль и упрямо повторяет:
— Это запрещено, хозяин запрещает самостоятельно брать товар через прилавок.
Я успокоен, не могу сдержать улыбки, вежливо прошу кусок пирога, говорю, что он удался, вкусный, и спрашиваю:
— Твой нынешний хозяин добр к тебе? Многое поменял?
Парень разговорился: нет, мастер оставил все как было, только хочет сделать еще пристройку сзади, может, в будущем году, но вообще-то он скупой, прежний хозяин был куда щедрее и жалованье больше платил, только уж больно честолюбивый и вспыльчивый был, ух, бывало…
— Но ты его любил?
Очень любил, а ведь уже год прошел, как его не стало, знал ли я его? Нет-нет, ну да ладно, сколько за пирог?
Я расплачиваюсь, даю ему втрое больше, он удивленно смотрит на меня, а я уже снаружи, опять на улице, закрываю глаза, чувствую, будто кто-то зовет меня по имени, иду с закрытыми глазами, стало прохладнее: я зашел в тень, стою в какой-то подворотне, слева вьется
