Фридрих Шиллер - Разбойники
Франц. Ты еще запираешься? Что за замыслы вы там строите, чтоб отправить меня на тот свет? Ну, говори: вы хотели задавить меня во время сна? подговаривали цирюльника меня зарезать, когда стану бриться? приготовляли мне успокоение в вине или шоколаде… Признавайся, признавайся!.. Или в супе задумали попотчивать меня вечным сном? Признавайся: я все знаю.
Даниэль. Да отступится от меня Бог, если я не говорю вам чистейшей правды.
Франц. На этот раз я тебе прощаю. Но я готов прозакладывать свою голову, если он не давал тебе денег, не пожимал руки твоей сильнее обыкновенного, хоть так например, как жмут своим старинным знакомцам.
Даниэль. Никогда, милостивый граф. Франц. Не говорил ли он, например, что-знает тебя? что ты его также должен знать? что когда-нибудь спадет завеса с глаз твоих? что… Как! неужели он никогда не говорил тебе чего-нибудь подобного?
Даниэль. Ни словечка.
Франц. Что известные обстоятельства его принуждают… что часто приходится надевать маску, чтоб обмануть врагов… что он отомстит за себя, жестоко отомстит.
Даниэль. И не пикнул обо всем этом.
Франц. Как! ничего подобного? Подумай хорошенько. Что он знал покойного барина – особенно коротко знал? что он любил его, очень любил, как сын любил?
Даниэль. Кое-что в этом роде я, кажется, слышал от него…
Франц (побледнев). Так он в самом-деле говорил? Ну, так рассказывай же поскорее! Не говорил ли он, что я брат его?
Даниэль (пораженный). Что, милостивый граф? Нет, этого он не говорил. Но когда барышня водила его по галерее – я в это время обмахивал пыль с рамок – он вдруг остановился[49] перед портретом покойного барина, будто громом пораженный. Тогда барышня указала на этот портрет и сказала: «редкий человек!» – «Да, редкий человек!» – отвечал он, утирая глаза.
Франц. Слушай, Даниэль! Ты знаешь,! для тебя я был всегда милостивым господином: я кормил, одевал тебя, щадил, сколько мог, твою слабую старость,!
Даниэль. Да наградит Господь-Бог вас за это! А я всегда служил вам верою и правдою.
Франц. Вот об этом-то я и хотел поговорить с тобою. Во всю свою жизнь ты еще ни в чем мне не противоречил, затем что сам понимаешь, что обязан мне неограниченным послушанием во всем, что я ни прикажу тебе.
Даниэль. Во всем, что только не противно Богу и совести.
Франц. Пустяки, пустяки! И тебе не стыдно? Старик, а верит святочным сказкам. Прочь, братец, с этими глупыми мыслями. Ведь я здесь господин. Меня, а не тебя накажут Бог и совесть, если только они существуют.
Даниэль (всплеснув руками). Царь ты мой небесный!
Франц. Во имя твоего повиновения – понимаешь ли ты это слово? – во имя твоего повиновения приказываю я тебе, чтоб завтра же не было в живых графа!
Даниэль. Господи прости меня грешного! Да за что же?!
Франц. Во имя твоего слепого повиновения! И в этом я на тебя полагаюсь.
Даниэль. На меня? Мать пресвятая Богородица! На меня? В чем согрешил я, окаянный?!
Франц. Тут нечего долго раздумывать! Твоя судьба в моих руках. Что хочешь – или томиться целую жизнь в самом глубоком из подвалов моего замка, где голод заставит тебя глодать собственные кости, а жажда – пить собственную воду, или в мире и покое доживать свой век?
Даниэль. Как, сударь? Мир и спокойствие – и убийство?
Франц. Отвечай на мой вопрос.
Даниэль. Мои седины! о, мои седины!
Франц. Да, или нет?!
Даниэль. Нет! Господи, сжалься надо мной!
Франц (делает вид, что хочет уйти). Да, это тебе скоро понадобится! (Даниэль удерживает его и падает пред ним на колени).!
Даниэль. Сжальтесь, сжальтесь!
Франц. Да, или нет?
Даниэль. Милостивый граф, мне уж семьдесят первый год пошел. Я чтил отца и матерь и в жизнь свою никого с намерением не обманул ни на грош, и верил в Бога и святую церковь свято и не ложно, и служу в вашем доме уже сорок четыре года, и жду спокойно приближения смерти. Ах, ваше сиятельство! (С жаром обнимает ею колени). И вы хотите: отнять у меня последнее утешение в час смерти, хотите, чтоб червь совести прогнал с уст моих последнюю молитву, чтоб я отошел в вечность, как чудовище перед Богом и людьми! Нет, нет, мой золотой, дорогой господин, вы этого не захотите, вы этого не можете хотеть от семидесятилетнего старика!
Франц. Да, или нет! К чему вся эта болтовня?
Даниэль. Я буду служить вам еще ревностнее, буду дряхлыми руками работать для вас, как поденщик, буду раньше вставать, буду позже ложиться, буду молиться за вас денно и нощно – и Бог не отринет молитвы старика.
Франц. Послушание лучше жертвы. Слыхал ли ты когда-нибудь, чтоб палач сентиментальничал перед совершением казни.
Даниэль. Так, так! но загубить невинную душу… загубить…
Франц. Я не обязан давать тебе отчета. Разве топор спрашивает у палача, зачем так, а не эдак? Но – видишь, как я долго терпелив к тебе – я предлагаю тебе еще награду зато, что ты и без того обязан сделать.
Даниэль. Но я надеялся остаться христианином, служа вам.
Франц. Без отговорок. Я даю тебе целый день на размышление. Подумай хорошенько. Счастье или горе… Слышишь ты? понимаешь?… Величайшее счастье, или ужасные муки! Я превзойду себя в пытках.
Даниэль (после некоторого размышления). Хорошо, завтра я все сделаю. (Уходит).
Франц. Искушение было сильно, а бедняк не родился быть мучеником за свою веру. На здоровье, любезный граф! По всей вероятности, завтра ввечеру вы будете фигурировать на том свете. Все зависят от того, как кто смотрит на вещи – и глуп тот, кто не видит своих выгод. На отца, который выпил, быть может, за ужином лишний бокал вина, ни с того, ни с другого нападет похоть, – и из этого происходит человек. А человек был уж наверно последнею вещью, о которой думали в продолжение этой геркулесовской работы. Вот и на меня теперь также нашла похоть – и человек околеет: и уж, конечно, тут более ума и цели, нежели было при его зачатии. Жизнь многих людей зависит от жары июльского полудня, от привлекательного вида постели, от лежачей позы спящей кухонной грации или от потушенной свечи. Если рождение человека – дело случая или скотской похоти, можно ли считать важным и его уничтожение? Проклятие бессмысленности наших нянек и кормилиц, которые страшными сказками только портят нашу фантазию, и на мягком мозгу напечатлевают страшные образы наказаний на том свете, так что невольное содрогание пробегает по членам человека, смелая решительность притупляется и разум падает под цепями суеверного мрака. Убийство! Целый ад фурий кружится около этого слова! Природа позабыла произвести лишнего человека, пупок был неловко перевязан повивальной бабкой – и все эти страшные призраки исчезли. Было что-то – и стало ничем: а из за ничего нечего и слов терять. Человек рождается из грязи, бродит некоторое время по грязи, сам делает грязь и потом гниет в грязи, пока, наконец,! сам грязью не пристанет к подошве! своего праправнука. Вот и вся песня – грязный круг человеческого назначения. Затем – счастливый путь, любезный братец! Желчный больной моралист-совесть – может, пожалуй, гонять морщинистых старух из непотребных домов, или на смертном одре мучить старого ростовщика; но у меня она никогда не получит аудиенции. (Уходит).
Третья сцена
Другая комната в замке.
Разбойник Моор входит с одной стороны. Даниэль – с другой.
Моор (быстро). Где Амалия?
Даниэль. Ваше сиятельство, позвольте бедному человеку обеспокоить вас покорною просьбою.
Моор. Изволь – чего ты хочешь?
Даниэль. Немногого и всего… очень малого и вместе очень многого. Позвольте мне поцеловать вашу руку.
Моор. Нет, добрый старик. (Обнимает его). Ты мне годишься в отцы.
Даниэль. Вашу руку, вашу руку, прошу вас!
Моор. Полно, полно.
Даниэль. Я должен… (Схватывает его руку, смотрит на нее и вдруг бросается перед ним на колени). Милый, дорогой Карл!
Моор (пугается, потом, прийдя в себя, сухо). Что с тобой, друг мой? Я тебя не понимаю.
Даниэль. Хорошо, хорошо! запирайтесь, притворяйтесь, пожалуй! Вы все-таки мой дорогой барин. Господи ты Боже мой, и мне, старику, такая радость! Какой же я болван, что сейчас вас… Ах, Царь ты мой небесный! Вот вы и возвратились… А старый то барин уже под землею… Вот вы и возвратились. Слепой осел я эдакой! (ударяет себя кулаком по лбу). Как это я не узнал вас с. первого же разу? Ах ты Госп… Кому могло и в голову-то прийти! А ведь я слезно молился об этом. Царь ты мой небесный! ведь он живехонек стоит передо мною!
