Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)
-- Ну и что за беда?
-- Очень даже большая беда,-- ответила мадам Борак.--Ведь в 1943 году, когда американское казначейство объявило перепись имущества эмигрантов, мы ничего не предъявили... А теперь у нас могут быть серьезные неприятности... Но у Эжена зародился новый план. Говорят, что в некоторых республиках Южной Америки вообще нет подоходного налога. Если бы нам удалось переправить туда наши деньги...
(112)
-- Но как же их переправить без предъявления на таможне?
-- Эжен считает, что сначала надо принять гражданство той страны, куда мы решим переселиться. Если мы станем, например, уругвайцами, то по закону сможем перевезти деньги.
Идея эта так меня восхитила, что на другой день я пришел в ресторан к завтраку. Борак всегда радовался моему приходу.
-- Милости прошу,-- приветствовал он меня.-- Вы пришли как нельзя более кстати: мне нужно навести у вас кое-какие справки. Не знаете ли вы, какие формальности необходимы, чтобы стать гражданином Венесуэлы?
-- Ей-богу, не знаю,-- сказал я.
-- А Колумбии?
-- Понятия не имею. Лучше всего обратитесь в консульства этих государств.
-- В консульства! Да вы с ума сошли!.. Чтобы привлечь внимание?
Он с отвращением отодвинул тарелку с жареным цыпленком и вздохнул:
-- Что за времена! Подумать только, что, родись мы в 1830 году, мы прожили бы свою жизнь спокойно, не зная налоговой инквизиции и не боясь, что нас ограбят! А нынче что ни страна--то разбойник с большой дороги... Даже Англия... Я там припрятал несколько картин и гобеленов, и теперь хотел их перевезти сюда. Знаете, чего они от меня потребовали? Платы за право вывоза в размере ста процентов стоимости, а ведь это равносильно конфискации. Ну прямо грабеж среди бела дня, настоящий грабеж...
Вскоре после этого мне пришлось уехать по делам в Калифорнию, так и не узнав, кем в конце концов стали Бораки -- уругвайцами, венесуэльцами или колумбийцами. Вернувшись через год в Нью-Йорк, я спросил о них хозяина "Золотой змеи" господина Робера.
-- Как поживают Бораки? По-прежнему ходят к вам?
-- Что вы,--ответил он.--Разве вы не знаете? Она в прошлом месяце умерла, кажется, от разрыва сердца, и с того дня я не видел мужа. Должно быть, захворал с горя.
Но я подумал, что причина исчезновения Борака
( 113)
совсем в другом. Я написал старику несколько слов, выразив ему соболезнование, и попросил разрешения его навестить. На другой день он позвонил мне по телефону и пригласил .зайти. Он осунулся, побледнел, губы стали совсем бескровные, голос еле слышен.
-- Я только вчера узнал о постигшем вас несчастье,-- сказал я,-- не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, ведь я догадываюсь, что ваша горестная утрата, помимо всего прочего, донельзя усложнила вашу жизнь.
-- Нет, нет, нисколько...--ответил он.--Я просто решил больше не отлучаться из дому... Другого выхода у меня нет. Оставить чемодан я боюсь, а доверить мне его некому... Поэтому я распорядился, чтобы еду мне приносили сюда, прямо в комнату.
-- Но ведь вам, наверно, в тягость такое полное затворничество?
-- Нет, нет, ничуть... Ко всему привыкаешь... Я гляжу из окна на прохожих, на машины... И потом, знаете, при этом образе жизни я наконец изведал чувство полной безопасности... Прежде я, бывало, выходил завтракать и целый час не знал покоя: все думал, не случилось ли чего в мое отсутствие... Конечно, дома оставалась моя бедная жена, но я представить себе не мог, как она справится с револьвером, особенно при ее больном сердце... А теперь я держу дверь приоткрытой, и чемодан всегда у меня на глазах... Стало быть, все, чем я дорожу, всегда со мною... А это вознаграждает меня за многие лишения... Вот только Фердинанда жалко.
Пудель, услышав свое имя, подошел и, усевшись у ног хозяина, бросил на него вопросительный взгляд.
-- Вот видите, сам я теперь не могу его выводить, но зато я нанял рассыльного--bell-boy, как их здесь называют... Не пойму, почему они не могут называть их "рассыльными", как все люди? Ей-богу, они меня с ума сведут своим английским! Так вот, я нанял мальчишку, и тот за небольшую плату выводит Фердинанда на прогулку... Стало быть, и эта проблема решена... Я очень вам признателен, мой друг, за вашу готовность помочь мне, но мне ничего не надо, спасибо.
-- А. в Южную Америку вы раздумали ехать?
-- Конечно, друг мой, конечно... Что мне там теперь делать? Вашингтон больше не говорит об обмене денег, а в мои годы...
(114)
Он и в самом деле сильно постарел, а образ жизни, который он вел, вряд ли шел ему на пользу. Румянец исчез с его щек, и говорил он с трудом.
"Можно ли вообще причислить его к живым?" -- подумал я.
Убедившись, что ничем не могу ему помочь, я откланялся. Я решил изредка навещать его, но через несколько дней, раскрыв "Нью-Йорк тайме", сразу обратил внимание на заголовок: "Смерть французского эмигранта. Чемодан, набитый долларами!" Я пробежал заметку:
в самом деле, речь шла о моем Бораке. Утром его нашли мертвым: он лежал на черном чемодане, накрывшись одеялом. Умер он естественной смертью, и все его сокровища были в целости и сохранности. Я зашел в отель "Дельмонико", чтобы разузнать о дне похорон. У служащего справочного бюро я спросил, что сталось с Фердинандом.
-- Кому отдали пуделя господина Борака?
-- Никто его не востребовал,--ответил тот.--И мы отправили его на живодерню.
-- А деньги?
-- Если не объявятся наследники, они перейдут в собственность американского правительства.
-- Что ж, прекрасный конец,-- сказал я. При этом я имел в виду судьбу денег.
(115)
______________________________________________________________________
Завещание
Замок маркизов де Шардейль был приобретен крупным промышленником, которого болезни и возраст вынудили уйти на покой и поселиться в деревне. Вскоре весь Перигор только и говорил о том, с какой роскошью и вкусом восстановлен этот уголок, покинутый прежними владельцами более сотни лет назад. В особенности восхищались парком. Выписанный из Парижа архитектор и планировщик, построив запруду на реке Лу, создал искусственное озеро и превратил Шардейль в новый Версаль.
В Перигоре, бедной сельской провинции, где большинство владельцев поместий по примеру Савиньяков используют свою землю под огороды, очень мало красивых садов. Цветники Шардейля вызвали оживленные толки в Бриве, Периге и даже в самом Бордо. Однако, когда работы, продолжавшиеся целый год, пришли к концу и новые хозяева въехали в свое поместье, гостей, поспешивших нанести им визит, оказалось гораздо меньше, чем можно было ожидать. В Перигоре к чужакам относятся недоверчиво, а ведь никто толком не знал, что за особа эта госпожа Верней.
На вид ей было никак не больше тридцати пяти лет, а мужу самое малое шестьдесят пять. Она была довольно привлекательна и даже в деревенском уединении меняла туалеты по три раза в день. Это насторожило соседей, и они решили, что она не жена, а любовница Бернена. Правда, госпожа де ла Гишарди, первая дама Перигора, которая, хотя и обосновалась с начала войны в провинции, по-прежнему знала парижский свет как свои пять пальцев, подтвердила, что госпожа Бер-нен -- законная жена Бернена и происходит из скромной, но добропорядочной буржуазной семьи; злым языкам пришлось умолкнуть, ибо в подобном вопросе никто
(116)
не осмеливался перечить могущественной и осведомленной госпоже де ла Гишарди. Однако кое-кто все же тайком продолжал еретически утверждать, будто госпожа Бернен, даже если она и носит имя Бернена,-- всего-навсего бывшая его любовница, на которой он женился в преклонном возрасте.
Гастон и Валентина Ромильи. владельцы поместья Прейссак, с холмов которого видны башни Шардейля, решили, что уж кому-кому, а им, ближайшим соседям Берненов, нет никакого резона чваниться перед приезжими, вдобавок чета Бернен оставила свои визитные карточки в Прейссаке, да и госпожа де ла Гишарди подала пример милостивого отношения к новым хозяевам усадьбы. Короче, Ромильи явились в Шардейль с ответным визитом.
Их приняли с тем большим радушием, что они были одни из первых гостей. Хозяева уговорили супругов Ромильи остаться к чаю и любезно предложили им осмотреть дом, парк и службы. Гастон и Валентина почувствовали, что Бернены уже начинают тяготиться тем, что, владея всем этим великолепием, лишены возможности похвалиться им перед соседями.
Бернен, привыкший полновластно распоряжаться на своем заводе, и поныне сохранил повелительный голос и манеру не допускающим возражения тоном высказываться о предметах, о которых не имел ни малейшего понятия, и все же он производил впечатление добряка. Валентину растрогала любовь, которую он выказывал жене, маленькой пухленькой блондинке, нежной и веселой. Однако гостью покоробили слова, услышанные от госпожи Бернен, когда, осматривая второй этаж и восторгаясь тем, как неузнаваемо преобразился замок в такой короткий срок, она похвалила ванные комнаты, размещенные в толще старых стен, в нишах, и лифты, устроенные в башнях.
