Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
– До свидания, – сказала она Розмари на прощание. – Мы очень мило провели время, правда?
– Чудесно, – ответила Розмари. В ней все бунтовало. Она и не предполагала, что ей будет так тяжело смотреть вслед отъезжавшей Николь.
XIII
Обогнув траверс, Дик двинулся дальше по дощатому настилу траншеи. Он подошел к перископу, посмотрел в него, потом поднялся на стрелковую ступень и выглянул из-за бруствера. Под тусклым небом перед ним простирался Бомон-Амель, слева трагическим напоминанием возвышалась гора Тьепваль. Дик разглядывал панораму через полевой бинокль, печаль стискивала горло.
Пройдя по траншее еще дальше, он нагнал остальных, ожидавших его у следующего траверса. Дик был взволнован, ему хотелось поговорить о том, что здесь произошло, заставить их понять, хотя в отличие от Эйба Норта сам он не участвовал в военных действиях.
– В то лето на каждом ярде этой земли полегло двадцать жизней, – сказал он Розмари.
Она послушно обвела взглядом почти голую зеленую равнину с низкими деревцами-шестилетками. Если бы Дик сказал, что сейчас идет артобстрел, она бы ему поверила. Ее любовь достигла того накала, когда она наконец начала чувствовать себя до отчаяния несчастной и не знала, что делать, ей хотелось поговорить с матерью.
– Многие умерли уже после того, и мы скоро умрем, – утешил Эйб.
Розмари напряженно ждала продолжения рассказа Дика.
– Видите ту речушку – до нее две минуты ходу. Англичанам понадобился месяц, чтобы дойти до нее – целая империя медленно двигалась вперед, теряя солдат на передней линии и заменяя их теми, кто шел сзади. А другая империя так же медленно, на несколько дюймов за день, отступала, оставляя за собой погибших, – словно покрывала поле битвы окровавленным тряпьем. Никто из европейцев в нынешнем поколении не решится это повторить.
– Да ну? А как насчет Турции? Там только что перестали воевать, – напомнил Эйб. – И в Марокко…
– Это другое дело. А вот те события на западном фронте нельзя будет повторить еще очень долго. Молодежь думает, что она на это способна, но она ошибается. Первое Марнское сражение еще можно было бы выдержать снова, но то, что произошло здесь, – никогда. Для этого нужны были религия, годы процветания, непоколебимая вера и существовавшая тогда четкость классовых отношений. Русские и итальянцы на этом фронте были бесполезны. Здесь требовалось такое благородное душевное оснащение, которое уходит корнями в незапамятные времена. Нужно было хранить в памяти домашние рождественские праздники, открытки с изображением кронпринца и его невесты, маленькие кафе Валанса, пивные на Унтер-ден-Линден, бракосочетания в мэрии, поездки на дерби и дедушкины бакенбарды.
– Такую военную тактику генерал Грант изобрел еще в шестьдесят пятом году, при Питерсберге.
– Ничего подобного – Грант устроил просто массовую бойню. А битву такого рода придумали Льюис Кэрролл, Жюль Верн, тот немец, как там его, который написал «Ундину», деревенские священники – любители покатать шары, солдатские «крёстные» в Марселе и совращенные девушки из вюртембергских и вестфальских захолустий. В сущности, это ведь была любовная битва – последняя любовная битва; здесь покоится вековая любовь среднего класса.
– Еще немного – и вы припишете ее заслугу Д. Г. Лоуренсу, – сказал Эйб.
– Весь мой прекрасный, восхитительно безопасный мир взлетел здесь на воздух от великого взрыва легковоспламеняющейся любви, – скорбно настаивал Дик. – Вы согласны со мной, Розмари?
– Не знаю, – серьезно ответила она. – Это вы все знаете.
Снова двинулись в путь. Дик и Розмари шли, немного отстав. Вдруг на них градом посыпались комья земли со щебнем, и Эйб закричал от следующего траверса:
– В меня опять вселился дух войны! За мной – столетие огайской любви, и я намерен разнести эту траншею в клочья. – Его голова показалась над бруствером. – Вы что, правил не знаете? Вы убиты. Это была граната.
Розмари рассмеялась, а Дик поднял было с земли горсть камешков, чтобы нанести ответный удар, но, помешкав, высыпал их обратно.
– Не могу дурачиться в таком месте, – произнес он немного виновато. – Пусть серебряная цепочка порвалась, золотой сосуд разбит и как там дальше[29], но старый романтик вроде меня ничего не может с собой поделать.
– Я тоже романтик, – сказала Розмари.
Они выбрались из досконально реконструированной траншеи и оказались перед мемориалом солдатам королевского полка «Ньюфаундленд». Прочитав надпись, Розмари неожиданно разрыдалась. Как большинство женщин, она любила, чтобы ей говорили, что она должна чувствовать, и ей нравилось, когда Дик подсказывал ей, что смешно, а что печально. Но сейчас, когда она шла по полю былого сражения словно в тревожном сне, потому что любовь перевернула для нее все вокруг, больше всего ей хотелось, чтобы он понял, как она его любит.
Потом они сели в машину и поехали обратно в Амьен. Мелкий теплый дождь окроплял молодой низкорослый лес с подлеском и огромные «погребальные кострища», сложенные из пролежавших шесть лет в земле ошметков обмундирования, из ржавых бомб, гранат, артиллерийских гильз и остатков амуниции – касок, штыков, оружейных прикладов и полусгнивших кожаных ремней. И вдруг за поворотом открылось безбрежное море могил, покрытое бурунами белых надгробий. Дик попросил водителя остановиться.
– Вон та самая девушка… Кажется, она так и не нашла, куда возложить венок.
Выйдя из машины, он направился к девушке с венком, в нерешительности стоявшей у входа на кладбище. Ее ждало такси. Это была юная рыжеволосая американка из Теннесси, с которой они познакомились утром в поезде, она приехала из Ноксвилла, чтобы почтить память брата. По ее щекам текли слезы досады.
– В военном министерстве мне, должно быть, неправильно указали номер участка, – всхлипывая, сказала она. – Там написано совсем другое имя. Я брожу тут с двух часов, но могил так много.
– Знаете, я бы на вашем месте положил венок на любую могилу, не глядя на имя, – посоветовал Дик.
– Вы думаете?
– Я думаю, он хотел бы, чтобы вы поступили именно так.
Темнело, дождь усиливался.
Девушка оставила свой венок на ближней могиле у ворот и приняла приглашение Дика отпустить такси и вернуться в Амьен вместе с ними.
Розмари снова всплакнула, узнав о злоключениях девушки – такой уж «слезный» получился день, – однако она чувствовала, что чему-то он ее научил, хотя и не могла бы точно сказать, чему именно. Задним числом вся эта поездка представлялась ей беспечно приятной – как одно из тех вроде бы ничем не примечательных мгновений, которые кажутся только мостиком между прошлыми
