Разорвать тишину - Николай Петрович Гаврилов
Путешествие подходило к концу. Пересекая пологие заснеженные гривы и мосты через лесные реки, эшелон на всех парах приближался к станции Тюмень — воротам Западной Сибири. За решетками окон мелькали темные сырые хвойные леса — весна обогнала поезд. Поймы вскрывшихся рек разлились по низинам; куда ни посмотришь — везде была вода, покрытая кашей грязного, талого снега. К ночи вода снова замерзала. Бело-черные стройные березы набухали соком под теплом скрытого за тучами солнца, завьюженная тайга незаметно освобождалась от снега. Сибирь встречала гостей холодными ветрами и капелью.
Главная магистраль страны проходила на триста километров южнее Тобольска. Бывшая купеческая столица, когда-то кипевшая жизнью, оказалась отрезанной от основной железной дороги и теперь постепенно приходила в упадок, превращаясь в маленький, грязный городок, затерянный в бескрайних просторах. Памятниками былого величия возвышались над плесом Иртыша островерхие старинные башни, кружилось воронье над облупленными стенами каменного кремля и позеленевшими куполами кафедрального собора, таяли сугробы на Монетном дворе, когда-то принимавшем караваны из самого Китая, а в запущенном пустынном парке, в снежном безмолвии, одиноко смотрел в небо старый мраморный монумент Ермаку Тимофеевичу.
В советский период от Тюмени к Тобольску, через лесостепь, протянули одноколейную железную дорогу, но жизнь в городе так и не закипела. Только великий водный путь по Иртышу и звание административного центра спасали умирающий город от полного забвения.
В сумерках одиннадцатого дня пути, оставляя за собой редкие огни быстро растущей Тюмени, эшелон по одноколейке повернул на север. До прибытия оставалось всего триста километров.
Ночью в вагоне никто не спал. Административно-высланные паковали чемоданы: те, кто лежали на верхних полках, уже вглядывались в темноту за окном, надеясь заметить первые огни Тобольска. Люди устали от дороги. Инженер заметно повеселел, его движения вновь обрели уверенность, серые навыкате глаза больше не прятались, встречаясь с другими взглядами. Нет, никакой трусости не было! Наоборот, в конфликте с блатными он сумел проявить стальную выдержку и поэтому, его поведение было достойно уважения.
Миша и девушка-бродяжка прощались в проходе, мешая снующим туда-сюда людям. Художник что-то шептал, наклоняясь к уху девушки, она слушала, низко опустив голову. Ее худая рука побелевшими пальцами крепко сжимала сложенный вчетверо рисунок — единственное доказательство того, что она когда-то жила на свете, единственное доказательство — какая она была на самом деле, и какой ее видели только Бог и добрый художник Миша.
Слова рвались наружу, иногда она не сдерживалась и тихонько мычала. Наверное, сейчас высоко-высоко в небе плакал ее ангел. Монах Досифей, как всегда погруженный в себя, выходя из купе в туалет, незаметно перекрестил ее спину в старенькой выцветшей кофте.
Сидя на полке, Вера не спеша укладывала в чемодан бежевое пальто с зашитыми под подкладку деньгами. Прядь волос выбилась из-под косынки, попадая на покрасневшие от бессонницы глаза. Постоянные чужие взгляды, ругань, неведомый страх, крики, сизый махорочный дым, грязь и тусклый свет вымотали ее до предела. За одиннадцать дней пути она толком ни разу не помылась. Стоит ночью закрыться с кружкой воды в маленьком туалете, как в дверь уже нетерпеливо стучит, переступая с ноги на ногу, какой-нибудь заспанный мужик. Любому человеку иногда нужна своя закрытая территория, где можно хоть ненадолго побыть таким, какой ты есть. А здесь, куда ни пойдешь, везде тебя сопровождают чужие глаза.
Вера вздохнула, поправила выбившуюся прядь, зачем-то еще раз незаметно потрогала деньги под подкладкой и захлопнула чемодан. В этот момент верхняя полка заскрипела.
— Тобольск, — громко сообщил старичок в парусиновом костюме, отодвигаясь от окна. — Подъезжаем, граждане. Добро пожаловать в Сибирь.
— Глухомань. Интересно, можно ли здесь ночью найти комнату? Черт их знает, когда у них поезд на Иркутск, — растерянно спрашивал инженер, застегивая пальто. Его супруга уже надела шубу и белый платок, в ее глазах светилась радость.
Лязгая буферами, состав замедлял ход. Вагон шумел. В отсеках верующих прихожане, сложив ладони, выстроились в очередь за благословением. Отец Александр благословлял, беззвучно шепча их имена. Они приехали. Невысокая, выжженная солнцем гора с еврейским названием «лоб человека» незримо переместилась с окраины великого города на тысячи километров и сейчас встала на пути каждого из них.
* * *
— Выходим по одному и строимся возле полотна. Те, у кого много вещей, выходят последними, — кричал из тамбура молодой солдат. За стенкой вагона заходились от лая собаки.
Морозный ночной воздух кружил голову. Закутанный в платок поверх полушубка Санька на мгновение замешкался на ступеньках, успев увидеть черное незнакомое небо и мерцающие звезды. Папины руки подняли его и осторожно поставили на землю возле мамы. Следующей из вагона, держась за поручни, спустилась женщина в желтом берете.
Возле вагонов стояла цепочка солдат. Рвались с поводков собаки, в метре от ступенек здоровенная овчарка вставала на дыбы, заходясь в полном ненависти хрипе. Дальше, за полотном, уже шевелилась огромная темная толпа, поднимался пар, громко плакали маленькие дети. Откуда-то сверху, слепя глаза, били лучи прожекторов.
— Полкан, фу! Фу, тебе говорят… Вы, что встали? Быстро в строй!
Подчиняясь резкому окрику Вера, торопясь, схватила с земли один из узлов, другой рукой прижала к себе Саньку и почти бегом поспешила к темной толпе. За ними, словно прикрывая их спины, быстро шел папа. У одной из женщин, последней покидавшей вагон, в спешке раскрылся чемодан, и на гравий посыпались какие-то свертки. Охнув, она опустилась на корточки, но один из солдат чуть приспустил поводок и черная мощная овчарка, загребая когтями мерзлую землю, с глухим ворчанием метнулась вперед. Женщина, не выпуская из рук открытый пустой чемодан, крича и плача от страха, забежала в толпу.
— Внимание, — стараясь своим окриком преодолеть шум, к полотну вышел высокий мужчина в затянутом портупеей полушубке и шапке-ушанке с маленькой звездочкой. На его переносице поблескивали круглые очки. К мужчине сразу подошли двое: хмурый начкар с раскрытой планшеткой в руках, и еще один, в блестящем кожаном плаще. Били прожекторы, светился огнями паровоз в голове эшелона, горели желтым окна вагонов, но все равно было темно; лицо человека в полушубке покрывала ночь. Люди, вытягивая шеи, стояли, слушали.
— Граждане ссыльные, — мужчина повысил голос до предела, из его рта исходил пар. — Сейчас начнется прием этапа. Кого подсчитали, отходят вон туда и по пять человек строятся в походную колонну. Этап идет на пристань. Идти придется по улицам города, поэтому соблюдайте тишину. Ряды не ломать, следовать строго по пять человек. Из
