Бред - Марк Александрович Алданов
— Вы надолго?
— Послезавтра уезжаю. Хочу сегодня угостить тебя хорошим обедом. Надеюсь, ты свободен? У нас будет очень серьезный разговор.
— Я собственно не свободен, — ответил Джим, чуть замявшись. — Но для вас и для хорошего обеда я, конечно, освобожусь. Несмотря на ваш очень серьезный разговор. Я должен был обедать с одним приятелем, сейчас ему позвоню.
— Да, позвони ей. Где можно было бы хорошо пообедать?
— Это зависит от того, дядя, сколько вы хотите истратить на наш обед.
— Скажем, двадцать долларов? Это семь тысяч франков.
— Даже восемь. Я меняю доллары по черному курсу. Надеюсь, вы тоже.
— Не надейся, — строго сказал полковник. — И тебе запрещаю.
— Больше никогда не буду!
— Ты знаешь новость? Джи Ар Пэтерсон вчера взял первый приз.
— Не может быть! — сказал племянник взволнованно. Он тоже увлекался лошадьми. Это была у него одна из немногочисленных общих черт с дядей.
— Ты не читаешь газет! Быть может, ты не знаешь и того, что идут тревожные слухи о состоянии здоровья Нэтив Дансера.
— Что вы говорите!
— Надеюсь, ничего серьезного. Это было бы слишком печально!
— Такой лошади у нас не было со времен Мэн о’Уор! Кажется, он принес Вандербильту не менее семисот тысяч долларов. Где до него вашему Джи Ар Пэтерсону!
— Ну, что ж говорить о Нэтив Дансере, — сказал полковник так, как если бы при нем очень талантливого молодого поэта сравнили с Шекспиром. — Уже шесть часов. Какой тут лучший ресторан?
— Тут? Вы не предполагаете угощать меня в здешних ресторанах? Если б вы меня позвали на завтрак, мы ещё могли бы поехать в «Pavilion Henri IV» в Сен-Жермэне... Там родился Людовик XIV. Вы скажете, что от этого кухня лучше не становится. Все же у Линди на Бродвее Людовик XIV не рождался. Но по вечерам в Сен-Жермэне такая же тоска, как в этой дыре. Я повезу вас в Париж.
— Повезешь на чем?
— Так как вы все ещё мне не подарили автомобиля, то я возьму на ваш счет такси.
— Хорошо. А что ты вообще делаешь по вечерам?
— Читаю по латыни Спинозу с карандашом в руке, исправляю последний вариант теории Эйнштейна, размышляю о ведическом периоде в истории арийцев Пенджаба...
Полковник махнул рукой.
— Покажи мне перед обедом вашу печь.
— Какую печь?
— Ту, где у вас сжигают документы. Это ведь рядом?
— Зачем вам печь?
— Не твое дело. Хочу взглянуть из любопытства.
В четырехугольной, не очень высокой кирпичной печи ничего интересного не было. Из неё вырывалось красноватое пламя, как раз что-то жгли. На дороге стоял казенный автомобиль, в нем сидели два офицера, француз и американец. Оба бегло-внимательно оглядели подходивших людей.
— В этом есть нечто символическое, — с торжественным видом, подняв палец, сказал Джим. — Тут сжигается зло мира!
— Меньше бы ты нес вздора, — сказал полковник, впрочем очень благодушно. Своему племяннику он прощал даже то, что тот, очевидно, пробирался в intelligentsia.
VIII
— Надеюсь, дядя, вы предоставите мне выбор блюд? — спросил Джим, когда они уселись за столик в углу ресторана. — Я закажу такой обед, какого вы отроду не ели!
— В этом я несколько сомневаюсь.
— Не отрицаю того, что вы и сами недурно разбираетесь в еде и особенно в винах. Но ваши сомнения будут лишены уж всякого основана, если вы разрешите и выйти из пределов двадцати долларов. Это не беда?
— Не беда. Заказывай все что хочешь. Я рад сделать тебе удовольствие, хотя ты этого не заслуживаешь.
— Действительно, не заслуживаю, — с полной готовностью подтвердил Джим. — Правда, я ещё не знаю, за что именно вы меня будете сегодня, ругать. Но ругать будете наверное, это ваше ремесло. И во всяком случае вы будете совершенно правы... Я супа почти никогда не ем. Что вы сказали бы об омаре? Только не называйте его Homard à l’Américaine[33], вы меня опозорили бы! Надо говорить Homard à l’Armoricaine[34].
— Это очень спорный вопрос. Он обсуждается давно.
— Тут и обсуждать нечего. Стали бы французы называть блюдо в нашу честь! Они к нашим гастрономическим идеям относятся с полным презрением.
— И напрасно.
— Я сам так думал, пока не побывал в Париже. Дядя, а как насчет свежей икры?
— Заказывай и свежую икру, — сказал полковник, опять махнув рукой.
— Тогда я спрошу водки. Будет русское вступление к французскому обеду двух американцев.
Метрдотель и sommelier[35] почтительно записали заказ: видели, что эти клиенты, хотя и иностранцы, знают толк в еде, разбираются даже в годах вин.
— Ну, сначала скажи, как ты живешь? Вид у тебя здоровый, веселый, счастливый. Так и надо.
— Разумеется, так и надо. Мир пронизывают космические лучи счастья. Надо только уметь их находить! — сказал Джим. «И говорит как intelligentsia. Очень горд своей фразой, верно это из его дневника», — подумал полковник с улыбкой.
— Заведи себе трубку Гейгера... Мы должны сегодня серьезно поговорить.
— Условимся так, дядя: вы начнете меня ругать только с десерта, зачем портить мне аппетит?
— Я начну ругать тебя тотчас после водки. За твой аппетит я не боюсь. Но сегодня ты меня будешь слушать очень внимательно, я этого требую.
— Хорошо. Однако до водки расскажите мне о вашей аудиенции. Я не сомневаюсь, вы мне сообщите все, что генерал вам сказал. Вы знаете, что я нем как рыба.
— Ты не сомневаешься, что я тебе ничего не сообщу. Впрочем, одно ты можешь знать: положение в мире очень серьезно.
— Это я слышал и без генерала. Ничего интереснее вы не знаете?
— Если и знаю, то не для передачи тебе.
— Газеты пишут каждый день, что война вполне возможна. Я этому совершенно не верю. Никакой войны не будет.
— Тебе, конечно, лучше знать. В случае войны Россия выставит двести дивизий, затем очень скоро ещё сто, а дальше доведет свою армию до пятисот дивизий.
— Тоже читал в газетах. Но все эти дивизии перейдут на нашу сторону. В России ненавидят дядю Джо.
— Так действительно говорят перебегающие к нам советские люди. При
