Джон Кроули - Большой, маленький
КАК НАСЧЕТ ТОГО - Ну, как насчет того? - спросила Дэйли Алис много позже, когда они уже лежали в постели. - Чего? - Того, что предложил папочка. Было жарко и они укрывались только одной простынкой, да и ту, начиная с середины ночи, сдувало ветерком. - Я не знаю,- бездумно ответил он, чувствуя себя не в силах противостоять охватившей его сонливости. Он попытался задуматься над более определенным ответом, но вместо этого погрузился в сон. Она нервно заворочалась и он снова очнулся ото сна. - Что? - Я думаю об Обероне,- спокойно сказала она, уткнувшись лицом в подушку. Он приподнял ее и она, спрятав лицо у него на плече, всхлипнула. Он погладил ее волосы, мягко погрузив в них пальцы. Она очень любила, когда он ласкал ее так, пока она не заснет. А когда она уснула, он обнаружил, что лежит, уставившись в блестящий иллюзорный потолок, слегка удивленный своей бессонницей и ничего не зная о написанном правиле, согласно которому супруг не должен засыпать раньше, чем уснет его жена. Это было правило, о котором ничего не говорилось в его брачном контракте. - А все-таки, что же насчет того? Его пригласили сюда, приняли - с этим нельзя было спорить. Но с того времени не было сказано об их совместном будущем, да и сам он не задумывался об этом: он не имел привычки заглядывать в будущее, поскольку его настоящее было таким неопределенным. Но теперь, когда уже не было неизвестности, он должен был принять решение. Он осторожно положил руки за голову, чтобы не потревожить спокойный сон Алис. Каким он был человеком, если только он вообще был им? Неизвестно, он всегда был никем. Теперь в нем появилось достоинство, характер, симпатии и антипатии. Понравилась или нет ему идея о том, чтобы жить в этом доме, преподавать в школе, заняться религией? Подходило ли это к его характеру? Он посмотрел на смутно белеющую цепь снежных вершин, которые напоминало тело Алис, свернувшейся под простыней. Если он и был личностью, то это она сделал его таким. А если он и был человеком, то очень незначительным, маленький человечек в чьей-то повести, маленькая роль, которую он согласился играть. У него будут свои входы и выходы, он будет участником диалогов. А если человек окажется слишком ершистым, то учителю или кому-нибудь еще не будет до этого никакого дела - все будет идти своим чередом. Он внимательно прислушался к себе, пытаясь обнаружить чувство обиды. Но вместо этого обнаружил, что в нем поднимается ностальгия по утерянной неизвестности, анонимности, по бесконечным возможностям, которые она давала; но он также чувствовал рядом с собой ее дыхание и улья большого дома и, ощутив себя, живущим в одном ритме с ними, он уснул, так ничего и не решив. Когда тени под луной мягко переместились с одного конца Эджвуда на другой, Дэйли Алис приснилось, что она стояла на цветущем лугу, а на холме рос дуб и рядом с ним колючий шиповник. Их ветки так тесно переплелись, что казалось, они крепко обнялись. А в другом конце дома Софи приснилось, что в ее локте была крошечная дверца, которая со скрипом открывалась и сквозь которую проникал ветер, который доставал до самого сердца. Доктору Дринквотеру приснилось, что он сидит за своей пишущей машинкой и пишет следующее: "Есть старое, старое насекомое, которое живет в земляной норе. Однажды в июне это насекомое надевает свою летнюю соломенную шляпку, берет свою дудочку, посох и фонарик и, подобно червяку добирается до лестницы, которая ведет в дверце в голубое лето". Это показалось ему чрезвычайно важным, но когда он проснулся, то не смог вспомнить ни слова, как ни старался. Матери, спавшей рядом с ним, снилось, что он не в своем кабинете, а с ней на кухне, а она вынимает из духовки протвинь с чем-то коричневым и круглым на нем. Когда же он спросил ее, что это такое, она ответила: "Годы!".
КНИГА ВТОРАЯ СЕКРЕТ БРАТА СЕВЕРНОГО ВЕТРА
После смерти Джона Дринквотера Виолетта, будучи не в состоянии вынести это горе или даже поверить в случившееся в свои тридцать лет, надолго удалилась в комнаты верхнего этажа. Ее густые темные волосы покрылись преждевременной сединой, она еще больше похудела, так как внезапно полностью потеряла аппетит - все это делало ее старше не по годам, хотя она не выглядела старой. Ее кожа была гладкой и оставалась такой еще много лет; темные подвижные глаза никогда не теряли своего молодого блеска и невинности - именно это Джон Дринквотер впервые увидел в них в прошлом веке. Это была предметная комната, окна которой выходили сразу на все стороны. В одном углу под сводами потолка находилась застекленная выступающая ниша - там был установлен большой шезлонг. В комнате стояла кровать занавешенная легкими газовыми занавесками и покрытая пуховым стеганным одеялом и кружевными накидками цвета слоновой кости. Этими накидками еще ее мать покрывала супружеское ложе. Широкий стол красного дерева был завален бумагами и работами Джона Дринквотера. Сначала она думала навести на столе порядок и, может быть, опубликовать часть работ - ему нравилось печатать свои труды - но в конце концов горы бумаг так и остались на столе под торшером на длинной ножке, напоминающей гусиную шею; горбатый скрипучий кожаный дорожный сундук, из которого доставались все бумаги с записями и куда они, спустя годы, будут снова сложены; пара покосившихся вельветовых кресел - слегка потертых, но уютных - стоящих у камина; несколько дорогих безделушек: серебряные и черепаховые гребешки и расчески, ярко раскрашенная музыкальная шкатулка, необычные карты. Ее дети, внуки и просто посетители позже будут вспоминать, что именно карты были главной принадлежностью комнаты. Ее дети, кроме Августа, не обижались на Виолетту за отрешенность и уединенный образ жизни. Если она и появлялась где-то, то побыв немного, уходила и это казалось лишь продолжением ее обычной рассеянности. Все, кроме Августа, горячо любили ее со всеми недостатками и часто спорили между собой о том, кто разведет огонь в ее камине, прочитает корреспонденцию или первым расскажет новости. - Август нашел новое использование для своего форда,- сказал както Оберон, когда они вместе просматривали некоторые его фотографии.Он снял колеса и прицепил мотор ремнем к пиле Эзры Медоуза. Мотор будет приводить в действие пилу и пилить дрова. - Я надеюсь, они не заедут слишком далеко,- ответила Виолетта. - Что? О нет,- сказал Оберон, догадавшись, что имела в виду Виолетта и рассмеялся, представив себе, как форд с пилой вместо колес продирается по лесу, спиливая за собой все деревья. - Нет, машину поставили на бревнышки, поэтому колеса только крутятся, но никуда не едут. - О! - Ее тонкие руки тронули подстаканник, проверяя, теплый ли еще чай. - Очень умно придумали,- сказала она с таким видом, как будто имела в виду совсем другое. Это была прекрасная идея, хотя она и не принадлежала Августу. Он прочитал об этом в иллюстрированном техническом журнале и уговорил Эзру Медоуза попробовать. Это оказалось немного сложнее, чем было описано в журнале: приходилось все время вскакивать с водительского места, чтобы изменить скорость движения пилы, а машину, установленную на кучке дров, заводить рукояткой и кричать: "Что? Что?" Эзра из-за шума ничего не слышал и Август был не очень заинтересован в распиливании дров таким образом. Но он обожал свой форд и хотел испробовать все его возможности - от езды по железнодорожным путям, напоминающей скачку, до фигурного катания со скольжением и поворотами на замерзшей поверхности озера. Недоверчивый Эзра не выказал и тени презрения ко всему, что проделывал Генри со своим фордом, хотя недоверчивость была свойственна всем членам его семьи. Проделывая все эти эксперименты, Генри частенько отвлекал от работы по дому его дочь Эми. Однажды тщательно стирая остатки муки с противня, она с изумлением увидела, как приводной ремень пилы сломался и яростно затрепыхался, издавая оглушительный шум. Август выключил мотор. - А теперь посмотри, Эзра. Посмотри на все это. Свежеспиленные дрова валялись повсюду, громоздясь и издавая сладковатый запах смолы и свежеиспеченных кондитерских изделий. - Вручную ты провозился бы не меньше недели. Что скажешь? - Ты прав. - А ты что думаешь, Эми? Правда хорошо? Она улыбнулась и стыдливо опустила глаза, как будто хвалили ее. Эзра молча помог Августу надеть колеса на автомобиль. Молчание было весьма напряженным, так как минутой раньше Эзра грубо оборвал Эми и она, опустив голову, чтобы не показать, как она расстроена, медленно ушла в дом. Августу показалось, что фермер испугался, что если он скажет Эми еще какую-нибудь грубость, то его настигнет возмездие. Но теперь он был вне опасности. Что касается Августа, то он, в отличие от младшего сына как это было во всех старых сказках, не мог потребовать руки его дочери после выполнения трудного задания. Возвращаясь домой на своем форде по знакомой дороге, поднимая клубы знакомой пыли, Август остро ощущал единство своего автомобиля и непостижимо таинственного лета, хотя кому-то, может быть показалось бы, что они явно не соответствуют друг другу. Без всякой надобности он подрегулировал двигатель и бросил соломенную шляпу на сиденье перед собой и подумал, что если вечер будет тихим, то можно будет поехать на рыбалку в одно из известных ему местечек. Он испытывал блаженство - чувство, которое теперь нередко охватывало его, и впервые оно пришло к нему, когда он приобрел свой автомобиль, поднял капот и увидел двигатель и все прочие детали мотора, которые были так же необходимы, как человеку внутренние органы. У него было ощущение, что наконец-то он узнал о мире достаточно для того, чтобы жить в нем, он ощущал единство мира и своего знания о нем. Он называл это чувство подростковым и он действительно чувствовал себя, как подросток. Временами, когда его охватывало буйное веселье, он удивленно спрашивал себя, не было ли это связано с его фордом. Август думал, что он не встречал ничего более целеустремленного и совершенного - это была судьба и он следовал ей. Казалось, что кто-то задался целью мешать ему. Когда он сказал папику /он называл своего отца "папиком" про себя и в присутствии Эми, хотя никогда не обращался таким образом к Джону/, что им здесь не помешал бы гараж, где можно было бы ремонтировать автомобили и небольшая заправочная станция, и выложил перед ним брошюрки и проспекты, которые он получил в компании по продаже фордов, где были указаны все расходы на создание такого небольшого агентства, его отец лишь улыбнулся и в течение целых пяти минут сидел, кивая головой, пока Август объяснял ему все это. Он выслушал сына только лишь из любви к нему и еще потому, что любил быть снисходительным. Август не предлагал себя в качестве агента компании - он знал, что шестнадцать лет - слишком небольшой возраст для такой работы, но он был бы счастлив заправлять автомобили и производить мелкий ремонт, очень счастлив. Выслушав сына, отец сказал: - Тебе бы хотелось иметь собственный автомобиль? Конечно, Августу хотелось, но он чувствовал, что с ним обращаются, как с мальчишкой, хотя он так тщательно продумал идею с гаражом, прежде, чем обратиться к отцу. А его отец только улыбнулся, как будто услышал о каком-то сумасшедшем детском желании и чтобы успокоить его, купил сыну автомобиль. Но это не решило проблемы. Папик не понимал этого. Перед войной все изменилось. Никто ничего не знал. Вы могли ходить на прогулку в лес, сочинять разные истории и увидеть все, что вы хотели. Но сейчас ничему не было оправдания. Теперь над всем господствовало знание и только знание о том, как управлять миром и что нужно сделать для того, чтобы управлять им. "Водитель форда модели Т легко и просто включит зажигание. Управление осуществляется следующим образом..." И Август штудировал все эти инструкции самым тщательным образом.
