Жан-Мари Леклезио - Пустыня
Она думает об Ас-Сире, о том, кого называет Тайной, кого она встретила на каменном плато у начала пустыни. Быть может, он хотел ей что-то сказать, сказать, что она не одинока, показать ей дорогу, ведущую к Умми. Быть может, это его взгляд и сейчас обжигает ей шею и плечи.
Но, открыв глаза, она не видит на берегу ни души. Страх ее пропал. Пропали, будто их и не было никогда, сухое дерево, змея, громадная, покрытая красными камнями и пылью равнина. Лалла возвращается к морю. Оно почти такое же великолепное, как в тот день, когда Лалла впервые увидела его сквозь щель в брезенте грузовика и заплакала. Солнце рассеяло дымку над морем. Над волнами пляшут искры и вздымаются пенные валы. Теплый ветер напоен ароматами морских глубин, запахом водорослей, ракушек, соли и пены.
И снова Лалла медленно бредет вдоль берега в каком-то опьянении, словно и впрямь из глубин моря, из залитого солнцем неба, из белого прибрежного песка на нее устремлен чей-то взгляд. Она не понимает, в чем тут дело, но чувствует: повсюду есть кто-то, кто смотрит на нее, озаряя ее своим взглядом. Это и тревожит ее немного, и согревает, теплая волна рождается где-то внутри нее и заливает все тело, до самых кончиков пальцев.
Она останавливается, озирается по сторонам: вокруг ни души, ни единой человеческой фигуры. Только громадные, неподвижно застывшие, поросшие чертополохом дюны да волны, чередой набегающие на берег. Может, это море неотрывно глядит на нее глубоким взглядом морских волн, ослепляющим взглядом волнистых дюн, этих волн из песка и соли? Наман-рыбак говорит, что море подобно женщине, но никогда не объясняет, что это значит. И взгляд этот устремлен на нее отовсюду, со всех сторон.
В эту самую минуту огромная стая чаек и крачек пролетает над берегом, осеняя его своей тенью. Лалла замирает, погрузив ноги во влажный песок, на который набегают волны, и, откинув назад голову, она следит за полетом морских птиц.
Они медленно летят навстречу потоку теплого ветра, рассекая воздух длинными заостренными крыльями. Головы их вытянуты чуть в сторону, из полуоткрытых клювов вырываются странные стенания, диковинный хрип.
В центре стаи летит чайка, которую Лалла всегда сразу узнаёт: она белоснежно-белая, без единого черного пятнышка. Чайка медленно проплывает над головой Лаллы, медленно гребет против ветра, слегка распустив перья своих крыльев и приоткрыв клюв; она пролетает над Лаллой и смотрит на нее, склонив к берегу маленькую головку и поблескивая бусинкой глаза.
«Кто ты? Куда ты летишь?» — спрашивает Лалла.
Белая чайка смотрит на нее, но не отвечает. Она догоняет остальных птиц и медленно летит вдоль берега в поисках пищи. Птица меня знает, думает Лалла, но она не решается спуститься ко мне, ведь чайки не могут жить среди людей.
Старик Наман говорит иногда, что морские птицы — это души людей, погибших на море во время бури, и Лалле кажется, что белая чайка — это душа какого-то высокого, стройного, светлолицего рыбака, чьи волосы сотканы из света, в чьих глазах сверкает пламя. А может, это морской принц.
И вот Лалла садится на песок между дюнами и следит за стаей чаек, летящих вдоль берега. Они летят легко и свободно, почти без усилий, их длинные изогнутые крылья поддерживает струя ветра, а головы их чуть наклонены в сторону. Они высматривают, чем можно поживиться, неподалеку отсюда большая городская свалка, куда сбрасывают мусор приезжающие грузовики. Птицы кричат не умолкая, издают странный протяжный стон, прерывающийся вдруг ни с того ни с сего пронзительными криками, взвизгиваниями, смехом.
Порой белая чайка, похожая на морского принца, подлетает вдруг к Лалле и чертит над дюнами большие круги, словно узнала ее. Лалла машет ей рукой, пытается подманить ее, называя разными именами, в надежде, что, если угадает правильно, птица вновь примет человеческий образ и из пены встанет морской принц, чьи волосы сотканы из света, в чьих глазах сверкает пламя.
«Сулейман!
Мумин!
Даниэль!»
Но большая белая чайка продолжает кружить в небе, удаляясь в сторону моря. Касаясь волн острием крыла, она не сводит с Лаллы сурового взгляда, однако не отвечает ей. Слегка раздосадованная, Лалла бежит следом за стаей птиц и, размахивая руками, выкрикивает наугад разные обидные прозвища, чтобы позлить морского принца: «Цыплята! Воробьи! Голубята! — И даже: — Ястребы! Грифы!», потому что чайки не любят этих птиц.
Но безымянная белая птица летит все так же медленно и равнодушно, летит, удаляясь вдоль берега, парит в струях восточного ветра; напрасно Лалла бежит по утоптанному прибрежному песку — птицы ей не догнать.
Чайка улетает, скользя над полосой пены среди других птиц, улетает, и вот уже птицы стали неразличимыми точками, тающими в лазури неба и моря.
———И еще Лалле очень нравится вода. Когда среди лета зарядят дожди, вода стекает с крыш, крытых листами железа и картона, и, журча свою нежную песенку, собирается в больших бидонах под водостоками. Дождь обыкновенно начинается ночью, Лалла слушает, как, всё нарастая, раскатывается по долине или над морем гром. Сквозь щели в досках она любуется прекрасными белыми зигзагами молний, которые беспрестанно вспыхивают и гаснут, и при этом все в доме вздрагивает. Амма неподвижно лежит на своем ложе, она продолжает спать, укрывшись с головой, не слыша шума грозы. Но в другом конце комнаты мальчишки проснулись, и Лалла слышит, как они шепчутся, беззвучно хихикая. Садятся на своих матрацах и тоже стараются сквозь щели в досках увидеть, что делается снаружи.
Лалла встает и бесшумно идет к двери, чтобы полюбоваться узорами молнии. Но поднялся ветер, большие холодные капли падают на землю, стучат по крыше, и Лалла снова прячется под одеяло: шум дождя ей больше всего нравится слушать вот так, в темноте, лежа с открытыми глазами, глядя, как время от времени освещается крыша, и прислушиваясь, как громко барабанят дождевые капли по земле и по железу — точно с неба сыплются мелкие камешки.
Вскоре из водостоков в пустые керосиновые бидоны начинает хлестать вода, и Лалле радостно, будто эту воду пьет она сама. Вначале бидоны издают металлический звон, но, по мере того как они наполняются, звук становится глуше. Вода заливает все вокруг: льется на землю, в лужи, в старые, брошенные на улице котелки. Капли дождя, ударяясь о землю, взбивают сухую зимнюю пыль, и в воздухе стоит особенный запах — чудесный запах влажной земли, соломы и дыма. Кое-кто из детей выбегает ночью на улицу. Сбросив с себя одежду, они голышом бегают под дождем по улицам, со смехом и криками. Лалле тоже хотелось бы побегать с ними, но она уже слишком большая, девочки ее возраста без одежды не бегают. И она вновь засыпает, не переставая прислушиваться к дробному перестуку капель по крыше и думать о двух прекрасных струях, которые бьют теперь по обе стороны крыши, наполняя переливающейся через край водой бидоны из-под керосина.
Когда с неба льет несколько дней и ночей подряд, какое это удовольствие — попариться в бане, в городе, по ту сторону реки. Амма решила взять с собой Лаллу в баню под вечер, когда заходящее солнце припекало уже не так сильно и в небе начали сгущаться большие белые облака.
Сегодня очередь женщин мыться в бане, и они тянутся сюда по узкой тропинке, идущей вдоль берега реки. В трех-четырех километрах вверх по течению перекинут мост, по которому ездят грузовики, а не доходя моста — брод. Здесь женщины и переправляются через реку.
Амма идет впереди с Зубидой и с ее двоюродной сестрой, по имени Зора, и другими женщинами, которых Лалла знает в лицо, но имени их не помнит. Они поднимают юбки, переходя реку вброд, громко переговариваются и смеются. Лалла немного отстает, на душе у нее радостно, ведь в такие дни нет работы по дому и не надо собирать хворост. И потом, ей очень нравятся большие, низко нависшие белые облака и зелень травы у берега реки. Вода в реке ледяная, земляного цвета, она струится между ногами Лаллы, когда та переходит реку вброд. Там, где начинается отводной канал, есть ступенька. Лалла, поскользнувшись, оказывается вдруг по пояс в воде, она спешит выбраться на сушу, платье облепляет ей живот и ноги. На другом берегу мальчишки подглядывают, как женщины, перебираясь через реку, задирают юбки, а те обстреливают мальчишек мелкими камешками.
Баня — большое кирпичное строение на самом берегу реки. Сюда Амма и привела Лаллу, когда та приехала в Городок. Лалла никогда прежде не видела ничего подобного. Это большое просторное помещение с чанами, наполненными горячей водой, и печками, где раскаляются камни. Один день здесь моются женщины, другой — мужчины. Лалле очень нравится баня, в ней так много света, он льется в окна под самой крышей из волнистого железа. Баня работает только летом, потому что вода здесь редкость. Вода поступает из громадной, построенной на возвышении цистерны, откуда она стекает по желобам, которые тянутся под открытым небом до самой бани, где низвергаются в большой цементный бассейн, похожий на место для стирки. Сюда Амма с Лаллой приходят ополоснуться после того, как вымоются в горячей воде, они обливаются холодной водой из больших ковшей, вскрикивая и вздрагивая от холода.
