Анатолий Иванов - Ермак
— Послать гонцов на все заставы! Пусть идут на помощь!
На посту, устроенном с внутренней стороны частокола, стояли Ермак и Черкас Александров. Небо на востоке уже желтело, наступал рассвет.
— Ну? — спросил Ермак. — У тебя слух острый.
— Ничего не слышно, — ответил Александров. — Пищальный бой в лесу глохнет. Да и ветерок от нас тянет.
Еще постояли в молчании.
— Может, они счас уже не саблях сошлись, — сказал Черкас.
— Может… Гляди-ка, что там?!
На ближней заставе, где татары вчера жарили на вертеле мясо, в отсветах костров замелькали тени.
— Они вроде снимаются…
— Значит, Мещеряк дает им жару. Поднимаем людей. Черкас!
Мещеряк с обнаженной саблей перепрыгнул через какую-то канаву, и тут же на него кинулись двое татар. Зазвенела сталь. Со всех сторон к юртам бежали с криком казаки, тоже с ходу врезались в битву. Было уже совсем светло.
…Мещеряк с окровавленной саблей, перепрыгивая через трупы татар, бежал к коновязи, где стояло около дюжины татарских лошадей под седлами, вскочил на коня.
— Братцы! Лупи и-их! Карачу живым взять!
И бросил коня в гущу битвы. На остальных лошадей тоже повскакивали казаки, ринулись за Мещеряком.
Карача бешено мчался впереди двух телохранителей. На пригорке остановил танцующего коня, вскричал:
— Где мои сыновья?!
— Они погибли, повелитель…
— О-о! — взвыл карача, свалился с коня. Один из телохранителей бросил на землю, из которой уже ощетинилась молодая травка, коврик, карача упал на него коленями и стал молиться, протягивая руки на восток, где всходило веселое солнце.
У ворот Кашлыка толпилось десятков семь-восемь казаков и стрельцов, вооруженных пищалями, саблями, топорами, пиками.
Ермак дал знак открыть ворота, повернулся к Александрову.
— Коли что — два десятка казаков тебе хватит, чтоб удержать Кашлык али погибнуть тут. — Ермак снял шлем. — Ну, сынок, на всякий случай. — Они обнялись.
— Не сомневайся, Ермак Тимофеич. С победой вас всех жду.
Ермак надел шлем, вскричал:
— С Богом, ребятушки-и!
И пошел из города. За ним двинулись остальные.
Карача еще молился, когда из леса вылетел отряд татарских конников. Телохранители знаком остановили их.
…И вот уже несколько сотен конных татар стоят вокруг холма, а карача все молится.
Наконец он поднялся с коврика, оглядел пустыми глазами воинов. И вдруг, тыча перед собой руками, закричал в истерике:
— Там погибли мои сыновья! Всех казаков порубить! Всех до одного! Всех до одного!
Всадники ринулись по указанному направлению.
Матвей Мещеряк, потный и разгоряченный, без шлема, стоял возле юрты карачи, пил кумыс. А наложницы карами держали наготове еще две полные чаши.
— Хорош кумыс, да весь не выпьешь, — проговорил он, вытирая мокрые усы. — Ну-к, казачков теперь угощайте.
— Атаман, вот те новый шлем! — Савка Керкун протянул Мещерякову позолоченный татарский шлем. — Кажись, впору будет.
— Ох ты! — воскликнул Мещеряк. — Чей же это?
— Да я вон сына карачиного подрубил. Ну-к, дайте кобыльего молока глотнуть.
Не успела одна из наложниц подать Керкуну чашу, а Мещеряк примерить шлем, как затрещали поблизости казачьи пищали. Оба бросились на выстрелы.
Миновав последнюю юрту, Мещеряк увидел метрах в трехстах татарских конников.
Рядом была небольшая роща, густо поросшая молодым березняком и кустарником. Мещеряк сориентировался моментально:
— В кусты, ребята-а! Тут они нас порубят! За мной! Телеги в круг.
Под нарастающий визг татарских конников, скачущих за своим предводителем в золоченой кольчуге, казаки бежали к спасительной роще. Двое так и не добежали, остались лежать на земле со стрелами в спинах. Остальные под самыми саблями успели укрыться за татарскими телегами и в зарослях. Оттуда, едва татарские всадники подскакали к опушке, ударил дружный залп. С добрый десяток всадников попадали на землю да с полдесятка лошадей забились на траве. А выстрелы, хотя и вразнобой, но продолжали трещать густо. На лесной опушке образовалось столпотворение: передние всадники поворачивали обратно, а задние напирали, меткие выстрелы из леса валили все новых всадников, лошади спотыкались о трупы, падали, всадники летели через головы коней. А Матвей Мещеряк, широко раскрывая рот, орал, перекрывая визг татар, храп лошадей и звуки выстрелов:
— Пали-и, братва! Пали-и!
Татарские всадники скакали прочь от лесной опушки, земля перед которой была густо усеяна трупами людей и лошадей. Из-за холмов показались спешащие на помощь татарские воины. Воинственный клик взметнулся в небо. Предводитель всадников что-то прокричал, размахивая саблей. Все конники вновь ринулись к лесной опушке.
Достигнув ее, татары, частью спешившись, опрокидывая телеги, врезались в заросли. Пищали теперь казакам были ни к чему, они взялись за сабли и топоры. Татары вытесняли их из зарослей, рубка шла уже на открытом поле.
Падали казаки, обливаясь кровью. Падали татары… Казаки быстро изнемогали. Видя это, стоявший неподалеку татарский предводитель выхватил саблю, тронул коня.
Яростно рубился Мещеряк, снова простоволосый, с залитыми кровью волосами. Схватился за плечо Савка Керкун — какой-то татарин порубил его кольчугу. Но Савка не упал, лишь покачнулся. И вдруг заорал:
— Атаман! Подмога-а!
Ударил залп.
Из-за бывших карачиных юрт с обнаженными саблями бежали к месту побоища казаки Ермака. Некоторые ловили оставленных татарами лошадей, вскакивали на них.
Одну из лошадей подвели Ермаку, он вскочил в седло.
— Братушки-и! За Ивана Кольца-а! За Богдана Брязгу, за Никиту Пана-а! За всех погибших казаков!
И с поднятой саблей ринулся вперед, увлекая остальных.
Предводитель татарских воинов, так и не доскакав до гущи дерущихся, осадил коня, закрутил его на месте…
Остальные татарские всадники, помедлив, повернули коней вспять.
…Скачет предводитель в одиночестве к холму, на котором находится карача. Подскакав, свалился с лошади, подполз к сапогам карачи.
— Великий хан! Они побили многих наших воинов, остальные отказываются идти в бой.
— Паршивая собака! — вскочил карача. — Как ты смеешь так называть меня?! Наш хан — великий Кучум! Привязать его ногами к седлу!
Телохранители кинулись на незадачливого военачальника, сорвали с него оружие, золоченую кольчугу, почти все одежды, повалили на землю, длинным арканом захлестнули ноги, конец аркана привязали к седлу. Карача хмуро наблюдал за происходящим, визг и стоны обреченного вызывали у него лишь зловещую усмешку Потом тронул коня. За ним устремились телохранители, голова несчастного застучала об землю, по которой вскоре потянулся кровавый след.
— A-а, явился, блудливый пес! — Кучум пнул распростертого перед ним карачу. — Захотел без меня одолеть Ермака и ханом стать!
— Повелитель Сибири! Видит Аллах, я же для хитрости от тебя ушел! — карача встал на колени. — И эта хитрость много врагов твоих погубила.
— А ханом позволял себя называть — тоже для хитрости? — взревел Кучум.
— Это льстивые люди передо мной юлили. Я таких казнил без жалости. К лошадиным хвостам привязывал Сомневаешься в моей верности — руби мне голову.
И карача снова ткнул голову в ковер.
Кучум опустился в свое золоченое кресло, рядом с которым сидел его сын Алей, зловеще глядел на обнаженную шею Карачи.
— Голову отрубить просто. А где взять верных людей отец?
— Ты думаешь, этот верный?
— А иначе он бы явился к тебе?
— Верни мне, великий хан, свое доверие, и я перехитрю Ермака! — снова вскинул голову карача.
— Как?
— Пока не знаю. Думать буду… — Карача, видя, что гнев хана притих, осторожно встал с колен. — Один из сибирских знакомцев Ермака — мой верный человек, вели кий хан.
— Кто?
— Вогульский князь Юмшан.
Вогульский князек Юмшан во главе кучки всадников въехал в ворота Кашлыка. За ним тянулось с полдюжины повозок.
— Здравствуй, славный князь Юмшан.
— Здравствуй, великий атаман Ермак. Вот, ясак с моего улуса привез. Сам приехал славного Ермака повидать, вино привез в подарок…
Стукнулись четыре глиняные кружки. Ермак, Александров Черкас, Мещеряк Матвей и князек Юмшан выпили, стали закусывать жареными гусями, яблоками, виноградом.
— Откуда ж все это у тебя? — спросил Мещеряк.
— Бухарские купцы были. Они с Кучумом торгуют, со всеми татарскими князьями торгуют. Мно-ого товаров всяких за шкурки дают.
— А что же они с нами не торгуют? — спросил Ермак.
— Вокруг Кашлыка люди Кумача стояли, купцов не пропускали.
— Сейчас-то осады нету, — сказал Александров.
