Роже Вайян - 325 000 франков
Мысль, что он сможет принимать участие в гонках, и даже еще лучше, чем раньше, как "независимый", придала смысл тем тринадцати дням, которые осталось ему пробыть у пресса. Почему он не подумал об этом раньше? Из-за Мари-Жанны, она не хотела, чтобы он сделал карьеру велогонщика. И вот, выбрав снэк-бар, он отказался от спортивной славы. Но как же он не вспомнил, что у него останется возможность выступать в категории "независимых"? А как же до 1873 года никому не приходило в голову, что можно сохранять равновесие на двух движущихся колесах? Но Бюзар отказался размышлять над природой изобретений.
- Рванем? - предложил он и помчался вниз, но у Бионны брессанец его опередил, и на этот раз не только потому, что был сильнее: он впервые стал разумно пользоваться переключателем скоростей. Стемнело. Мари-Жанна вышивала при свете свисавшей с потолка лампы с грузом, которую она могла опустить или поднять, в зависимости от того, насколько тонка была работа.
Мари-Жанна угостила молодых людей пьяными вишнями. Вернулась с фабрики ее мать и сказала:
- Вам не везет. Профсоюз только что принял решение объявить забастовку... Сейчас заказов маловато, и старик Морель не собирается уступать... это может продлиться до бесконечности, как в сорок седьмом году. Мы тогда бастовали девять недель... Свадьбу придется отложить.
- Я должен внести задаток до двадцатого ноября, - проговорил Бюзар.
Он заплатил триста семьдесят пять тысяч наличными при подписании контракта и выдал вексель сроком до 20 ноября. Ему до того не хотелось затягивать свое пребывание у пресса, что он отказался продлить срок векселя до 31 декабря, как предлагал владелец снэк-бара.
- Вы с ним договоритесь, в таких случаях всегда дают отсрочку, утешала его мать.
- А если он откажется отсрочить? - спросил Бюзар.
Никто не ответил.
- До чего же все это нелепо! - воскликнул Бюзар. - Мне оставалось только тринадцать дней. А почему они объявили забастовку?
- Ты же знаешь, - ответила мать Мари-Жанны. - Новая система охлаждения увеличивает производительность на пятьдесят процентов. Морель сам прибавил десять франков в час, Профсоюз требует двадцать франков.
Бюзар повернулся к Мари-Жанне.
- Какое мне до этого дело? Ведь я-то не останусь на фабрике...
Мари-Жанна продолжала вышивать. На лице ее ничего нельзя было прочесть.
Бюзар обратился к ее матери:
- Даже если Морель и пойдет на эту надбавку, я не выиграю ни одного дня.
- Ты уходишь, а другие-то остаются, - сказала мать.
Бюзар снова обратился к Мари-Жанне.
- Но я-то ухожу. Забастовка там или нет, я все равно буду продолжать работать, пока не кончится мой срок. А потом смоюсь.
Мари-Жанна подняла голову.
- Так нельзя, - сказала она.
- Почему это нельзя?
- Ты сам прекрасно знаешь, что так нельзя поступать.
Бюзар не ответил. Он сел у стола, напротив Мари-Жанны, и обхватил голову руками.
- Почему нельзя? - вмешался брессанец.
- Хватит того, что вы вдвоем выполняете работу троих рабочих, - сухо сказала Мари-Жанна.
- А если наш заработок нас устраивает, имеем мы право поступать, как нам вздумается? - проговорил брессанец.
- А если вам заплатят за то, чтобы вы стали шпиками, вы тоже имеете право поступать, как вздумается, да?
- Не ругай его, - заступилась мать. - Он же крестьянин. Как он может понять? Ведь он впервые работает на фабрике.
- А я вот никогда не работала на фабрике, - сказала Мари-Жанна, - и наверняка никогда не буду работать. Но почему-то понимаю.
- Ты другое дело, ты дочь рабочих, - ответила мать.
- Мои родители тоже рабочие, - проговорил Бюзар. - И все равно я пойду на фабрику, будет забастовка или нет, до тех пор, пока не отработаю свой срок. А потом уеду.
- Уедешь один, - сказала Мари-Жанна.
- До чего же глупо все получается, - возмущался Бюзар. - Ведь мне осталось всего тринадцать дней.
- А я никогда и не верила, что мы получим этот снэк-бар, - ответила ему Мари-Жанна.
- Он будет нашим, - твердо заявил Бюзар. - Забастовка ничего не изменит. Отсрочим вексель на несколько дней.
- Еще что-нибудь случится.
- Ты кого хочешь доведешь до отчаяния.
- Да перестаньте, будет у вас этот американский кабак, - сказала мать. - Всего-то несколько лишних дней. Мари-Жанна напрасно вас огорчает. Просто мы с ней привыкли ко всяким горестям...
Тем временем рабочие делегаты отправились к Жюлю Морелю.
- Бастуйте себе на здоровье, - ответил им старик. - Вы мне даже окажете услугу. Заказов-то нет... Если вы не объявите забастовку, я буду вынужден уволить часть рабочих.
- Я читаю по-английски, - сказал ему в ответ Шатляр.
- Что ты этим хочешь сказать?
Фабрикант и секретарь профсоюза издавна были на "ты". Они изучили друг друга так же хорошо, как старый браконьер зайца, которого он никак не может поймать, и как заяц - браконьера.
Шатляр внимательно следил за французскими и иностранными газетами промышленников. Английский и немецкий языки он выучил в тюрьме, где сидел с 1940 по 1942-й год (ему удалось бежать в тот момент, когда немцы начали оккупацию южной зоны). Из газет он недавно узнал, что "Пластоформа" получила значительный заказ от крупной американской фирмы на выгодных по сравнению с ценами на французском рынке условиях. Все это Шатляр выложил и сказал в заключение:
- Дай нам наши двадцать франков. Ты на этом не проиграешь. А зато насолишь конкурентам - рабочие остальных фабрик в свою очередь потребуют надбавки...
Они еще поспорили, но уже для проформы. Жюль Морель должен был выполнить заказ к определенному сроку, и Шатляр об этом догадывался. Рабочие делегаты настаивали на своем, и Морель согласился на двадцатифранковую надбавку. Забастовка не состоялась.
Седьмого ноября, ровно в полдень, как и было намечено дирекцией, работа в цехах "Пластоформы" возобновилась.
Брессанец пошел в первую смену.
Увеличение темпа его не беспокоило. Работа на прессе была для него настолько легкой, что он не относился к ней как к настоящему труду; вся эта цепь движений: поднять, вынуть, опустить, отсечь, разъединить, сбросить - не требует никаких усилий, а то, что не требует усилий, - не труд. Необходимость проделывать все шесть движений в двадцать секунд вместо сорока ничего не меняет. Ноль плюс ноль равен нолю. По правде говоря, он до сих пор еще не понял, что это и есть та работа, за которую ему платят деньги.
В бресской деревне, где он прожил всю жизнь, когда долго нет дождя, кюре предлагает своим прихожанам устроить крестный ход, чтобы умилостивить небо. Крестьяне шутят: "Вот я, чтоб вызвать дождь, мочусь на землю". Но все же большинство принимают участие в крестном ходе. Хотя, возможно, они считают, что помочиться на землю тоже помогает, чтобы вызвать дождь.
Для брессанца работать на фабрике это то же, что принимать участие в крестном ходе. А то, что ему платят сто шестьдесят франков в час за эти движения, но требующие никаких усилий, - просто чудеса. Но ему очень не нравится профессия прессовщика, он и не считает ее настоящим ремеслом. Работать у пресса так же скучно, как слушать проповедь в церкви. С его точки зрения, только врожденный лентяй способен заниматься этим всю жизнь. Для него пребывание на фабрике - одно из тех необыкновенных приключений, которые случаются с новобранцами в год их призыва. Когда-нибудь он будет рассказывать, как он в тот год на банкете, устроенном 29 января, выпил девятнадцать литров вина и два литра виноградной водки, как он первым пришел на велогонках города Бионны и как ему выдали триста двадцать пять тысяч франков за то, что он в течение полугода ежедневно простаивал по двенадцать часов забавную мессу без органа.
Одной из особенностей, характерных для Франции начала второй половины XX века, было то, что бок о бок, в одном и том же цеху, на одной и той же фабрике работают такой вот брессанец, для которого выполняемый им труд некая магия, и Шатляр, который готовится к забастовке, изучая положение на рынках. Кстати, если бы брессанец пробыл на фабрике дольше, а главное если бы он перешел в механический цех, где изготовляют формы - работа, требующая точности и смекалки, и если бы товарищи немного подзанялись им, он приобрел бы если не зрелость Шатляра, то, во всяком случае, его образ мышления. Да и в его деревне многие парни перестали верить в колдовство в тот день, когда научились ремонтировать мотор своего трактора. (До тех пор пока хозяин умеет лишь заправить свою машину горючим, маслом и водой, а едва она портится, призывает на помощь чудотворца-механика, трактор остается предметом магическим.)
Но у родителей нашего брессанца трактора не было, земли у них мало и мало денег для этого, а с тех пор как брессанец жил в Бионне, работал по двенадцать часов в сутки и все остальное время спал, у него еще не было возможности познакомиться с рабочей философией. Он не собирался задерживаться в Бионне; еще и поэтому его мало беспокоило увеличение темпа работы.
