Анастасия Вербицкая - Дух времени
В половине восьмого она вставала, крепко сжав тонкие губы, сдвинув брови. И от бледности черная родинка еще резче выделялась на ее подбородке. Она шла бесшумной поступью в переднюю. Нянюшка мгновенно вырастала на пороге.
— У, непутевый! — ворчала она. — Вы заезжайте завтра, Лизавета Филипповна. Батюшки! Завтра у него лепетиция… Упреждал меня… А нонче, кто его знает, куды сгинул? А может, он к вам проехал? — обнадеживала добрая старушка.
Запахнувшись в ротонду, Лиза молча глядела на нянюшку, и только вспыхнувшие зрачки ее выдавали загоревшуюся в сердце надежду…
— Цыганка была, — сообщала нянюшка на другое утро.
— Лиза?.. Ах, какая досада! — И он ехал в Таганку, чтоб потихоньку извиниться перед невесткой… В сущности, он это делал только для нее. Самому ему Лиза была теперь менее нужна, чем когда-либо.
А она днями лежала на кушетке, устремив в одну точку глаза, в которых притаилось чувство ужаса перед чем-то темным и грозным, что нависло над ее жизнью.
Один раз, видя Лизу тоскующей, Тобольцев сказал ей:
— Лизанька, в сфере чувств надо жить так, будто нам суждено прожить один только день… Понимаешь? Наши чувства не должны заботиться о завтра... И надо уметь непосредственно наслаждаться каждым моментом. В этом тайна счастья.
— Не умею, — глухо отвечала Лиза.
— А в то же время, милая Лизанька, надо создать себе цели, идейные интересы… И в этой сфере стремиться к вечности, как будто бы нам предстояло бессмертие… В этом-то сочетании вечности с мгновениями будет истинный смысл жизни…
Она безнадежно глядела перед собой.
— Идея… Какая насмешка! Научи… Укажи!.. Моя жизнь темна, потому что у меня нет цели. Но у кого из нас она есть?
Его глаза потемнели. Он притянул ее к себе.
— Ты… ты сама… твоя жизнь, твоя душа… разве это не цель? Боже мой, в каком мраке ты блуждаешь, моя бедная Лизанька!.. Ты заблудилась в дремучем лесу… Ты дышишь гнилью и плесенью и не знаешь, что есть солнце и цветы?.. И что это солнце и цветы для тебя?.. Выходи на простор из дремучего леса! Вот тебе цель великая и прекрасная… Тебя по рукам и ногам обвили, как ползучие травы, предрассудки и суеверия… Рви их!.. Они, как репейник, впились в белые одежды твоей души… Сбрось их!.. А она прекрасна, твоя душа. Она родилась свободной… Пусть тебе больно!.. Пусть в крови будут твои ножки!.. А ты иди вперед!.. Пойми: нам дана только одна жизнь… И надо суметь прожить ее, не потеряв ни одной минуты… Посмотри на маменьку… Она не столько рассудком, сколько инстинктом своей богатой души поняла, что ее молодость была загублена. И как жадно теперь, под моим влиянием, вот эти два года она спешит наверстать потерянное!.. Подумай: она ни разу в жизни не была в театре… Она до пятидесяти лет не знала Чехова и Толстого… стихов не читала… Все грех, видишь ли… Сектантка, рабыня… На Венеру глядеть стыдно… А теперь приедет ко мне, сядет рядом, глаз с нее не сводит… И что передумает в эти минуты — чувствую, у меня даже дух захватывает… Коли нагота не срам, коли красота культ, коли любовь — правда… высшая правда на земле, — то где же грех?.. Она эти два года читает целыми днями по списку, который я выслал ей из-за границы, и всю душу ее я всколыхнул… Да это что! Мы с нею Беклина изучим за эту зиму, все сокровища Ватикана, всю мифологию и историю искусств… Хочешь слушать мои лекции?
— Хочу…
— И помяни мое слово: через год маменька в оперу со мной поедет… — Он радостно засмеялся, гладя ее волосы. — Лизанька, жизни не хватит, чтоб узнать все ее сокровища… А ты толкуешь о скуке? Вот ты Гете не читала, Жорж Занда, Бальзака, Мюссе, Бодлера, Флобера… Сколько лет надо, чтоб это одно изучить! А какое наслаждение читать их!.. А знаешь ли ты звездное небо? Знаешь ли, что такое мир? И чем был он на заре?.. Знаешь ли ты самое главное, Лиза: самое себя? Надо любить свое тело, свои желания, свои радости, свои грезы и настроения… Что ты улыбаешься?.. О, это не так легко!.. Это дело целого миросозерцания… И надо его выработать. Надо отвоевать свободу души… С белого платья стряхнуть репьи и плесень и беречь эту белизну от пошлости и пыли… Дороже всего сберечь свою душу!.. Но не так, как учили тебя в детстве, о нет! Моя религия иная… А потом (он вдруг повернул ее лицо к зеркалу, на стене)… Видишь, какая ты красавица?.. А ты никогда не думала о том, какое счастие быть красавицей, будить желания, давать радость, вдохновлять поэтов, увековечивать себя на полотне и в мраморе… Ты не знаешь, какой клад — молодость! А вы все кругом, как скупцы к безумцы, зарываете этот клад в землю… Но ведь золото остается, а молодость исчезает. Надо жизнь свою сделать красивой, сделать из нее поэму. Вот наша первая цель!
Он помолчал, улыбаясь.
— Возьми, например, меня… Многие скажут тебе: Тобольцев — что такое? Бьет баклуши, играет в любительских спектаклях… Смейся им в лицо, Лизанька!.. Я живу всеми фибрами души и тела… Дайте мне две жизни, я обе сумею использовать!.. Когда я бродил в горах Швейцарии и пешком совершал перевал через Сен-Готард, я плакал от счастия, любуясь небом, горами, снегом… А ты, Лизанька, даже в Петербурге не была никогда… Творчество — вот высшая радость нашего бытия!.. И разве, помогая бессмертной душе моей матери сбросить мертвящие ткани, в которые, как мумию, запеленали ее с детства, я не наслаждаюсь творческой работой?.. Ведь она — моя креатура, мое создание — эта обновленная прекрасная душа!.. Я любуюсь ею, как садовник дивным цветком… И разве это дело не стоит всякого другого?.. И разве жизнь не есть беспрерывный творческий процесс?
Она слушала его в глубоком изумлении.
В другой раз она сказала ему:
— Что такое гениальные люди? Мне кажется, что это те, которые не боятся жизни и любят ее, как ты… Я погляжу кругом… Все ходят злые, озабоченные, хмурые… И ни у кого нет того, что зовут радостью жизни. Не живут, а мучатся. А ты один, как солнце… Светлый какой-то…
Он ласково погладил ее ручку. Насмешка светилась в его глазах.
— Милая Лизанька, для каждой из вас существует одним гением больше в мире. Нет ничтожества, нет бесцветности, перед которой не преклонилась бы любящая женщина! И если бы это зависело от них, то все площади были бы покрыты памятниками… Впрочем, ты это верно подметила, Лиза: люди не умеют жить… Это от страха страданий.
— Да как же можно их не бояться?
— А ты разве боишься ночи, которая идет на смену дня? Ты покорно принимаешь ее как необходимость… и как радость часто, как забвение… Страдание идет рядом с счастием, как день идет рядом с ночью. Так и смерть… Вот ты вздрогнула… А мне незнаком этот страх… Не потому ли так ценно все в нашей жизни, что это все мимолетно? Нынче я жив, завтра меня нет… Да здравствует жизнь, что бы она мне ни дала!.. Нынче я любим, завтра я забыт… Да здравствует же любовь и каждый ее быстротечный миг!.. Представь себе банальное лицо спящего человека. «Какой скучный!» — думаешь ты… Но вот взмахнули ресницы, глаза зажглись мыслью, и ты стоишь, потрясенная этой красотой. Такова роль трагического в нашей жизни… Надо неустанно идти вперед, не оглядываясь, не задумываясь… Без раскаяния, без сожаления к тому, что мы оставляем позади… Надо неустанно искать… Надо уметь бесстрашно смеяться в лицо жизни. Научиться глядеть в ее бездонные очи, как глядят в глаза любимой женщине… Потому что она моя, эта жизнь!.. Моя!.. И никому не отдам я ни одного мига из нее!.. Разве сам я, Лизанька, не одно лишь сверкающее мгновение в этой ночи Небытия?..
Лиза долго помнила его голос, его искрившиеся глаза. Ах, как далека была она от возможности понять и прочувствовать все это языческое, враждебное ей миросозерцание!.. Но она мучительно искала выхода из охвативших ее сомнений.
— Лиза, вижу, ты скучаешь без дела, — сказала ей свекровь. — Подежурь за меня в столовой курсисток, на Серпуховской… Обещала я, да здоровья у меня мало…
Лиза ездила туда целый месяц, ездила и на заседания комиссий, стараясь заинтересоваться.
— Поедем, что ли, со мной, Фимочка, — просила она. — Очень тяжко там одной быть. И как это люди живут там?.. И все молодые…
Но Капитон рассердился:
— Ступай сама, коли тебе охота с ними вожжаться, а жену не тронь! Был бы жив папенька, показал бы он вам курсисток!.. Все это Андрей портит!.. — И, свирепо скосив глаза на жену, он добавил: — За косу оттаскаю, коли сунешься!.. — Фимочка покатилась со смеху.
— А ну тебя, отстань! — сказала она Лизе. — Нет у меня денег на твоих акушерок…
— Я разве денег прошу? — гордо оборвала ее Лиза.
После первого же заседания комиссии, когда выяснилось, что надо прокормить полтораста человек, а в кассе нет денег, она внесла тысячу рублей в столовую. Это знала одна свекровь.
— Не понимаю я этих барынь, — рассказывала ей Лиза, вернувшись с одного заседания. — Сидят некоторые в шелках, с бриллиантовыми кольцами, и ахают: «Что нам делать? Как нам быть? Как нам горю пособить?..» На тридцать человек обедов не хватает, а обед стоит гривенник. На человека трешница в месяц. Дико мне все это… Стыдно их слушать!.. Ну, собери между собой! А они скулят…
