В Найпол - Полужизнь
- Сколько вы заплатите?
- Пять гиней.
- Значит, как всегда. Но это не показ мод и не художественная выставка.
- У нас бюджет, Вилли. Сами знаете.
- Мне надо сдавать экзамены, - сказал Вилли. - Я готовлюсь. Нет времени.
Пришло письмо от Роджера. "Дорогой Вилли, в жизни больших городов бывают периоды помешательства. Все остальное не меняется. Помни, что для нас с Пердитой ты всегда желанный гость". Вилли подумал: "Он хороший человек. Может быть, единственный из всех, кого я знаю. Какой-то мудрый инстинкт подсказал мне, чтобы я познакомился с ним после записи той передачи о работе адвоката для бедных. Я рад, что не пошел к нему в контору и не признался насчет Пердиты".
Прячась в колледже, Вилли стал видеться с Перси Кейто гораздо чаще, чем во все последние месяцы. Они по-прежнему оставались друзьями, но разные интересы отдалили их друг от друга. Теперь Вилли больше знал о Лондоне и не нуждался в гиде и помощнике, роль которого раньше выполнял Перси. И вечеринки с Перси, Джун и другими - в том числе неудачниками, пьяницами, невротиками, то есть истинными представителями богемы, - эти вечеринки в дешевых ноттинг-хиллских квартирах уже не казались ему столь ослепительно светскими.
Перси одевался с шиком, как всегда. Но лицо его изменилось; он утратил часть своей бодрости. Он сказал:
- Похоже, теперь старик потеряет свои владения. Газетчики не дадут ему выйти сухим из воды. Но он пытается и меня утопить вместе с собой. Он может быть очень жестоким. Он так и не простил мне того, что я от него ушел. Газетчики раскопали кое-какие сведения о домах старика и о методах, которыми он пользовался в Ноттинг-хилле, и кто-то пустил слух, что я был его правой рукой среди черных. Каждый день я разворачиваю газету в комнате отдыха и жду, что увижу там свое имя. Администрации это не понравится. Платить стипендию черному жулику из Ноттинг-хилла. Они наверняка выгонят меня на улицу. А я не знаю, куда мне идти, Вилли.
Вилли получил письмо из Индии. Конверты, присланные из дома, отличались от других. Они были сделаны из вторичного сырья, а склеивали их, скорее всего, на базаре, в задней комнате какой-нибудь лавки, торгующей писчебумажными принадлежностями: там сидели на полу мальчишки из бедных семей и орудовали кто широкими ножами для разрезания бумаги (поблизости от собственных ног), кто кисточками с клеем. Вилли легко мог представить себя на их месте, без всякой надежды на будущее. Поэтому уже сам вид посланий с родины действовал на него угнетающе, и эта подавленность не всегда проходила даже после прочтения письма, когда ее причина успевала забыться.
Почерк на конверте был отцовский. С теплым чувством, которое он недавно начал питать к отцу, Вилли подумал: "Бедняга прослышал о здешних беспорядках и заволновался. Наверное, решил, что они похожи на наши".
Он прочел: "Дорогой Вилли, надеюсь, что между отправкой этого письма и тем днем, когда ты его получишь, не случится ничего неожиданного. Обычно я не пишу, потому что у меня не бывает новостей, по крайней мере таких, о которых я считаю нужным тебе написать. Но сейчас я хочу сообщишь тебе новости о твоей сестре Сароджини. Не знаю, как ты к ним отнесешься. Ты знаешь, что в ашрам приезжают люди со всего света. Ну так вот, недавно приехал один немец,. Он уже пожилой и вдобавок хромой. Но это не важно. Короче говоря, он попросил отдать за него Сароджини, что мы и сделали. Ты знаешь, я всегда считал, что единственная надежда для Сароджини - это выйти замуж за иностранца, но должен признаться, что такой поворот застал меня врасплох. Я уверен, что где-нибудь у него уже есть жена, но, может быть, не стоит задавать слишком, много вопросов. Он фотограф и рассказывал, как в конце войны, в Берлине, стрелял из пулемета по русским танкам, когда его товарищ уже бросил свой пулемет и плашмя лежал на земле, бормоча от испуга. А сейчас он снимает фильмы о революциях и этим живет. Необычная профессия, но в наши дни каждый находит свою дорогу (Что правда то правда, подумал Вилли.), и ты, конечно, скажешь, что не мне судить других. Он с партнерами собирается снять фильм о Кубе. Это место, где делают сигары. Наш немец хочет присоединиться к человеку по имени Говия или Говара - в общем, с именем вроде тех, что носят уроженцы Гоа, - а потом поедет куда-то еще. Твоя мать очень рада сбыть дочку с рук, но ты не удивишься, если я замечу, что она старается этого не показывать. Не знаю, чем все это кончится и как дело в конце концов обернется для бедной Сароджини. Ну вот пока и все новости".
Вилли подумал: "Это лишнее подтверждение того, чему я научился, когда приехал сюда. Все идет вкривь и вкось. Мир давно уже должен был бы остановиться, но он катится вперед".
III
Второй переезд
Однажды Вилли вспомнил, что он уже довольно давно не видел в колледже Перси Кейто. Поспрашивав у других, он выяснил, что Перси собрал вещи и покинул колледж, никому ничего не сказав. Никто точно не знал, где сейчас Перси, но предполагали, что он уехал из Лондона и вернулся в Панаму. Вилли расстроился, услышав об этом. У него было такое чувство - особенно после беспорядков в Ноттинг-хилле, - что весь ранний этап его жизни в Лондоне окончательно ушел в прошлое. Перси говорил, что опасается, как бы его имя не появилось в газетах. Но, хотя в течение нескольких недель в прессе много писали о рэкетирах, бравших мзду с жильцов в Ноттинг-хилле, имя Перси там не упоминалось, и Вилли подумал, что Перси отправился на родину по другой причине: наверное, он заметил приближение гораздо более серьезной опасности и, осторожный, как всегда, решил уехать из Лондона загодя. Вилли чувствовал себя покинутым и беззащитным. Лондонская жизнь лишилась для него всякой привлекательности, и он, как в самом начале, стал задумываться о том, куда лежит его путь.
Его сестра Сароджини написала ему из Германии, Вилли не хотелось вскрывать конверт. Он со стыдом вспомнил, какой восторг охватывал его дома, в ашраме или в миссионерской школе, при виде немецкой или любой другой заграничной марки на письме. Рассматривая заграничную марку, он начинал мысленно представлять себе ту страну, откуда пришло письмо, и написавший его человек казался ему счастливцем.
"Дорогой Вилли, интересно, знаешь ли ты, как мы все за тебя беспокоимся. Ты не пишешь, и мы не имеем понятия о том, как твои дела. Можно ли получить в твоем колледже ученую степень, и если да, поможет ли она тебе найти работу? У тебя перед глазами пример отца, и если ты не примешь какие-нибудь меры, то кончишь бездельником, как он. Такое бывает сплошь и рядом".
"А я еще волновался за нее, - подумал Вилли. - Мне казалось, что у нее нет никаких надежд, и я был готов на все, чтобы помочь ей добиться счастья в жизни. Но вот приезжает этот старый немец, и наша безобразная малютка Сароджини преображается. Она становится полноценной замужней женщиной, словно эта женщина пряталась в ней с самого начала. Можно сказать, повторяет судьбу матери. У меня такое чувство, будто меня высмеяли со всеми моими волнениями и любовью. Я не уверен, что мне нравится такая Сароджини".
"Мы с Вольфом собираемся на Кубу и в другие места. Вольф много рассказывает мне о революционных идеях. В этом он похож на дядю нашей матери, но у него больше возможностей, он лучше образован и, конечно, гораздо больше поездил по свету, чем наш бедный дядя. Я хотела бы, чтобы ты брал пример с этих своих родственников, - тогда ты увидишь, сколько всего еще нужно совершить в нашем мире и как эгоистично ты растрачиваешь свою жизнь в Лондоне, занимаясь всякой ерундой и даже не понимая, зачем все это. Мы с Вольфом пробудем в Германии еще с месяц. Вольфу надо встретиться с разными людьми с киностудии и из правительства. Когда все уладится, я приеду в Лондон на несколько дней, чтобы повидаться с тобой".
"Пожалуйста, не надо, Сароджини, - подумал Вилли. - Пожалуйста, не приезжай".
Но она все-таки приехала, как обещала, и на три-четыре дня перевернула вверх тормашками всю его жизнь. Она остановилась в маленькой гостинице неподалеку от колледжа - она сама заказала там номер еще до того, как уехала из Германии, - и взяла себе за правило ежедневно приходить к Вилли и готовить ему примитивный обед. Его она ни разу ни о чем не попросила - сама купила дешевые кастрюли, сковороды, ножи и ложки, нашла зеленщика, каждый день приносила свежие овощи и стряпала на маленьком электрообогревателе прямо у Вилли в комнате. Она клала обогреватель плашмя и ставила кастрюли на защитную решетку над раскаленными электрическими спиралями. Потом они ели с бумажных тарелок, и Сароджини мыла посуду в конце коридора, где была общая раковина. Сароджини никогда не умела хорошо готовить, и стряпня, которой она потчевала Вилли, была просто ужасна. Ее запах не выветривался из комнаты. Вилли боялся, что его накажут за нарушения правил общежития, и еще сильнее боялся, что люди увидят маленькую черную повариху, неряшливо одетую - в носках и кардигане поверх сари, - которая приходилась ему сестрой. Позабывшая о своей прежней робости, но еще плохо разбиравшаяся в том, что творится вокруг, она за пять минут выболтала бы все подробности об их семье и происхождении, которые Вилли так тщательно скрывал. Она спросила:
