Джон Голсуорси - Остров фарисеев
- По натуре своей, - продолжал маленький француз, - я оптимист; потому-то я и ударился теперь в пессимизм. У меня всю жизнь были идеалы. И вот, поняв, что они для меня уже недостижимы, я стал жаловаться. Жаловаться очень приятно, мосье!
"Какие же это были у него идеалы?" - с недоумением подумал Шелтон и, не найдя ответа, только кивнул головой и снова протянул собеседнику портсигар, ибо тот, как истый южанин, уже бросил папиросу, докурив ее только до половины.
- Величайшее удовольствие в жизни - поговорить с человеком, который способен понять тебя, - с легким поклоном продолжал француз. - С тех пор как умер тот старый актер, у нас тут никого нет, с кем можно было бы поговорить по душам. Да, это был не человек, а воплощение бунта. Бунтовать - c'etait son metier; {Было его профессией (франц.).} он посвятил этому свою жизнь, подобно тому, как другие посвящают свою жизнь погоне за деньгами; а когда он утратил способность активно возмущаться, он стал пить. В последнее время это был для него единственный способ протестовать против порядков нашего Общества. Преинтересная личность - je le regrette beaucoup! {Я очень жалею о нем! (франц.).} Но, как видите, он умер в большой нужде; подле него не было ни души, некому было даже сказать ему последнее прости, - сам я, понятно, не иду в счет. Он умер пьяный, мосье. C'etait un homme! {Вот это был человек! (франц.).}
Шелтон продолжал доброжелательно глядеть на маленького француза.
- Не всякий сумеет так кончить свою жизнь, - поспешил добавить парикмахер. - У человека бывают минуты слабости.
- Да, конечно, - согласился Шелтон.
Маленький парикмахер украдкой бросил на него скептический взгляд.
- Впрочем, - заметил он, - ведь это важно только для неимущих. Если есть деньги, то все эти проблемы...
Он пожал плечами. Легкая усмешка отчетливее обозначила морщинки у глаз, и он махнул рукой, словно хотел сказать, что об этом не стоит больше говорить.
Шелтону показалось, что француз отгадал его тайные мысли.
- Значит, по-вашему, недовольство свойственно лишь неимущим? - спросил он.
- Плутократ, мосье, - ответил маленький парикмахер, - отлично знает, что, попади он на эту galere {Галера (франц.). Здесь в смысле: "Стань он на этот путь".}, и ему будет хуже, чем бездомному псу.
Шелтон встал.
- Дождь прошел, - сказал он. - Надеюсь, что вы скоро поправитесь. Не откажите принять от меня вот это... в память о старом актере.
И Шелтон сунул французу соверен. Тот поклонился.
- Заходите, мосье, когда будете поблизости, я всегда счастлив видеть вас, - с жаром проговорил он,
И Шелтон ушел.
"...хуже, чем бездомному псу... - подумал он. - Что он хотел этим сказать?"
Шелтон сам почувствовал себя чем-то вроде такого бездомного пса. Еще месяц разлуки может убить всю сладость ожидания, может даже убить любовь. Его чувства и нервы были так напряжены из-за этого постоянного ожидания, что он реагировал на все слишком остро; все приобретало в его глазах преувеличенное значение, - так раздражает здоровых людей искусство, в котором слишком много жизненной правды. Самая сущность вещей обнаруживалась теперь для него со всею ясностью, подобно костям, проступающим сквозь кожу похудевшего лица: слишком уж явным было убожество невыносимо тяжелой действительности. Вдруг Шелтон увидел, что стоит перед домом своей матери, казалось, некая жажда утешения, некий инстинкт привели его в Кенсингтон. Судьбе словно нравилось перебрасывать его от одного полюса к другому.
Миссис Шелтон не выезжала из города и, хотя было первое июня, грелась у камина, протянув ноги к огню; на ее розовом личике, у глаз, были такие же морщинки, как у маленького парикмахера, только рожденные жизнерадостностью, а не духом протеста. Она заулыбалась при виде сына, и морщинки ее словно ожили.
- Мой дорогой мальчик, как чудесно, что ты приехал, - сказала она. - А как поживает наша милочка?
- Благодарю вас, отлично, - ответил Шелтон.
- Она, должно быть, такая душенька!
- Мама, - запинаясь, проговорил Шелтон, - я так больше не могу!
- Не можешь? Что не можешь, дорогой Дик? Вид у тебя очень озабоченный. Пойди сюда, сядь рядом и давай уютненько побеседуем. Не унывай. - И, склонив головку набок, миссис Шелтон с подкупающей улыбкой посмотрела на сына. А он, натолкнувшись на ее неиссякаемый оптимизм, почувствовал себя таким подавленным и несчастным, как никогда еще за все время своего испытания.
- Мама, я не могу больше ждать! - сказал он.
- Да что же случилось, мой мальчик?
- Все очень плохо!
- Плохо? - воскликнула миссис Шелтон. - Ну-ка, расскажи мне подробно!
Но Шелтон только покачал головой.
- Вы, надеюсь, не поссорились?..
Она запнулась: вопрос показался ей таким вульгарным, - его можно было бы задать разве что слуге.
- Нет, - чуть ли не со стоном ответил Шелтон.
- Знаешь, мой дорогой Дик, мне это кажется немного странным, проворковала мать.
- Я знаю, что это кажется странным.
- Послушай, ты никогда раньше не был таким, - сказала миссис Шелтон, беря его за руку.
- Да, я никогда не был таким, - с усмешкой подтвердил Шелтон.
Миссис Шелтон плотнее закуталась в индийскую шаль.
- О, мне так понятно, что ты переживаешь, - весело, с сочувствием проговорила она.
Шелтон сидел, сжав голову руками и пристально глядя на огонь - веселый и изменчивый, как лицо его матери.
- Но ведь вы так обожаете друг друга, - продолжала она. - И Антония такая прелестная девушка!
- Вы не понимаете, - угрюмо пробормотал Шелтон. - Дело не в ней... и вообще ничего не случилось - дело во мне...
Миссис Шелтон снова схватила его руку и на сей раз прижала ее к своей мягкой, теплой щеке, давно утратившей упругость молодости.
- О, я знаю! - воскликнула она. - Мне так понятно, что ты переживаешь!
Но по сияющей безмятежности ее глаз Шелтон увидел, что она решительно ничего не понимает. И надо отдать ему справедливость, он был вовсе не так глуп, чтобы пытаться что-то разъяснить ей. Миссис Шелтон вздохнула.
- Как было бы чудесно, если бы, проснувшись утром, ты посмотрел на все иначе. На твоем месте, голубчик, я прежде всего совершила бы большую прогулку, а затем отправилась бы в турецкую баню; потом я взяла и написала бы ей и все бы ей объяснила. Последуй моему совету, и сам увидишь, как все отлично уладится.
Загоревшись этой мыслью, миссис Шелтон встала и, слегка потянувшись всем своим крошечным, еще таким молодым телом, в экстазе молитвенно сложила руки.
- Дик, мой дорогой, ну сделай это! - воскликнула она. - Ты сам увидишь, как все будет чудесно!
Шелтон улыбнулся: у него не хватало духу рассеять ее иллюзии.
- И передай ей мой самый горячий привет, - продолжала она. - Скажи, что я жду не дождусь свадьбы. Ну, дорогой мой мальчик, обещай же мне, что ты так и поступишь.
Шелтон сказал:
- Я подумаю.
Миссис Шелтон, несмотря на свой ишиас, стояла выпрямившись, упираясь ножкой в каминную решетку.
- Не унывай! - воскликнула она. Глаза ее сияли; она явно наслаждалась собственным сочувствием.
Удивительная женщина! Сын не унаследовал от нее этого простодушного оптимизма, не покидавшего ее ни в радости, ни в беде.
Да, в этот день жизнь перебросила Шелтона от одного полюса к другому от француза-парикмахера, чей ум воспринимал все только критически и чьи худые пальцы трудились целый день, чтобы спасти его от голодной смерти, - к родной матери, которая готова была примириться с чем угодно, лишь бы это было представлено ей в надлежащем свете, и которая за всю свою жизнь не ударила палец о палец.
Вернувшись домой, Шелтон написал Антонии:
"Я не могу больше сидеть в Лондоне и ждать; уезжаю в Байдфорд, откуда намерен совершить небольшое путешествие пешком. Дойду до Оксфорда и побуду там до тех пор, пока мне не будет разрешено приехать в Холм-Окс. Я пришлю Вам свой адрес. Пожалуйста, пишите, как обычно".
Он собрал все фотографии Антонии - любительские групповые снимки, сделанные миссис Деннант - и спрятал их в карман охотничьей куртки. На одном из снимков Антония стояла возле своего маленького брата, который сидел на садовой ограде, свесив ноги. В ее полузакрытых глазах, в округлости ее шеи и чуть выдающемся вперед подбородке была какая-то холодная настороженность словно она охраняла сорванца, взобравшегося на высокую стену. Шелтон положил эту фотографию отдельно, чтобы смотреть на нее каждый день, утром и вечером, как люди молятся богу.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
В СЕЛЬСКОЙ АНГЛИИ
ГЛАВА XVI
ЧИНОВНИК ИЗ ИНДИИ
Неделю спустя Шелтон очутился однажды утром у стен Принстаунской тюрьмы.
Он и раньше видел эту зловещую каменную клетку. Но сегодня вид мрачного здания застал его врасплох: оно так не вязалось с волшебными впечатлениями от утренней прогулки по вересковым зарослям, от древних курганов и кукования запоздалой кукушки. Шелтон свернул с панели и, спустившись в ров, пошел вдоль стен тюрьмы, разглядывая их с каким-то болезненным любопытством.
