Фёдор Кнорре - Папоротниковое озеро
— Уж давай ты, пожалуйста, — заглядывая ему в лицо, перекрывая шум, просила она. — Тебе же это все-таки легче.
— Послушай, долго мы будем?.. — закричал Тынов, но покорно принял поданное ему ружье.
— Сейчас-сейчас… Нельзя же ее так бросить!
Они почти пробежали через кухню во двор через заднюю дверь. Тут сквозь немолчный шум горящего леса он расслышал еще один звук: захлебываясь, прерывисто ревела корова.
— Ты постой тут за дверью, пока я не позову. Предохранитель я сняла. Будет входить, ты потихоньку. Ружье-то ей не показывай. За спиной держи. Понял?
Он с отвращением почувствовал, что, кажется, понял.
Женщина, сильно согнувшись, переступила порог низенькой дверцы коровника, а он, изнывая от мучительного ожидания, стоял и слушал, и ждал, что будет с этой окаянной коровой, а в голове у него было совсем другое: мотор продолжал работать, бензин уходил, а пространства на лугу до первых деревьев было явно недостаточно для взлета. Он все вспоминал, примеривал в уме, и выходило: нет, не взлететь.
Корова перестала реветь и замычала. Потом и мычать перестала.
— Ксю-уша… Ксю-уша! Ну дурочка моя… Ну не бойсь, дураша… Ксюуу! — нараспев, как колыбельную, тянула женщина. Корова в ответ скрипуче обиженно мыкнула и опять примолкла, и женщина, не меняя голоса, успокоительно, нежно почти пропела: — Ну, входи, входи живей… только сзади подходи-и!
Женщина стояла, обнимая морду и шею коровы, загораживая шалью ей глаза.
— Ксю-ууша… сейчас, милая… — все приговаривала она, непрерывно поглаживая, и корова сама совалась к ней мордой поближе. Спрятаться хотела или просто убедиться, что ее не бросили.
— Вот, где моя рука, это место, видишь, я руку отведу — туда и ударь… Тихонько, Ксю-уша… сейчас, сейчас… Наискось немножко, да не прикасайся стволом… Из обоих сразу. Ну! — Голос все еще улыбался, нараспев, нежно, успокоительно.
Он пододвинул ствол совсем близко, боясь снова коснуться нервно дернувшейся, как от укуса слепня, кожи, покрытой красноватой блестящей шерсткой. Было очень тесно и низко, он вдруг испугался, что может задеть женщину, подвинулся вбок и в самом неудобном положении нажал разом на оба спуска, даже и не думая о том, чтобы прижать как следует приклад к плечу. Его толкнуло, как будто лошадь лягнула, он поскользнулся и грохнулся бы навзничь, если бы для этого тут хватило места, а так он только треснулся затылком о перекладину и сел с размаху на осклизлый пол.
Вероятно, на какое-то мгновение он даже «выключился», потерял сознание, потому что слегка удивился, чего это женщина тянет его за руку, стараясь поднять с пола, а он все еще сидит. Какой-то темный звон гудел в голове.
Он вырвал руку.
— Оставь ты меня в покое, я сам…
Он ощупал затылок и, опасливо пригибаясь, поднялся на ноги. Фуражки на голове у него, оказывается, не было. Его замутило от отвращения. Корова лежала на боку, и задняя нога с копытом, испачканным в навозе, противно вздрагивала, а женщина зачем-то прикрывала шелковой шалью ей морду. Он поднял ружье и поскорее один вышел во двор — и почему-то опять очутился в доме. Муть в голове не проходила. Невозмутимо суетились ходики.
— Зачем же ты в дом-то опять зашел? — тревожно крикнула женщина, вбегая с крыльца. Верно, она бегала его искать вокруг всего дома. — Да брось ты к черту ружье это, пускай все горит. Пошли скорей!
Ему вдруг так непреодолимо захотелось лечь, что он сел на диван и облегченно откинулся на спинку.
— Пошли, пошли, — лениво выговорил он, — а какого черта вы тут сидели и не уходили? Всех вывезли, а вам самолет?
Женщина презрительно усмехнулась:
— А мы хитрые. Мы с другими ушли. А потом взяли да обратно вернулись. Вдруг дом разворуют! Вон добра-то, рядом сидишь, — она мотнула головой в сторону тючков туго связанных шкурок. — Как раз и дождик было начинался. Хозяин-то мой муж любезный, и сообрази, нам бы погодить, не спешить. Рассудил: в крайнем случае прямо к реке просека широкая, успеем уйти. Просека, верно, широченная… Да ведь она кустами заросшая. Ветер и повернул. Кусты-то и занялись, и сейчас горят, и на тот край просеки уже огонь по кустам переполз. Так мы и очнулись. Окольцованные… Пойдем — или разговаривать будем?
— Пошли, — равнодушно согласился он, с усилием поднялся и пошел медленно, хотя ему казалось, что он почти бежит.
— Ты что, ударился здорово?.. Слышь-ка, а ведь я тебя где-то видела… Откуда ты прилетел? А?.. — Она на ходу оборачивалась, забегая вперед. — Как тебя звать-то?
— Иван.
— Слушай, Иван, а не пропадем мы тут с тобой вместе за компанию? У тебя машина-то на бензине?
— На скипидаре. Давай скорей.
Женщина нервно рассмеялась коротким, всхлипывающим смешком.
— Да ты Сам-то еле тащишься, за мной не поспеваешь… Иван…
А меня: Ольга. А то сгорим, на том свете встретимся, не знаешь, как тебя и окликнуть.
Смутновато помнилось ему, что было потом. Небольшой стожок сена на поляне вдруг как бы сам собой вспыхнул и бойко запылал. Что-то обожгло ему висок, он смахнул как комара тлеющий, уже догоравший на лету кончик кривой хвойной веточки. Потом, уже на своем месте в самолете, когда тот уже начал разбег, он точно определил, что расстояния для взлета недостаточно, но сделать все равно ничего нельзя, машина бежала невыносимо медленно, а горящие кусты надвигались удивительно быстро. Не хватает разгона, скорость мала — чувствовал он физически. Его руки и ноги делали все правильно, а он, как со стороны, безучастно наблюдал за происходящим, понимая, что все сейчас кончится. Его опыт и расчет ему ясно говорили: тянуть ручку на себя еще нельзя, но кусты на просеке, по обе стороны от дорожной колеи, уже закрывали все вокруг дымом, и он приказал себе сделать неправильное. Он потихоньку потянул ручку на себя. Раньше времени. Но времени все равно не было.
По лесу клокотал, ревел свирепый, дорвавшийся до воли огонь.
Самолет почему-то все-таки оторвался и пошел невысоко над кустами. Снизу дохнуло жаром, обдало едким дымом и запахом гари, защипало глаза под очками. Он знал, что, если еще возьмет на себя ручку, машина не вытянет и неизбежно провалится, и с изумлением ощутил, что какая-то новая сила вмешалась, подхватила на горячей ладони машину и потянула вверх. «Восходящий поток горячего воздуха! — понял он. — А все-таки сейчас загоримся и взорвемся», — и тут заметил, что кудрявые вершины горящих деревьев уже дымят где-то внизу. Теперь полоса дыма сверху казалась не такой уж большой, приглаженная ветром, тянулась в одну сторону, где-то позади, а прямо внизу было зеленое море нетронутого леса, и далеко впереди блеснула на солнце вода, исчезла — и открылась излучина реки. Каждую минуту он ждал, что кончится бензин, и потому, едва добравшись до реки, развернулся и низко пошел вдоль берега, выбирая место для посадки. Мотор уже чихнул раз, другой… Он решился и очень хорошо, мягко сделал посадку. Машина все медленнее катилась себе по песку, справа плескалась река, слева тянулся травянистый откос берега. И тут, совсем было остановившись, машина вдруг качнулась, что-то хрустнуло под левым колесом, ее круто развернуло, она зацепилась крылом за куст и замерла.
Женщина первой соскочила на землю, вытащила и поставила на ноги девочку, которая обеими руками прижимала к груди закутанную в платок кошку.
Он перевалился через борт кабины, сполз на землю и, к своему удивлению, сел, обнаружив, что ноги его почему-то плохо держат. Стиснув зубы, поднялся, увидел девочку в тот момент, как она, распеленав из платка, выпускала на траву кошку. Без всякого интереса отметил, что у кошки очень длинные уши, и вяло удивился, когда она, неуклюже ковыльнув два раза, принялась тут же есть траву. Немного погодя он сообразил, что, значит, это не кошка, а заяц, и тут же позабыл об этом. Он подошел к воде и остановился, не зная, что делать дальше. Он не терял сознания, но вязкая пелена безучастного равнодушия окутывала его со всех сторон, мешала думать, даже двигаться мешала. Он стоял у самой кромки воды, позабыв снять очки, и все собирался нагнуться, но это было очень трудно, особенно потому, что ему казалось, что вода плещется то у самых его ног, то уходит от него куда-то далеко, вниз, и тогда голова начинает кружиться от страха свалиться с высоты.
Он выждал момент, когда вода была совсем близко, стиснул зубы, решительно нагнулся, и все поплыло и спуталось. Кто-то крепко поддерживал его под руку, а он стоял на коленях в воде.
Ольга крепко поддерживала голову, а у самых губ он увидел сложенные ковшиком ладошки девочки. Высунув от усилия кончик языка, она старательно раз за разом зачерпывала и подносила воду ему к губам и каждый раз все разливала ему на грудь.
Он почувствовал холод на груди и в ногах, мокрых выше колен, оттолкнул Ольгу, встал на четвереньки и потом выпрямился.
— Все в порядке, — сказал он деловито, стараясь смотреть в одну точку, чтоб не потерять равновесия.
