Мартин Хансен - Лжец
* Парафраз строки из стихотворения "Рождение Христа" (цикл "Ежегодное воскресение Иисуса Христа в природе") основоположника датского романтизма Адама Готлоба Эленшлегера (1779-1850).
Куропаток я не увидел, зато обнаружил первый росток мать-и-мачехи заспанного, одетого в ворсистое платьице карапуза, такого же короткошеего, как Генрих Восьмой, король Английский.
Бёдвар Бьярки вышел поглядеть на свою озимую рожь. Он посетовал, до чего она тощая. Бьярки - не настоящее его имя, а прозвище, позаимствованное из школьной хрестоматии*. Само собой, рожь у него была на редкость густая, недаром она столько времени нежилась под снегом.
* Имеется в виду "Песнь о Бьярки", доблестном дружиннике конунга Хрольва Жердинки.
Бёдвар, между прочим, сказал, что паром на острове ожидают самое позднее завтра утром. А может, и раньше. Восточнее в проливе вовсю идет шуга, и несколько больших катеров уже благополучно пересекли его.
Я поспешил домой. Пигро, бедняга, до того разоспался, что едва соблаговолил высунуть свой породистый носище на солнышко. Теперь, казалось бы, самое время усесться и в тишине и покое обдумать свой замысел. Я даже успел затопить в классной комнате, где мне работается лучше всего. Но то, что я услыхал от Бёдвара, нарушило мой покой. Я позвонил на маяк. Помощник смотрителя сообщил мне, что сегодня паром попытается пройти к Дальнему острову. Если это удастся, то вечером или ночью он отправится к нам. Они потому так торопятся, что в порту и на островах скопилось много грузов.
Дело принимало не лучший оборот. Я был уверен, Олуф вернется с первым паромом. Наверняка он уже занял место в кают-компании и ждет отплытия.
Конечно, все это не было для меня неожиданностью. Но и к спокойствию не располагало. Чтобы как-то отвлечься, я позвонил Фредерику на Мыс.
- Я понимаю, что потревожил архизанятого человека. Но я только узнать, Ригмор сказала тебе про Кая? Вы действительно подвезете мальчика?
Да, милая Ригмор прожужжала ему об этом все уши, о чем разговор, он готов ехать хоть на край света. Но что он в один из первых же дней отправится на материк на машине, это она брякнула наобум. Если он и поедет, то уж во всяком случае не на машине, будь она неладна. Каждый раз, когда он хочет ее переправить, капитан поднимает невероятную бучу. В первые дни на пароме для машины просто не будет места.
- О, раб власти и золота! - сказал я. - У меня и в мыслях не было, чтобы ты вез мальчика на материк. Если ты подбросишь его к парому, это уже великое дело.
О чем разговор, он поедет хоть на край света, но причетник, видимо, не представляет, какая это обуза - иметь машину! Ему хорошо известно, все мы над ним потешаемся, потому что он завел на острове автомобиль. Кстати, сначала предполагалось, что он будет держать его в городе. Когда он осенью купил его, то радовался как ребенок, ей-Богу! Только с тех пор он успел с ним намыкаться! А знаю ли я, что сегодня с восьми утра он корпит над налоговыми декларациями, - у него не сходится, не хватает трех эре.
- Сочувствую, - ответил я. Из-за трех эре Фредерик способен так терзаться, будто это целый миллион.
- Теперь, когда я исповедался, - сказал он, - можешь передать, я отвезу мальчика в санаторий во вторник. Пока.
Трубку тотчас же взяла Ригмор, наверное, стояла рядом.
- У Фредерика маленькая заминка с тремя эре. Но я-то его знаю, в общем, приготовься к тому, что он выедет завтра утром. Если все будет в порядке. Мы отвезем мальчика с дорогой душой.
- Вы здорово нас выручите.
- Я люблю тебя, - сказала она.
- Я тебя тоже, - ответил я. А сам подумал: телефонистка небось уже навострила уши.
- Так ты придешь сегодня вечером?
- Нет, - сказал я. - Я буду составлять топографическое описание Песчаного острова.
- Я звонила в трактир и говорила с Эльной. Она сегодня свободна после обеда, а вечером занята. Так что, к сожалению, прийти не сможет.
- Тем более исключено.
- Я люблю тебя, - повторила она.
- Взаимонежно, - ответил я.
- А что толку?
- А что может взрастить этот бесчувственный песок?
- Боже! - вскричала она. - У меня ж коврижки в духовке!
Я сел на велосипед и покатил к Песчаной горе. Хотя шел уже третий час, Анерс и Хансигне еще не отобедали. Я застал их с детьми на кухне. На засаленной столешнице перед каждым лежала кучка картофельной шелухи. Здесь было парко и смрадно. Худая, изможденная Хансигне бросила на меня испуганный взгляд. Она из тех женщин, у которых ни до чего толком не доходят руки - пока они не состарятся и не избавятся частично от бремени повседневных забот. Забот у нее много, а глаза страшатся. Я думаю, на склоне лет она похорошеет, расцветет как поздний, осенний цветок - так бывает со многими, чья жизнь соткана из беспокойства, опасений, страха не угодить окружающим. Сейчас она переживала из-за того, что у нее такой беспорядок и ей нечем меня угостить. Бородатый же Анерс преспокойно уминал картошку.
- Я насчет елей, - обратился я к нему, - ты не запамятовал?
- Приду завтра в семь утра и начну, - ответил он.
Вот так, мои чудесные ели. Сказанного не воротишь.
Потом я сообщил, что, скорее всего, завтра Кая смогут отвезти в санаторий.
- Я против, чтобы его подвозили мысовые, - заявил Анерс. - Не желаю одалживаться. Раз мы платим в больничную кассу, за ним могут и приехать.
Хансигне переменилась в лице, точно ее ударило смерчем. Сперва она была исполнена смиренного восторга - Кая повезут в шикарном автомобиле! но после слов Анерса на молодом ее увядшем лице сразу обозначились боязливые морщинки, все до единой.
- А помнишь, Анерс, сколько мы с тобой препирались, когда Кай стал прихварывать? - сказал я. - К тому же у меня есть еще одно соображение.
- Я знаю, учитель, со мной иной раз бывает нелегко столковаться, ответил Анерс. - Но потом-то я уступил и сказал: хорошо, Кай поедет. Только не с мысовыми!
- Тебе не придется иметь с ними дела, я все улажу, - сказал я. - Но ты, вероятно, и сам заметил, вас уже начали избегать. И дети ваши тоже чувствуют это на себе в школе. Так оно пойдет и дальше, Анерс. Вот почему я хочу, чтобы Кая отвез Фредерик с Мыса, - это произведет на людей впечатление.
В конце концов я его уломал. Перед уходом я заглянул к Каю. Воздух в его каморке был душный, спертый. Все это чревато тем, что могут заразиться и остальные, их и так-то с трудом заставили встать на учет. Правда, покамест болен один Кай.
Я захватил с собой несколько ежегодников Национального музея и почти целехонький кремневый топор, я нашел его этой зимой. У Кая уже собралась небольшая коллекция древностей.
- Интересно, сохранились у нас на острове следы одиночных захоронений? - спросил он.
- Чего не знаю, того не знаю, - ответил я, - но ведь Песчаный остров по-настоящему не исследован. А теперь послушай. Я только что принял решение основательно изучить его. Когда ты вернешься, ты должен будешь помочь мне.
- А долго я там пробуду?
У Кая тонкие черты лица, оно сейчас нежное, хрупкое, как анемон. Способный мальчик. С ним приятно беседовать. Мне его будет недоставать.
- Примерно год, мы ж с тобой об этом говорили. Но у них там большая библиотека. Да и мы можем прислать тебе кое-какие книжки.
- Про старину, - попросил он.
Я перевожу глаза на его отца. Присутствуя при разговорах, которые ведет его не по летам умный мальчик, Анерс обычно конфузливо улыбается. Сейчас этот неотесанный, неприглядный на вид человек сидит на стуле с потухшим взглядом. Может быть, чувствуя свою обделенность: в последний день его сына крадет чужой. Анерс много чего знает о земле, о море, о птицах. Но он не умеет выразить свои мысли. Ему легче пойти и все это показать. Только теперь Кая никуда уж не поведешь. И сказать мальчику тоже нечего.
Я не стал у них задерживаться.
Классная комната уже прогрелась. Я принес сюда стопку книг и толстых тетрадей. Здесь и впрямь становишься немножко иным.
Перво-наперво, решил я, надо собрать все публикации о Песчаном острове, это дело пустяковое. Потом - упорядочить разрозненные записи, которые я вел на протяжении многих лет. Что ж, возможно, мною движет тщеславие, зато Кай приободрился, он лежит сейчас и думает о том, как будет мне помогать.
Я открыл чистую тетрадь и на первой странице, наверху, вывел заголовок: "Песчаный остров". Коротко и ясно. И ниже: Йоханнес Виг.
А больше, Нафанаил, я не написал ни слова.
Не знаю, знакомы ли тебе мгновенья - они редки, за свою жизнь я пережил такое всего несколько раз, - когда вещный мир словно бы раскрывается перед тобой. Полностью. Вот как эта классная комната.
Но начну с начала. Я взглянул на имя, выведенное на первой странице толстой тетради, и мне стало смешно. Йоханнес Виг! Один безотчетный порыв, и тщеславие мое вылезло на свет Божий. На меня напала минутная веселость, которая обычно предшествует невеселым раздумьям.
И снова мне вспомнились зловещие минуты в церкви, когда я почувствовал, что меня блазнит, как говаривали старики, что я одержим лукавым. По всей видимости, я был приуготовлен к этому. Я чувствовал себя безучастным, опустошенным. Чужаком, мимолетным гостем. Тут-то все и произошло.
