Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

-- А теперь ты, уважаемый господин, -- попросил он Васети.

Меймуни Васети провозгласил стихами тост за любовь. А потом он показал, иллюстрируя рубаи, как меджнун разбил чашу о камень. Это очень понравилось рыбакам.

-- Нашстояший мушшина! -- сказал рябой.

-- Повтори-ка снова, уважаемый господин, -- попросили его друзья,

Васети повторил. Потом прочел про жизнь и про смерть, и про то, что поэт не верит в рай, а желает рая здесь, на земле, на зеленой лужайке вместе с сереброгрудой...

Это привело рыбаков в восторг. Они просили, требовали еще, умоляли еще!..

Васети, кажется, исчерпал рубаи. Он указал на Хайяма :

-- Просите его.

Омар Хайям глухо, негромко полупропел рубаи о неверности красавиц. Однако меджнуна из рубаи успокаивало одно: он сам неверен красавицам... Потом прочитал несколько рубаи о гончаре и жестоком боге, который разбивает свои творения, подобно непригодным кувшинам. А потом еще о тайнах мироздания, которые отгадывай -- не отгадаешь. И еще о том, что не верит в кредит и требует от бога наличными здесь, на земле. И наконец, о том, что не желает славы, что она для истинного меджнуна, влюбленного в жизнь и красавиц, подобна барабанному бою над ухом..,

-- Все! -- сказал он и резко поднялся с места.

На него восхищенно смотрели рыбаки, и потрескавшиеся рыбацкие губы шептали слова благодарности.

-- Кто ты? спросил его рябой.

-- Случайный гость, -- ответил Омар Хайям. И, не говоря больше ни слова, заспешил назад, к мосту.

А за ним Васети.

14

ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

О ТОМ, КАК ОМАР ХАЙЯМ

ПОБЫВАЛ ВО ДВОРЦЕ В ЧАС

ДОСУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Его величество хлопнул в ладоши. Довольно громко. Чтобы услышали его музыканты. Барабан и рубаб мигом умолкли. А ней продол- [Р-007],[Н-002] жал звучать еще некоторое время. И тоже умолк. Танцовщицы застыли.

Малик-шах дал понять, что хочет говорить. Он откинулся на низеньком кресле и обратился к главному визирю, который сидел от него по правую руку.

-- Я задам один вопрос уважаемому хакиму...

Его превосходительство Низам ал-Мулк подал знак стольничему, и тот повелел удалиться танцовщицам в соседнюю комнату. А музыканты остались на своих местах.

В зале было светло: горели все светильники -- такие высокие, медные, начищенные мелом и особым горным песком, который мельче мела, если его растереть в порошок.

Омар эбнэ Ибрахим, казалось, не обратил внимания на музыку, которая умолкла, и на исчезнувших танцовщиц. По видимому, он думал о чем-то своем. А иначе как мог он вдруг оглохнуть или ослепнуть? Он держал в руке прекрасный фиал, украшенный бирюзой, и [Ф-006] все время смотрел куда то вдаль: не на танцовщиц, которые гибче лозы, не на музыкантов, чье искусство не знает себе равного от Хорасана до области Багдада. А в даль. Беспредельную. [Х-012]

Когда его величество изволил сказать: "Я задам один вопрос", -- Омара точно разбудили от сна. Он обратил к его величеству свое лицо и слегка наклонился вперед, показывая тем самым, что он весь слух, весь внимание.

Главный визирь, сидевший по правую руку, тоже склонился в сторону его величества. И он услышал то, что услышал...

-- Нельзя ли было бы узнать, -- сказал его величество, не спуская глаз с ученого, -- о чем думает в эти минуты господин Омар Хайям? Я понимаю моего главного визиря, который равнодушен и к музыке, и к танцам, ибо он слишком правоверен. Ну а что касается уважаемого хакима, тут я немножко озадачен...

Ученый и рта не успел открыть, как его властно остановил султан.

-- Не торопись с ответом, -- сказал он. -- Я знаю, что ты сейчас далеко отсюда в своих мыслях, Я вижу то, что вижу. Я не сидел бы на этом троне, если бы не разбирался в вещах сравнительно несложных. Я полагаю, что тебе не стоит отпираться, если все видно и понятно даже постороннему наблюдателю.

Омар Хайям посмотрел на визиря, словно бы ища у него поддержки. И снова встретился со взглядом его величества. "Неужели ты должен придумывать свой ответ?" -- как бы вопрошал султан.

Омар эбнэ Ибрахим сказал:

-- У меня нет мыслей, которые мог бы утаить от твоего величества. Сердце мое открыто для тебя, как бывает открыта дверь богобоязненного человека, поджидающего добрых гостей. Я действительно был далеко отсюда. Я был далеко именно потому, что находился очень близко.

Левая бровь султана вопросительно приподнялась:

-- Как это понимать, уважаемый Омар? -- Его величество повернулся к своему визирю. -- Разве "далеко" и "близко" понятия совместимые?

Низам ал-Мулк ничего не сказал, ибо вопрос не был прямо обращен к нему.

-- Я скажу, -- ответил Омар Хайям. -- Сидя на этом месте, слушая музыку и любуясь танцами, то есть всем своим естеством пребывая в этом зале, возле твоего величества, я думал -- причем невольно -- совсем о другом. И это другое я бы определил словом "далеко".

-- Мне нравится ход твоего рассуждения, -- сказал султан. И главный визирь кивнул. -- Но надо ли понимать твои слова в том смысле, что тебе скучно здесь?

-- Отнюдь, -- сказал Омар Хайям,

-- В таком случае поясни свою мысль

-- Твое величество, я это сделаю весьма охотно. И если выразить ее в двух словах, то вместил бы в два противоположных понятия: "жизнь и смерть".

Его величество удивился.

-- Как, ты думаешь за столом о смерти? -- сказал он.

Омар Хайям опустил голову в знак согласия.

-- Так, -- продолжал его величество, все больше любопытствуя. -- Что же напоминает тебе о смерти? Неужели здесь, в этом зале, есть предмет, который навевает столь мрачную мысль? Укажи на него -- и я распоряжусь убрать его!

-- Бесполезно, -- проговорил ученый.

-- Что бесполезно?

-- Убирать этот предмет,

-- Почему ?

-- Это невозможно...

Его величество подбоченился. Прошелся внимательным взглядом по стенам, потолку, полу, окнам с причудливыми решетками и дверям, которые инкрустированы костью и красной медью.

-- Я не вижу ничего невозможного...

Одно слово Омара эбнэ Ибрахима, и, казалось, любая вещь вылетела бы отсюда в мгновение ока.

-- Его величество ждет, -- напомнил ученому главный визирь.

-- Это невозможно по одной причине, -- сказал Омар Хайям. -Предмет, который сию минуту навевает мысль о смерти, -- это жизнь.

-- Как?! -- воскликнул удивленный султан.

-- Жизнь, -- повторил Омар.

-- Эта жизнь? -- Его величество широким жестом обвел рукою зал.

-- В данном случае эта, А в общем, любая жизнь в любой ее форме.

Султан скрестил руки на груди. На кончике языка его вертелся один вопрос. Его величество только соображал, кому его задать: ученому или визирю? И остановил свой выбор на последнем:

-- Как это понимать?

Главный визирь сказал, что, как утверждают ученые, еще Платон доказывал, что жить -- это умирать. То есть смерть есть следствие жизни. Не будь жизни, не было бы и смерти.

-- Это ясно, -- вздохнул султан, которого вдруг заставили думать о смерти в этот прекрасный вечер, Стало быть, уважаемый Омар, наблюдая жизнь в любой ее форме, невольно думает о конце ее. Иначе говоря, о смерти. Это объяснение верно? -- спросил султан ученого.

-- Совершенно. -- сказал Омар.

Его величество отпил глоток вина.

-- Значит, -- как бы размышляя, сказал султан, наша сегодняшняя беседа, наша скромная трапеза, музыка и танцы наводят на мысль о смерти? Чьей же? -- И он глянул на ученого исподлобья. Эдак недоверчиво, эдак подчеркнуто вопросительно...

Омар ответил:

-- Речь идет о некой субстанции, которая может выразить и жизнь и смерть. Как если бы из одной вытекала другая.

Его величество признался:

-- Слишком тонкая философия. Нельзя ли ее высказать применительно к этому? -- И его величество указал рукою на стол, на пол, на потолок, на музыкантов.

Молодой ученый кивнул. И начал с того, что поставленный в такой форме вопрос скорее приведет к поэзии, нежели к философии.

-- И это хорошо! -- обрадовался султан.

-- Это сильно затруднит дело, -- сказал ученый.

-- Почему же?

-- Очень просто, твое величество. Философия отвечает на сложный вопрос умозрительным заключением. Философия без труда примиряет эти два понятия -- жизнь и смерть, между тем, как поэзия никогда не приемлет смерти. А почему? Я отвечу: потому что это слишком жестоко, а все, что жестоко, не может быть принято, одобрено поэзией в любой форме. Поэзия есть течение мыслей, рожденных в сердце. А сердце никогда не примирится со смертью.

Его величество взял в руки фиал и смочил в нем ту бы. Разго- [Ф-006] вор, но его мнению, принял слишком отвлеченный характер. Его вопрос -- первоначальный -- предполагал более конкретный ответ. Удовлетворительный ответ пока. не получен, а его величество рассчитывал именно на него.

-- Любуясь танцовщицами, -- пояснил ученый, -- и вслушиваясь в гармонию звуков, я невольно думаю о смерти...

-- Почему? -- перебил его султан.

-- Не знаю. Может быть, потому, что хотелось бы вечно наслаждаться жизнью.

Султан расхохотался.

-- И телом?..