Александр Фёдоров-Давыдов - Бабушкин карлик
Я взвизгнула и бросилась к нему на шею.
— Где она, дедушка, где?.. Дай мне ее!.. Дедушка, милый!..
А он только посмеивается.
— Погоди, внученка, дай срок, — все во благовременьи хорошо… Ужо праздник придет, елку устроим, гости сведутся, и тут ты свою куклу получишь…
Нечего было делать, кое-как пересилила я себе говорю:
— Благодарствую, дедушка!..
Я ужасно была рада, что опять очутилась в дедушкином доме, и в наших комнатах. Все тут было такое знакомое, милое, «добренькое»: низкие кресла и диваны, пузатенькие комоды, стол, с вязанной скатертью, ковры с огромными гирляндами цветов и ягод…
Легла я в самом счастливом настроении духа. Лежа я наблюдала, как няня оправляла лампадки у икон, помогала маменьке раздеваться, разговаривая с ней. В комнате было тепло, уютно; за окнами гудела-надрывалась метель, и оттого еще уютнее и роднее казалась эта хорошо знакомая мне комната…
На другой день с утра я прежде всего обежала, все комнаты, осмотрела все горки, повидала свои любимые фигурки, побывала и в девичьей, где много девушек знала по именам, перецеловалась с ними, потом забежала к экономке Марье Ильинишне.
Маленькая, подвижная старушка, Марья Ильинишна, такая, ласковая, предупредительная и всегда спокойная, была на этот раз сильно встревожена.
— Попустил Господь, на беду, непогодь этакую, — сказала она мне. — Праздник на носу, — а из городу наши не возвращаются. Как успеть во время, — ума не приложу.
Все-таки она, по обыкновению, гостила меня и вареньем с лепешками, и моей любимой смоквой.
— Душечка, Марья. Ильинишна, — сказала я ей, — как у вас тут хорошо…
— Ой, ой! — прищурилась она лукаво, — ан, сказывают, как в гостях ни хорошо, а дома-то лучше…
— Нет, у вас лучше… Веселее!..
— У нас и то, хорошо, Наташенька!..
VI
Саша был старше меня одним годом. Полный такой, краснощекий, всегда веселый и очень добрый, Он мне обрадовался страшно, да и я ему тоже. Мы не виделись около месяца, а новостей у нас накопилось — видимо-невидимо. Я ему рассказала о нашем житье-бытье, он — об их жизни.
Мы с ним обегали весь двор, не смотря на метель, побывали на конюшне, пробрались к каменному медвежьему сараю, где сидели пойманные маленькие медвежата, и прислушивались к их урчанью. Потом пошли в сад, увязли в сугробе и вернулись домой, все вываленные в снегу.
— А где же у вас Великан Иваныч? — спросила я Сашу.
Великан Иваныч был дедушкин крепостной карлик, который сначала был у него на побегушках, а потом сделался чем-то в роде домоправителя. Ему было уже за сорок лет, но с виду он походил на старика. А ростом был он не больше пятилетнего ребенка.
— Великан Иваныч в немилость попал теперь, — сказал Саша, — Впрочем, они, кажется, уже помирились с дедушкой. Вчера его в город — за покупками послали. А раньше дедушка и видеть его не хотел.
— А что?
— Да, видишь ли, дедушка надумал на святках устроить медвежью потеху, хотел, чтобы Великан Иваныч боролся с медвежонком… Ну, Великан Иваныч и попробовал, было, да струхнул, и отказался. Дедушка сердился, грозил, — а Великан Иваныч уперся, — хоть бы что!.. Ну, дедушка и велел ему на глаза не показываться. Только третьяго дня и простил его…
К вечеру стали с'езжаться гости и располагаться по разным комнатам. В доме становилось все шумнее. По корридорам шныряли незнакомые девушки, хлопали дверями, перешептывались о чем-то.
В сочельник у дедушки всегда бывала всенощная, из году в год. За причтом посылалась тройка, и к его приезду делались приготовления.
Среди однообразия это являлось целым событием, В зале вся мебель придвигалась к стенам, в углу под иконами ставили столик, покрытый скатертью, а на столе помещалась миска с водой для освящения, во время молебна, после всенощной.
Все мы принаряжались и садились в ожидании в каких-то особых неестественных позах, что как-будто способствовало особой торжественности.
Завизжат сани под окнами; — в передней поднимается суматоха, стук валенок, с которых обивают снег.
Входит священник, оправляя одной рукой волосы, а другой придерживая крест на груди.
Дедушка подходит под благословение; потом священник начинает облачаться; по комнате разносится одуряющий запах ладана.
В зал сперва нерешительно заглядывает челядь, но под напором задних рядов, — постепенно передние ряды заполняют зал, и в комнате заметно становится душно.
— Паки, паки, миром Господу помолимся, — басит дьякон.
И мы все начинаем рассеянно креститься, сначала усердно, а потом все реже и реже…
Кончается молебен, — мы подходим ко кресту, и как я ни старалась каждый раз остеречься, всегда мне кропилка в руках дьякона попадает в самое лицо, и я вытираюсь платком.
После службы — батюшка и дьякон остаются пить чай, и тут начинаются разговоры о делах житейских, — об урожае, об умолоте, о разных слухах, бродящих по уезду.
В передней — няня угощает дьячка чаем и пирогом с рисом и вязигой. Дьячек Василии торопится, давится пирогом и пьет чашку за чашкой, — так что все красное лицо его лоснится от пота…
Наконец, священник с дьяконом прощаются и уезжают. Но у всех еще остается после службы какое-то умиротворенное настроение, — и я помню, — очень любила этот вечер. Ждешь чего-то особенно хорошего, — действительно, в воздухе как-будто чувствуется праздник.
В зале для гостей наскоро собирают ужин, и буфетчик Степан, пыхтя, тащит огромный ведерный самовар.
VII
За ужином собралось человек пятнадцать наших соседей-помещиков. Для нас, детей, накрыли отдельный стол, и мы себя чувствовали отлично. Приехали двое мальчиков, Петя и Боря Зорины, — Сашины гости, и мои гости — Соня Измайлова, Катя и Лида Бурлакины У всех у нас было, много новостей, так что разговор не прекращался ни на минуту… Мне ужасно хотелось рассказать всем про свою куклу, и я не выдержала, наконец:
— А мне дедушка куклу из Парижа выписал, — сказала я, — большая, вроде меня. И ходит, и говорит, и руку подает.
— Счастливица!.. — сказала Соня Измайлова, моя соседка, — а ты ее видела?
— Нет еще, ее еще не привезли из города. Завтра на елке увидишь!..
— Верно, дорого стоит? — спросила ее сестра, Зина.
— Я думаю, тысячу рублей, — важно сказала я.
Тут мальчики, Петя и Боря Зорины фыркнули.
— Таких кукол не бывает!.. — сказали они.
За меня заступился Саша:
— Ан, бывает!.. — сказал он.
— Конечно, бывает, — поддержала меня Соня. Но Лида с Катей подсмеивались.
Я обиделась и надулась и говорить бы — с ними больше не стала, — да Петя завел разговор о гаданьях, о привидениях, — я и не устояла.
— Непременно надо погадать, — говорю, — это очень интересно.
— Страшно это, — говорит Зина.
— Страшно, а любопытно, — заметил Петя и начал рассказывать, как ему задалось видеть настоящее привидение. Только он испугался, закричал, затопал ногами, — привидение и исчезло.
— Так тебе померещилось!.. — говорим мы.
— Ну, вот еще, — обиделся Петя, — я и холод, от него чувствовал, и простыней оно меня коснулось, как мимо проходило!..
Мне стало жутко, и после этого я весь вечер боялась заглядывать в темные комнаты.
VIII
На другой день мы с утра начали праздновать по-своему.
Саша занимал нас на славу; на дворе была устроена огромная снежная гора, и мы катались с нее целыми часами. Потом убирали елку сластями, яблоками и виноградом. В то время украшений почти никаких не было, да и елку устраивали редко у кого.
Но в этот день я замечала, что в доме творится что-то неладное. Дедушка с утра не выходил из своих комнат, Марья Ильинишна ходила какая-то потерянная. Спрашиваю Сашу, — он только рукой махнул:
— Да все этот ротозей, Великан Иванович, виноват. Чем-то дедушку расстроил!..
От няни Агати я только узнала, что у дедушки утром была сегодня целая баталия с карлой. Дедушка из себя выходил, кричал, топал ногами и велел ему убираться вон и на глаза не попадаться…
— Да что такое случилось, няня?..
— Кто их знает. Сказывают, потерял он что-то дорогой, как из городу возвращался, в метель. Известно, стыдь на дворе, — ну, и смерз человек. Известно, не нарочно обронил…
К обеду дедушка вышел все по-прежнему добродушный и приветливый. А со мной был особенно ласков.
— Ну, что, весело тебе, голубчик? — спрашивает.
— Ах, дедушка, еще бы!..
— Ну, ну, веселись… А ты, Саша, смотри в оба, не давай гостям скучать!..
Этим вечером мы с Сашей уж решили непременно итти гадать; собственно, — гадать хотела я, — а Саша не мог мне отказать и согласился мне помочь выполнить мою затею…
Чем ближе подходило дело к сумеркам, тем все более меня охватывали страх и волнение… Я места себе нигде не находила…
