Уильям Теккерей - Сочинения Фильдинга
Эмилия уже была в могиле, когда Фильдинг нарисовал ее пленительный портрет, и легко понять, как она должна была любить и ценить этого великодушного, кроткого и любящего человека, несмотря на все его ошибки, сумасбродства и прегрешения. У нее было небольшое собственное состояние, а он как раз в то время получил скромное наследство от матери. Он уехал с женой в деревню и, как следовало ожидать от бережливого и рассудительного Гарри Фильдинга, прожившего столько лет припеваючи без гроша за душой, вообразил, что пять или шесть тысяч фунтов это неисчерпаемое богатство. Он завел лошадей, карету и свору гончих и широко раскрыл двери своего дома для лучшего общества округи. Когда он растратил свой небольшой капитал и увидел, что ему не остается иного выбора, как работать, он вернулся в Лондон, принялся с ожесточением изучать право и снова взялся за перо. Он жил, ни на минуту не теряя бодрости духа, и любил свою бедную Эмилию так же нежно, как прежде. Можно пожалеть, что он жил не по средствам, что он не родился лордом или, по меньшей мере, бережливым биржевым маклером, но тогда мы бы не имели "Джозефа Эндрюса", и, уж конечно, после того как он разорился, Эмилия продолжала его любить так же преданно, как если бы он был богаче самого Ротшильда.
Биографы Фильдинга сходятся на том, что при благоприятных обстоятельствах он мог бы добиться успеха на судебном поприще. Но люди высокоодаренные, подобно Фильдингу, всегда наталкиваются на неблагоприятные обстоятельства, и хотя он приобрел солидные знания в области юриспруденции -и обладал острым умом, глубоким знанием человеческой души и, как говорят, ораторским талантом, что могло бы сослужить ему большую службу, все же надобно признать, что без усидчивого и упорядоченного образа жизни все эти качества не могли ему обеспечить успеха в судебной карьере, и Фильдинг так и не стал ни лорд-канцлером, ни даже судьей. Рассказывают, что, придя домой после вечерних возлияний, он обвязывал голову мокрыми салфетками и садился штудировать пандекты как самый заправский и совершенно трезвый студент. Это вполне вероятно, но ведь есть более надежные способы сохранять ясность ума, которыми автор "Тома Джойса", по-видимому, пренебрегал. К этому времени он уже подорвал свое здоровье и приобрел дурные привычки, избавиться от которых у него не хватало силы духа, и расплатой за его грехи столичного прожигателя жизни и распутство сельского джентльмена была подагра и многие другие недуги.
Когда жизненные невзгоды стали упорно одолевать его, он вступил с ними в мужественную борьбу. Не выпуская из рук пера, он посылал статьи в журналы и газеты, писал брошюры, делал переводы, печатал рецензии, словом, брался за любые литературные поделки, лишь бы прокормить семью. Этот беспорядочный труд литературного поденщика, вынуждающий писателя размениваться по мелочам и расходовать свои силы на пустяки, только для того, чтобы оплатить счет неумолимого мясника, загубил не один талант со времен Фильдинга, и счастье для него и для всего мира, что еще в ту пору, когда его способности были в полном расцвете, ему удалось получить должность, которая избавила его от заботы о хлебе насущном, позволила ему собрать все - силы своего выдающегося ума и создать величайшую сатиру и два самых монументальных романа из всех, когда-либо написанных на английском языке.
Следует отметить как важное свидетельство врожденной честности художника совершенство формы этих его произведений, тщательную разработку ситуаций, точность и мужественное благородство его языка. Когда Фильдинг писал ради куска хлеба, его стиль, характеры и сюжеты носили печать небрежности и спешки. Да и как могло быть иначе? На улице его поджидал судебный исполнитель мистер Снап с предписанием об аресте, а дома жена и дети сидели без куска хлеба. Пусть еще много прорех в его статье или пьесе, их нужно сбыть с рук и как можно скорей. Поистине он поступал бы бесчестно, если б задерживал рукописи, когда его семья была лишена самого необходимого. Но как только он вырвался из когтей унизительной нужды, его стиль совершенно преобразился: из неряшливого и бесшабашного литературного поденщика он превратился в одного из самых тщательных и взыскательных художников в истории нашей литературы.
Доктор Биттн дал высокую оценку "Тому Джонсу". Если оставить в стороне; вопрос о нравственности и рассматривать роман как произведение искусства, нельзя отрицать, что это изумительное создание человеческого гения. В нем нет ни одного, пусть самого незначительного, эпизода, который не способствовал бы развитию действия, не вытекал бы из предыдущего и не составлял бы неотъемлемой части единого целого. Таково замечательное "провидение" художника (да простится нам это слово), качество, которого не найдешь ни в каком ином литературном произведении. Можно выбросить добрую половину из "Дов-Кихота", можно дополнить, изменить, перекроить любой из романов Вальтера Скотта, и они от этого ничуть не пострадают. Родерик Рандам и ему, надобные герои проходят через целый ряд злоключений, по окончании которых приглашают музыкантов и играют свадьбу.
Но в "Истории Тома Джонса" все события неразрывно связаны друг с другом, от первой до последней страницы, и просто диву даешься, с каким искусством автор построил заранее весь костяк романа в своем мозгу, чтобы потом перенести его на бумагу.
А теперь несколько слов о нашей любимой "Эмилии", которую мы перечитали от доски до доски в прекрасном издании мистера Роско. "Что касается капитана Бута, сударыня, - писал старина Ричардсон одной из своих почитательниц, - то он уже отжил свой век. Короче говоря, роман устарел так, как если бы он был написан сорок лет тому назад". Но в действительности человеческая природа нисколько не изменилась со времен Ричардсона, и если и теперь есть такие же распутники и распутницы, какие были сто лет назад, то есть и теперь завистливые критики, какие были и в те времена. Как охотно они предсказывают падение человека и как неохотно мирятся с его возвышением! Стоит писателю создать выдающееся произведение, как они начинают его поносить, и если он достигнет высот в своей области, то все его бывшие товарищи ополчатся на него. Они не простят ему успеха. А разве не разумней было бы, если б наши джентльмены пера, следуя примеру французских литераторов, возымели esprit de corps {Чувство солидарности (франц.).}, заявили, что их профессия не менее почетна, чем любая другая, и, проникнувшись сознанием своей мощи, вместо того чтобы охаивать каждого из своих собратьев, добившихся славы, всеми силами помогали бы ему. Положение писателей скоро изменилось бы, если бы благородная идея такого объединения была претворена в жизнь. Однако мы очень отклонились от нашего предмета, и хотя Ричардсон питал острую неприязнь к Фильдингу, это еще не дает нам оснований повторять избитую истину о том, что литераторы завистливы.
Итак, несмотря на пророчества Ричардсона, роман, якобы появившийся на свет мертворожденным, жив сто лет спустя и, как я полагаю, будет жить до тех пор, пока существует английский язык. Сам Фильдинг дал ключ к пониманию своего произведения, вложив в уста доктора Гаррисона следующие слова: "По природе человек не бывает порочен; ему свойственны доброжелательность, милосердие и сострадание, стремление к почету и поощрению и отвращение к позору и бесчестью. Дурное воспитание, дурные обычаи, дурные привычки развращают человеческую природу и толкают человека на стезю порока". Роман Фильдинга - это иллюстрация приведенных положений. Нрав и привычки у бедняги Бута действительно дурные, но кто может отрицать наличие благожелательности и сострадания к людям в душе этого простого и доброго человека? Даже его пороки, если можно так выразиться, мужественные пороки. Ни в одном из героев Фильдинга нет ничего болезненного и слезливого, нет истерических воплей самобичевания, столь характерных для псевдовысоконравственных романов сентиментального направления. Нет и попыток найти ложные оправдания своим героям, как это делает, пусть безсознательно, Шеридан, в защиту блестящих негодяев - персонажей своих комедий. В честных и открытых книгах Фильдинга порок никогда не выдается за добродетель. Писатель не боится называть вещи своими именами, и порок у него неизменно бывает наказан. Но полюбуйтесь, к чему приводит такая честность! Какая-нибудь не в меру стыдливая дама с ужасом отбросит в сторону Фильдинга, но без зазрения совести вцепится в "Джека Шеппарда" Эйнсворта. Хотя герой Эйнсворта негодяй и это прекрасно известно автору, у него не хватает смелости изобразить его негодяем, и он старается держать его негодяйство в тени, чтобы не оскорблять чувство приличия своих читателей. Поэтому его произведение получилось нелепым, искусственным и несравненно более безнравственным, чем все, что написано Фильдингом. "Джек Шеппард" книга безнравственная именно потому, что действительность в ней приукрашена. Спартанцы показывали своим детям пьяных рабов, лишь убедившись в том, что эти рабы действительно пьяны. Притворное опьянение, не выходящее за рамки приличий, но вызывающее смех, скорей способно подтолкнуть молодого человека к пьянству, чем отпугнуть его, и некоторые недавно появившиеся романы могут возыметь такое же действие.
