Уильям Теккерей - Четыре Георга
Если представить себе по мемуарам Европу в начале прошлого столетия, картина получится ужасающая: нищие, ограбленные, опустошенные земли; сожженные крестьянские хижины и их запуганные обитатели, собирающие жалкую жатву; они же, согнанные в кучи и штыками загоняемые в казармы или бредущие по дорогам под водительством капрала с палкой и плеткой-девятихвосткой в руке. А мимо, ныряя в колдобины, катит раззолоченная карета его светлости, который спешит в свою резиденцию честя форейторов на чем свет стоит. Совсем близко, от столицы рукой подать, но все же в стороне от городского шума, от рыночной суеты, расположен Вильгельмслюст - или Людвигсруэ, или Монбигу, или Версаль, все равно - отгороженный лесами от бедствующей страны, - огромный безобразный, золоченый, беломраморный дворец, где пребывает владетельный князь и его двор, и там - аккуратно разбитые сады с большими фонтанами и охотничьи угодья в которых ободранные крестьяне выгоняют дичь (под страхом смерти они не вправе тронуть и пера), и веселая охота проносится мимо в красных с золотом кафтанах впереди скачет князь, трубя в охотничий рог, за ним придворные, фавориты и фаворитки; и вот олень упал, главный егерь ножом перерезает ему горло под победный клик охотничьих рогов, меж тем наступает время двору возвращаться обедать; и наш благородный автор, будь то барон Пельниц, или граф де Кенигсмарк, или превосходный кавалер де Сенгаль, видит, как пестрая процессия проезжает по аллеям, и спешит на постоялый двор, а оттуда посылает сообщить свое славное имя почтенному гофмаршалу. Вслед за этим наш благородный путешественник наряжается в зеленое с золотом или розовое с серебром по новейшей парижской моде и является ко двору, гофмейстер представляет его, и он отвешивает изящные поклоны владетельному князю, и прелестной принцессе, и влиятельнейшим придворным господам и дамам, после чего начинается ужин, а затем и фараон, и он проигрывает или выигрывает к утру несколько тысяч монет. Если это немецкий двор, можете прибавить сюда еще и основательное пьянство. Но Германия ли это, Франция или Испания, если аккуратно подстриженные деревья аллеи не заслоняют вид из дворцового окна, вокруг открываются однообразные картины бедствий: голод бродит по нищим деревням и маячит за плечом унылого труженика, на тощей скотине пашущего каменистую ниву или робко пожинающего жалкий свой урожай. Курфюрст Август весел и могуч, он может одним ударом самолично повалить быка и самолично же съесть его почти без остатка; его любовница Аврора фон Кенигсмарк - прелестнейшее и остроумнейшее создание; его бриллианты - самые крупные и ослепительные в мире, его пиры не уступают пышностью версальским. А Людовик Великий уже и вовсе не смертный человек. G почтением подымайте на него взоры: вон он поглядывает из-под своего возвышенного парика на мадам де Фонтанж или мадам де Монтеспан, проходя знаменитой галереей, где склонились в поклоне Виллар, и Вандом, и Бервик, и Боссюэ, и Массийон. Можно ли вообразить королевский двор пышнее этого? вельмож и кавалеров галантнее и роскошнее? дам прелестнее? Нет, не видал глаз человеческий монарха более величавого, чем он, - и страдальца более жалкого и голодного, чем крестьянин, его подданный. Будем же держать в уме оба эти портрета, если мы хотим по справедливости оценить старое общество. Забыть ли блеск и благородство? Никогда! Забыть изящество, красоту, великолепие, и изысканную галантность, и рыцарский дух Фонтенуа, когда французская сторона предлагает джентльменам из английского отряда стрелять первыми; и благородное упорство старого короля и его генерала Вийара, которые на последние дукаты снаряжают последнюю армию и выступают навстречу противнику, чтобы победить или погибнуть за Францию при Денене. Но все это королевское великолепие существует среди нищеты и порабощения народа, кругом живут люди, прозябающие в бесправии; лежат разоренные земли; вера, правосудие, коммерция попраны, почти уничтожены; да и в самом этом великолепии сколько позорного зла, низости, преступлений! Благороднейшие из мужчин и блистательнейшие из женщин склоняют головы перед глупой уличной девкой; а король вешает на белую грудь своей любовницы бриллиантовое ожерелье стоимостью с целую многострадальную провинцию. В первую половину прошлого века так было, повторяю, во всей Европе. Саксония опустошена так же, как Пикардия или Артуа, а Версаль - это тот же Херренхаузен, только побольше.
Династией ганноверских монархов на нашем престоле мы, британцы, обязаны удачному браку, заключенному первым ганноверским курфюрстом Эрнстом-Августом. Спустя девять лет после того, как Карл Стюарт лишился головы, его племянница София, из многочисленного потомства другого свергнутого монарха - злосчастного курфюрста Пфальцского - стала супругой Эрнста-Августа и принесла ему по бедности в приданое наследственное право на все три британские короны.
Одной из самых красивых, проницательных и разумных, одной из самых образованных и ярких женщин своего времени была София, дочь бедного Фридриха, "зимнего короля" Богемии. Остальные дочери несчастной красавицы Елизаветы Стюарт подались в католичество, и лишь одна она, на счастье всему семейству, осталась нельзя сказать чтобы верной реформированной религии, но, по крайней мере, не приняла никакой другой. Посланец французского короля Гурвиль, сам новообращенный католик, пытался склонить ее и ее супруга к признанию истинной веры; он рассказывает нам, как однажды спросил герцогиню Ганноверскую, к какой религии принадлежит ее дочь, в ту пору прелестная тринадцатилетняя принцесса; герцогиня ответила, что пока ни к какой, они решили подождать с наставлением принцессы до тех пор, когда станет известно, к какой религии будет принадлежать ее муж, к католической или протестантской! А герцог Ганноверский, выслушав все доводы Гурвиля, сказал, что перемена религии, может, и пошла бы на пользу его семейству, однако сам он уже слишком стар для нововведений.
Эта проницательная женщина обладала такими зоркими глазами, что умела, когда надо, закрывать их на многочисленные слабости своего мужа - герцога Ганноверского, епископа Оснабрюккского. Как все монархи, он знал толк в удовольствиях - любил весело пожить, хорошо поесть и вдоволь выпить; ездил, по следам братьев, в Италию; и мы читаем, как однажды он с легкой душой продал синьории Венеции 6700 своих ганноверцев. Под началом герцогского сына принца Макса они бодрым маршем отправились в Грецию, а вернулось их домой только 1400 человек. Немецкие князья часто торговали серой скотинкой. В этой связи можно вспомнить гессенцев, которых закупило правительство Георга III, и какое оно нашло им применение во время Войны за независимость.
Дукаты, вырученные за солдат, герцог Эрнст тратил на ослепительные развлечения. Впрочем, веселый этот монарх был экономен, расчетлив и собственные интересы блюл неукоснительно. Для себя лично он добился титула курфюрста, старшего сына Георга женил на его очаровательной целльской кузине; остальных сыновей разослал по белу свету во главе армий воевать сегодня на одной стороне, завтра на другой; и жил себе в свое удовольствие, предаваясь развлечениям и строя интриги, - правитель жизнелюбивый и неглупый, но, боюсь, отнюдь не добродетельный; этих мы в наших лекциях встретим не много.
У Эрнста-Августа было в общей сложности семеро детей; из них иные выросли гуляками и распутниками и восставали против системы первородства и неделения собственности, утвержденной их папашей - курфюрстом. "Густхен, как пишет курфюрстина о своем втором сыне, - бедный, изгнан из отчего дома, и отец отказал ему в содержании. Я днем смеюсь, а по ночам плачу; там, где речь идет о моих детях, я теряю голову". Трое ее детей пали в сражениях с турками, татарами, французами. Один вступил в заговор, восстал на отца и вынужден был бежать в Рим, а на родине оставил надежного человека, который и был обезглавлен. Дочь, о чьем воспитании шла речь выше, стала женой курфюрста Бранденбургского, и тем самым вопрос о ее религии окончательно был решен в пользу протестантизма.
Племянница курфюрстины Софии, вынужденная в свое время сменить религию, чтобы стать супругой герцога Орлеанского, брата французского короля, простодушная женщина, чье верное сердце всегда оставалось с любимым фатерландом, с родными и близкими, тогда как пухлое тело пребывало в Париже, в Марли или Версале, оставила нам в своей обширной переписке (часть которой в настоящее время опубликована по-немецки и по-французски) описание курфюрстины и ее сына Георга. Элизабета-Шарлотта была как раз в Оснабргокке, когда Георг появился на свет (1660 год), и едва избежала взбучки за то, что вертелась под ногами в тот знаменательный день. Она, как видно, не очень-то жаловала Георга, когда он был маленький, да и когда вырос большим - тоже. Она изображает его жестоким, холодным и молчаливым. Молчаливым-то он был наверное, не то что веселый герцог, его отец; Георг был рассудительный, спокойный и себялюбивый монарх, всегда себе на уме, всегда преследующий свои цели и блюдущий собственные интересы с неизменным успехом.
