Мацей Войтышко - Семирамида
ДИДРО. Приглашение императрицы - величайшая честь для меня. Однако сейчас мне будет трудно оставить Париж. Все свое время я отдаю работе над Энциклопедией. Даже не публикую некоторые свои труды, лишь бы не повредить этому предприятию. Я стал собственным узником, которому надлежит быть осторожным, чтобы не оказаться в тюрьме.
ДАШКОВА. Да кто же осмелится заключить вас в тюрьму? (Смеется.)
ГРИММ. Вам, княгиня, может показаться невероятным, но господин Дидро провел в тюрьме сто два дня.
ДАШКОВА. В самом деле?
ГРИММ. Для вас, русских, судебное преследование человека за его взгляды или публичное сожжение книги под названием "Философские мысли" - поистине немыслимо! Нам известно традиционное преклонение Востока перед силой разума.
ДАШКОВА. Господа, до недавних пор и у нас случались ужасные дела. И мы имели повод стыдиться. Но - оставим это. Мы, русские, как вы, барон, справедливо заметили, от природы наделены истинным даром отличать добро от зла. Именно потому наш народ повсеместно дарит столь искренним обожанием императрицу Екатерину Вторую.
ГРИММ. Семирамиду Севера, как справедливо титулует ее Вольтер. Божественную Афину! Пальмиру Востока!
ДИДРО. Прошу вас еще раз лично передать императрице выражение моей признательности. Будьте добры, расскажите ее величеству, что я в крайнем отчаянии из-за того, что вынужден сейчас оставаться в Париже.
ДАШКОВА. Может быть, вы, сударь, опасаетесь, что Петербург лишен чего-то, чем обладает Париж? Напрасно. Так что не надейтесь, что мы легко от вас отступимся. Ждите новых приглашений. Императрица вами просто очарована. И весьма рада тому, что стала владелицей вашей библиотеки, хоть и испытывает теперь некоторую озабоченность...
ДИДРО. Озабоченность?
ДАШКОВА. Императрица поручила мне спросить: не находите ли вы, что для вашей библиотеки необходим библиотекарь?
ДИДРО. Библиотекарь? Но к чему? Я сам - собственный библиотекарь!
ДАШКОВА. Именно такого ответа ожидала императрица. Моя государыня просит извинить, что не подумала об этом раньше и шлет вам двадцать пять тысяч ливров в качестве жалованья библиотекаря. Она просит считать эту сумму вашим вознаграждением за ближайшие пятьдесят лет.
Подает документ.
Вот вексель. Могу ли я просить вас удостоверить подписью его получение?
Дидро подписывает.
ГРИММ. Согласись, что это приятный сюрприз.
Восхищенный Дидро только разводит руками.
Не откажите мне в любезности, княгиня, расскажите в Петербурге, что я, барон Гримм, зная Дидро уже двадцать лет, его издатель и друг, впервые вижу как он онемел. Как Дидро не находит, что сказать!
ДИДРО. Воистину! Я потрясен!
ГРИММ. Жалованье за пятьдесят лет - даже для бессмертного неплохой задаток, не правда ли?
Дидро снова жестами выражает свое удивление и восхищение.
ДАШКОВА. Кроме того, императрица просит вашего согласия стать ее советником в делах приобретения произведений французских мастеров, которыми она желает украсить новые дворцы Петербурга. В этих письмах вы найдете подробности.
Дашкова передает письма.
Дидро, не раздумывая, хоть и несколько бестактно, тут же приступает к их чтению.
ГРИММ. Сегодня буду ходить по городу и рассказывать - я видел счастливого человека! Чудный ангел с Востока опустился к стопам мудреца в шлафроке и переменил его судьбу.
ДАШКОВА (к Дидро). Не откажите посетить меня завтра утром в посольстве и сообщить ваш ответ. Это важно. В моем распоряжении всего несколько дней, а нам еще предстоит совместно сделать немало покупок. Фике желает по возможности скорее украсить картинами и скульптурами новое здание дворца Эрмитаж.
ДИДРО. Фике?
ДАШКОВА. Так ласкательно называли государыню в детстве. Я позволила себе подобную фамильярность, зная, что нахожусь среди друзей.
ГРИММ. Разумеется, княгиня. Трогательность, с которой вы говорите о вашей государыне, покоряет наши сердца, отныне они принадлежат вам обеим. Добро и красота, излучаемые вами, делают вас самым прелестным послом в мире. Подобной дипломатии покорится любой мужчина.
ДАШКОВА. Ваши слова, барон, подтвердятся делами, если мы все увидимся в Петербурге. И чем скорее, тем лучше. Ах, да! Чуть не забыла. Третьего дня я купила в салоне картину: пастух и девица. Каково ваше суждение о художнике? Весьма милый, правда?
ДИДРО. Буше? Эта карамель? По мне тогда уж лучше Ватто. В нем есть хоть чуточка правды.
ДАШКОВА. Все правда и правда! Правду вы видите повсюду вокруг себя. И что вам с того, если искусство выглядит слаще, чем жизнь?
ДИДРО. Меня мутит.
ДАШКОВА. Как может мутить от того, что гармонично, ярко, мило. Действительность редко бывает приятной.
ДИДРО. Я предпочитаю обыденность и натуральность со скрытой в них внутренней драмой.
ДАШКОВА. Вы себе не представляете, как тягостно жить во дворце, на стенах которого развешены внутренние драмы.
ДИДРО. У меня нет дворца.
ДАШКОВА. В этом все дело. И потому вы должны ехать со мной. Отправляемся через неделю. А по возвращении построите себе дворец. Прошу вас, сударь, начинать сборы. А я тем временем куплю и то, что выбрали вы, и то, что понравится мне. Так будет вернее. Желаю здравствовать, господа.
Дашкова выходит, ее провожает Гримм...
ДИДРО. Неплохой задаток... Так ехать или остаться? Советник императрицы. Я уполномочен творить благодеяния. Могу порекомендовать императрице любую скульптуру, любую картину. Утащить ее прямо из-под носа у самого короля Франции!
Шутка сказать!
Пошлю в Россию Фальконе. Самого талантливого скульптора в Париже. Да что Париж! Во всей Франции. Пусть ваяет для нее Диану, Аполлона! Или конную статую Петра!
Неплохая идея...
Ехать или не ехать?
Жалованье за пятьдесят лет вперед...
Ехать.
Хотя... Кто желает, чтобы ему верно служили, не должен платить вперед.
Это нерассудительно.
Остаться.
Ехать, остаться, остаться, ехать.
И я решился: поездку отложить. Тянуть время. Беседовать. В отдалении друг от друга. Таково мое решение - отложить поездку и начать диалог. Почтовый научный флирт на расстоянии. Эпистолярный роман.
Сцена 5.
ЕКАТЕРИНА. Что такое философ?
ДИДРО. Это самозаводящиеся часы. Машина, которая раздумывает над своими движениями.
ЕКАТЕРИНА. Как вы работаете, господин Дидро?
ДИДРО. Прежде всего - думаю, не сможет ли кто-нибудь сделать предложенную мне работу вместо меня и лучше, чем я. При малейшем подозрении, что есть некто, более способный справиться с этой задачей, я отсылаю работу ему.
ЕКАТЕРИНА. Во что вы верите?
ДИДРО. В силу энтузиазма и могущество науки.
ЕКАТЕРИНА. Как быть счастливым?
ДИДРО. Достаточно быть разумным.
ЕКАТЕРИНА. Что есть благо?
ДИДРО. То, что приятно.
ЕКАТЕРИНА. А высшая ценность?
ДИДРО. Разве существует для человека более высокая ценность, чем наслаждение?
ЕКАТЕРИНА. Прошу вас непременно приехать. (Исчезает.)
Сцена 6.
ДИДРО. И я поехал.
Спустя десять лет. Тянуть дольше было неловко. К тому же Франция поручила мне деликатную миссию. Воспользовавшись оказией. Приятное с полезным...
Чарующее путешествие: восемь недель, не вылезая из кареты.
Желудок...
Кости...
Голова...
Самое приятное, что я увидел в пути, были ноги некой трактирщицы в Мемеле. Она даже пробудила во мне поэтическую жилку:
Заехав в Мемель, я в трактире ел селедку.
Там подавала мне ее красотка.
И хоть селедкой я пропах после обеда,
Все ж знал, что на красотке той проедусь.[1]
Сцена 7.
Екатерина, Дидро, Бестужев, придворные.
ЕКАТЕРИНА. С каких это пор российско-турецкие договоры пишутся под диктовку французов? По какому праву французское правительство навязывает мне свои решения? Войну с Турцией выиграла Россия, и она назначит условия мира. Неужели только потому, что я - женщина, меня готов оскорбить даже философ и друг
ДИДРО. Не знаю, что и ответить. Ведь это всего лишь проект договора... Они рассчитывали, что...
ЕКАТЕРИНА. Что я уступлю твоим увещаниям и приму французские предложения! Великий философ и весьма привлекательный мужчина, конечно же, с легкостью переубедит бабу, влюбленную в его творчество!
ДИДРО. Ваше величество! Поручение принца д'Эгильона я не мог не принять! Для меня это могло окончиться Бастилией!
ЕКАТЕРИНА. Имея выбор между тиранией своего министерства и уважением к женщине, ты предпочел страх перед министерством!
ДИДРО. Государыня! Я готов собственными руками порвать и сжечь этот злосчастный проект!
ЕКАТЕРИНА. Нет нужды! Я порву его сама! А тебе достаточно сообщить об этом своим патронам по возвращении в Париж. (Рвет и бросает в огонь документ.) И прошу не рассчитывать, что посредством своего мужского обаяния, тебе удастся склонить меня к изменению границ, оплаченных кровью моих солдат. (К Бестужеву.) Будьте любезны, граф, ответить французскому министерству, что мы благодарны за их благожелательные идеи.
