Лев Толстой - Публицистика
Если же дело конференции будет состоять в том, чтобы уравнять военные силы государств и на этом остановиться, то если бы даже и могло быть достигнуто такое невозможное уравнение, невольно возникает вопрос: почему правительства должны остановиться на таком вооружении, которое существует теперь, а не на более низком. Почему нужно, чтобы у Германии, Франции, России, скажем примерно, было по миллиону солдат а не по 500 тысяч, не по 10 тысяч, не по одной тысяче солдат. Если можно уменьшить, то почему не уменьшить до минимума, и, наконец, почему бы не выставлять вместо войск -борцов: Давида и Голиафа, и решать международные дела, смотря по тому, кто поборет?
Говорят: конфликты правительств будут решаться третейским судом. Но, -не говоря уже о том, что решать дело будут не представители народа, а представители правительств, и потому нет никакого ручательства о том, что решения эти будут правильны, -- кто же будет приводить в исполнение решения этого суда? -- Войска. -- Чьи войска?--Всех держав. -- Но ведь сила этих держав не равная. Кто, например, приведет на континенте в исполнение решение, которое, предположим, будет невыгодно для Германии, России или Франции, соединенных в союз; или кто приведет на море -- решение, противное интересам Англии, Америки, Франции? Решения третейского суда против военного насилия государств будут приводиться в исполнение военным насилием, т.е. то самое, что нужно ограничить, будет средством ограничения. Чтобы поймать птицу, надо посыпать ей соли на хвост.
Я помню, во время осады Севастополя, я сидел раз у адъютантов Сакена, начальника гарнизона, когда в приемную пришел князь С.С.Урусов, очень храбрый офицер, большой чудак и вместе с тем один из лучших европейских шахматных игроков того времени. Он сказал, что имеет дело до генерала. Адъютант повел его в кабинет генерала. Через десять минут Урусов прошел мимо нас с недовольным лицом. Провожавший его адъютант вернулся к нам и, смеясь, рассказал, по какому делу Урусов приходил к Сакену. Он приходил к Сакену затем, чтобы предложить вызов англичанам сыграть партию в шахматы на передовую траншею перед 5-м бастионом, несколько раз переходившую из рук в руки и стоившую уже несколько сот жизней.
Несомненно, что было бы гораздо лучше сыграть на траншею в шахматы, чем убивать людей. Но Сакен не согласился на предложение Урусова, понимая очень хорошо, что сыграть в шахматы на траншею можно было бы только тогда, когда бы было полное взаимное доверие сторон в исполнении постановленного условия. Присутствие же войск, стоявших перед траншеей, и пушек, направленных на нее, показывало, что доверия этого не существует. Пока были войска с той и другой стороны, -- было ясно, что дело, решится не шахматами, а штыками. Точно тоже и с международными вопросами. Для того, чтобы они могли быть решены третейским судом, нужно, чтобы было полное взаимное доверие держав о том, что они исполнят решение суда. Если есть это доверие, то не нужно совсем войск. Если же есть войска, то ясно, что нет этого доверия, и международные вопросы не могут решаться не чем иным, как! только силою войск. Пока есть войска, то они нужны для того, чтобы не только вновь приобретать, как это теперь делают все государства -- кто в Азии, кто в Африке, кто в Европе, -но и для того, чтобы удержать силою то, что приобретено силою. А приобретать и удерживать силою можно, только побеждая. Побеждают же всегда только gros bataillons. И потому, если правительство имеет войско, то оно должно иметь его как можно больше. И в этом состоит его обязанность. Если правительство не делает этого, то оно не нужно. Правительство может делать очень многое во внутреннем управлении: может освобождать, просвещать, обогащать народ, строить дороги, каналы, колонизировать пустыни, устраивать общественные работы, но одного не может делать, именно того, для чего собирается конференция, т.е. уменьшать свои военные силы.
Если же цель конференции, как это видно из последних разъяснений, будет состоять в том, чтобы изъять из употребления представляющиеся людям особенно жестокими орудия истребления (почему бы в том числе и прежде всего не постараться изъять заодно и перехватывание писем, подмену телеграмм, и шпионство, и все те ужасающие подлости, которые составляют необходимое условие военной обороны?), -- то такое запрещение пользоваться для борьбы всеми теми средствами, которые есть, совершенно так же возможно, как запрещение людям, которые дерутся за свою жизнь, касаться в драке наиболее чувствительных частей тела. И почему рана и смерть от разрывной пули хуже, чем рана в очень болезненное место от самой простой пули или осколка, от которых страдания доходят до последней степени и наступает та же самая смерть, как и от какого бы то ни было орудия?
Поразительно, как могут взрослые и душевно здоровые люди серьезно высказывать такие странные мысли.
Положим, дипломаты, посвящающие свою жизнь лжи, так привыкли к этому пороку и постоянно живут и действуют в такой густой атмосфере лжи, что им самим незаметна вся бессмысленность и лживость их предложений; но как могут частные люди, -- честные частные, не те, которые для того, чтобы подделаться к царю, восхваляют его смешное предложение, -- как могут честные частные люди не видеть того, что результатом этой конференции не может быть ничего другого, как только закрепление того обмана, в котором правительства держат своих подданных, как это было при священном союзе Александра 1-го?
Конференция будет иметь целью не установление мира, а сокрытие от людей единственного средства освобождения их от бедствий войны, состоящее в отказе отдельных лиц от участия в военном убийстве, и потому конференция никак не может принять на обсуждение этого вопроса.
С отказывающимися по своим убеждениям от воинской повинности всякое правительство всегда поступит так же, как поступило русское правительство с духоборами. В то самое время, когда оно публиковало на весь мир свои будто бы миролюбивые намерения, оно, стараясь скрыть это от всех, мучило, разоряло и изгоняло самых миролюбивых людей России только за то, что они были миролюбивы не на словах, а на деле и потому отказывались от военной службы. Точно так же, хотя и менее грубо, поступали и поступают все европейские правительства в случаях отказов от воинской повинности. Так поступало и поступает австрийское, прусское, французское, шведское, швейцарское, голландское правительства и не могут поступать иначе.
Они не могут поступать иначе потому, что, управляя своими подданными силою, которую составляет дисциплинированное войско, они никак не могут предоставить уменьшение этой силы и, следовательно, своей власти случайным настроениям частных лиц, тем более, что, по всем вероятиям, как только была бы допущена для всех замена военной службы -- рабочей, то огромное большинство людей (никто не любит убивать и быть убитым) предпочло бы работу военной службе, и очень скоро набралось бы столько рабочих и так мало осталось бы военных, что некому было бы заставить работать рабочих.
Запутавшиеся в своем многословии либералы, социалисты и другие, так называемые передовые деятели, могут воображать, что их речи в палатах и собраниях, их союзы, стачки, брошюры суть явления очень важные, но что отказы отдельных лиц от военной службы суть ничтожные, на которые не стоит обращать внимания; но правительства знают очень хорошо, что для них важно и что не важно, и правительства охотно допускают всякие либеральные и радикальные речи в рейхстагах, и союзы рабочих, и социалистические демонстрации, и даже сами делают вид, что сочувствуют этому, зная, что эти явления очень полезны для них, отвлекая внимание народов от главного и единственного средства освобождения; но никогда открыто не допустят отказов от военной службы или отказов от податей для военной службы (это одно и то же), потому что знают, что такие отказы, обнажая обман правительства, под корень подрывают власть их.
До тех пор, пока правительства будут управлять своими народами силою и будут желать, как теперь, приобретать новые владения (Филиппины, Порт-Артур и т.п.) и удерживать приобретенные (Польшу, Эльзас, Индию, Алжир и т.п.), до тех пор они сами не только никогда не уменьшат войска, но, напротив, будут постоянно увеличивать их.
На днях было известие о том, что американский полк отказался идти в Ило-Ило. Известие это передается как нечто удивительное. А между тем удивляться можно только тому, как такие явления не повторяются постоянно: каким образом могли все те русские, немецкие, французские, итальянские, американские люди, воевавшие в последнее время, по воле чуждых и, большей частью, не уважаемых ими людей, идти убивать людей другого народа и самим подвергаться страданиям и смерти?
Казалось бы, так ясно и естественно всем этим людям опомниться, если еще не в то время, когда их вербовали в солдаты, то хоть в последнюю минуту, когда их ведут на неприятеля: остановиться, бросить ружья и закричать противникам, чтобы и они сделали то же.
